Пасть закрой! почти синхронно зарычали на него двое других.
Эй, орлы, сказал я, уже догадавшись, что за гости пожаловали, если вы сейчас удостоверения не предъявите, завтра с прокуратурой разбираться будете.
Смотрите-ка, грамотная шпана пошла! изумился Утконосый.
Удостоверения они всё же показали. Как я и думал уголовный розыск. На Саше лица не было. Я его как мог успокоил: недоразумение, мол, разберутся. Оделся и вышел в окружении оперативников. По дороге в отделение (везли меня на заднем сиденье УАЗа) Утконосый посоветовал:
Дьяконов, лучше будет, если прямо сейчас рассказывать начнёшь.
Я промолчал. Меня брали на понт обычный приём оперативников, о котором каждый дурак знает: постараться расколоть подозреваемого сразу при задержании. Виноват, не виноват, авось ляпнет что-нибудь полезное.
Ехали. Белая ночь за окошком УАЗа превращалась в блёклый рассвет. За всю жизнь до последнего года только единожды я побывал в отделении в качестве задержанного: семнадцать лет мне было, подрались во время салюта. А тут что-то зачастил.
Вот и отделение. Поднялись на второй этаж. В коротком коридорчике три кабинета; Утконосый, который следовал впереди, открыл одну из дверей и доложил с порога:
Васильевич, взяли!
Окно в кабинете было наглухо зашторено; попахивало перегаром. Васильевич писал что-то при свете настольной лампы. Чёрные, тронутые сединой волосы с просветом на макушке; из-за ворота поношенного пиджачка торчала оборванная петелька. Дознаватель или следователь.
Меня усадили на стул и приступили:
В какое время вчера пришёл к Розенбергу? вкрадчиво спрашивал один.
Где до этого был, с кем?! рявкал другой.
Быстрей соображай! поторапливал третий.
Я отвечал, но чувствовал: что-то сыщики хранят в запасе, чем-то рассчитывают меня огорошить. Так и вышло. Они вроде бы уже остыли, начали говорить, что я, в общем-то, парень неплохой, что жениться мне пора и прочее. Как вдруг тот, что стоял слева от меня, обронил:
Я понимаю: выпили, повеселились, а резать-то зачем?
И в тот же момент уже другой, тот, что справа надо мной нависал, заревел прямо в ухо:
Ты Мигайло порезал?! Отвечай, сука!
Вот оно что: всё-таки нарвался неугомонный инвалид. Оперативники о нашей потасовке, надо полагать, пронюхали и решили попытать удачу.
Да ну, ребята, смеётесь, что ли? Зачем мне его резать? сказал я и добавил: Он на днях меня провоцировал, так я его и пальцем не тронул катнул в кусты его драндулет, и всё.
Катнул, хмыкнул один из оперативников. Не катнул, а бросил с размаха. Думаешь, не знаем?
Мигайло килограмм на семьдесят потянет, да коляска пуда на два Ни фига себе «бросил с размаха», сказал следователь.
Он положил ручку, повернулся ко мне: лицо страстотерпца взгляд измученный.
Ладно, парни, пора закругляться, сказал он оперативникам.
Да мы ещё толком и не начинали, Утконосый прихлопнул в ладоши и, потирая их, многозначительно смотрел на меня близко посаженными бойкими глазами.
Да брось, Кирюша, зря время теряете. Идите, отдыхайте, я тут сам разберусь.
Да вы что, товарищ капитан?.. А как же
Всё, етишкина мать! Бай-бай!
Один за другим оперативники вышли. Капитан закрыл дверь, снова сел за стол.
Ретив Кирюша без меры, заметил он, поморщившись. А ты не переживай, сейчас парни рассосутся, и пойдёшь себе. Кстати, чего дома-то не живёшь?
Скучно одному, не привык.
Развёлся, что ли?
Родители умерли.
А чего так? Ведь нестарые ещё, наверное, были.
Нестарые. Мама в начале позапрошлой зимы от рака умерла. Отец в этом феврале. Сердце подвело, сказал я и спросил о Мигайло.
В реанимации, вздохнул капитан. Представь, третий раз режут Заговорённый, етишкина мать, инвалид.
Так что, оперативники ваши так и будут методом тыка искать?
Да нет, уже всё дело в шляпе. Уже знаю, кто постарался.
Не понял. Меня-то тогда зачем притащили?
Видишь ли, ты это больше Кирюшина инициатива, снова поморщился Мальков. Тебя хотели на завтра, то есть на сегодня оставить. На крайний случай, если других зацепок не останется. Я этой ночью уже пятерых допросил. И представь, не зря: выяснил кое-что.
Мы ещё побеседовали, потом оба, будто сговорившись, зазевали. На прощание капитан дал мне визитку со служебным телефоном и именем: Мальков Николай Васильевич.
