Безопасность как полет вне опасности это социальный миф! Как раз все с точностью до наоборот: без опасности жить и работатьвнебе нельзя. Опасность и есть система духовных высот, достигая которые человек приобретает новые качества, определяющие осознание своей силы, одновременно развивая в себе то, чего нехватает земным людям, а именно ответственность испособность оценивать результаты своих действий (Печчеи, 1980, с.32). Опасность тень человека летающего. Когда юноша решает стать летчиком, т.е. сделать небо своим домом, его уже подстерегает психологическая опасность не просто не пройти медкомиссию или профессиональный отбор, но и стать «отбракованным». Мечтать, иметь духовное начало, сделать нравственный выбор иоказаться во всем этом несостоятельным это большая опасность для духовной личности. Преодоление ее и есть первый шаг к одухотворенности, обретению мотива летать как целеполагающей идеи. Такое отношение к летной профессии порождает более высокую духовнуюкосмогоническую потенцию любовь к небу. Поэтому уже сам выбор летной профессии насыщает энергетику человека для познания неизведанного, неподвластного ему. Когда юноша начинает летать, он подвергается моральной опасности осознанию ошибки своего выбора. Идет трудная, болезненная духовная работа над собой, вызывающаяновое состояние: отношение к себе самому. Этоотношение и есть дух, ибо в нем заключена ответственность, переживаемая как боль душевная, как сомнение в своем предназначении. Человек, преодолевая очередной барьер опасности, приобретает способность слышать, видеть, чувствовать себя как суть микрокосмоса. Он еще чуть-чуть продвигается к осознанию в себе духа как источника воли, веры испособа очищения.
Когда летчик становится профессионалом, горнило опасности остается как слагаемое профессии, но одновременно из физического трансформируется в духовное преодоление. Он зависит от себя. В полете он постоянно согласует свою деятельность сморальным законом: сохранить свою жизнь, следуя букве и духу летных правил. А так как сам дух летных законов освящает право выбора, право нравственной альтернативы в принятии решения при физической угрозе жизни, то здесь внебе идет работа души как связь человека с единым, общим, в том числе сосвоим летным сообществом. Это очень глубоко скрытая от окружающих нравственная сила летчика. Я беру на себя смелость сказать обэтом лишь с одной целью духовно реабилитировать многих из тех, кто посмертно был покрыт саваном вины. А ведь на самом деле жизнь летчика, особенно испытателя, далеко не всегда отбирают трагические обстоятельства. Опыт психологического изучения мотивов и поступков летчиков, не покинувших самолет в аварийной или катастрофической ситуации, наводит на мысль, чтоименно чувство ответственности иорганично присущее летчику стремление к творчеству заставили человека идти до конца в борьбе за жизнь вместе с самолетом. Особенно это характерно для ситуации, которая представлена в сознании как порождение собственной силы. И с позиции земной логики начинаются неразумные действия тогда, когда аварийная ситуация сознательно доводится достепени непреодолимости Это действительно редчайшие случаи в авиации, но они приоткрывают некую тайну, когда совесть, т.е.духовное начало, уход от решения нравственной дилеммы оценивает как предание интересов великой цели полета.Понимаю, что многим будет непонятна эта мысль, но кто-то поймет меня
Для философов это хорошая иллюстрация мысли И. Канта отом, что «человек ответствен за человечество в своем лице» (Кант, 1965, с.184). Но на земле поведение летчика в аварийной ситуации рассматривают уже другие люди, руководствуясь буквой,а не духом летных законов. Они не хотят или не могут понять его потребности в откровении,раскрывающем смысл его предназначения. Это социально-психологическая опасность: быть непонятым, подвергаться насилию приземления, вытравлению яркой самобытной личности. Эта опасность терзает душу,потому что нет ничего более безнравственного для летчика, чемдуховное насилие, ибо оно противоестественно для человека летающего.
И, наконец, над летчиком барражирует, нависает опасность расставания с небом. Это самая мучительная опасность, разъедающая душу. Это особенно характерно для случая, когда наступает состояние излета (см.:Пономаренко, 1992