Обращайся, если что. Помогу чем смогу, сказал он и добавил: Ты уж извини, что так получилось. Кирюша этот Тебе и так несладко.
Было семь утра. Прямо из отделения я поехал на работу. В раздевалке вовсю шло обсуждение: кто и как резал Мигайло? Сходились на том, что плохо резали, раз жив остался. Я и не подозревал, что колясочник настолько популярен. Моя история о налёте оперативников подлила масла в огонь: наперебой заговорили, сколько вообще на «Пятаке» крутится осведомителей. Андрей Семёнов, который был в некотором роде экспертом по криминальной жизни района, сообщил, что оперативник Кирюша (он узнал его по моему описанию) приходился родственником нашему участковому.
Та ещё сука, заметил он и рассказал, как Кирюша измывался над его дядей теневым автомехаником.
Словом, немало нового узнал я в этот день и о нашем отделении, и о «Пятаке».
Где ты был?! вскричал Саша, лишь только я зашёл в квартиру. Оказалось, он уже три раза звонил в отделение, справлялся насчёт меня. Ему отвечали, что среди задержанных Дьяконова нет и не было.
Я рассказывал о допросе, Саша, расхаживая взад-вперёд по комнате, ерошил шевелюру, бормотал о «милицейском беспределе». Когда я закончил, он не без театральности положил мне на плечи руки и сказал:
Ничего, брат, мы всё снесём!
Потом вытащил из заначки бутылку водки. Сели за стол. Мало-помалу разговор соскользнул на темы лирические: о мечтах, искусстве, любви. Расчувствовавшись, Саша заговорил о вещах сокровенных, о чём обычно принято помалкивать, хотя случается, что рассказывают по пьяному делу, когда всё трын-трава, лишь бы народ посмешить. Саша же выбрал форму исповеди (что ни говори, простоват мой друг). Речь шла о его хроническом невезении в отношениях с девушками. Слушать его было бы смешно, если бы не мучительные интонации в голосе. Первой была история о том, как Сашина однокурсница, девчонка-оторва, завлекла его в нежилой, заставленный строительными лесами дом. Они кое-как пристроились на стопке сложенных друг на друга паллет. У неопытного Саши ничего толком не вышло только раззадорил партнёршу. Та разозлилась, стала его с себя сталкивать, шаткое ложе накренилось, и они упали. Саша особо не пострадал, девушка же приземлилась в собачье дерьмо, да ещё и нос расквасила.
Рассказав ещё парочку курьёзных случаев, Саша перешёл к главному: апогею своих любовных злоключений. Это особенно драматичное для него фиаско оказалось также и самым анекдотичным. Полгода ухаживаний, взаимная влюблённость, романтичная, нежная девственница Соня, мечты о совместном будущем. И вот кульминационный момент: они, обнажённые, в кровати; страстные поцелуи, слова любви; Саша занимает позицию, неловко поворачивается и испускает газы!
Звук, я тебе скажу, вышел омерзительнейший треск, шипение и такая переливчатая трель, будто из меня фонтан перловки забил, Саша кривился.
М-да сказал я. Печальная симфония.
Да, смешно! Со смеху сдохнуть можно! Но ты только вообрази, что это значило для меня! Это ведь последний день Помпеи, Хиросима и Нагасаки вместе! Я всерьёз подумывал о самоубийстве.
И чем закончилось?
Месяца два прошло, я вроде как успокоился, решился позвонить. Дурак! Разрыдалась, назвала поганым животным и ещё что-то подобное кричала. Не понимаю, Саша обиженно моргал, откуда столько злости? Будто я намеренно так поступил
Ну и хорошо, что так вышло. На кой хрен тебе такая дура, сам подумай? утешил я и, подняв стаканчик, добавил: Не переживай, встретишь ещё свою Суламифь!
Мы выпили, и я в свою очередь рассказал об Ане, о её красоте, о наших давних запутанных отношениях. Саша слушал с мечтательным выражением лица и, погрустнев, заметил, что это настоящий роман и что я счастливчик. Признался, что уже несколько раз передавал Юле цветы.
Дам мальчишке рубль и пошлю. В следующий раз записку надо будет сочинить Жаль, что стихов писать не умею вздыхал он.
После того утра, когда нагрянули оперативники, я как-то непроизвольно начал сторониться друзей юности. Не везло мне с ними. Да и не испытывал я большой потребности в компаниях. Взялся за чтение благо, библиотечка у Саши была неплохая и будто домой вернулся после долгой отлучки. Приходил с работы, ужинал и заваливался с книжкой под двойное светило абажура. На секретере вперемешку со львами и гепардами мирно паслись антилопы гну; на кухне под бряканье кастрюль бранилась Варвара Степановна: «Я те дам!»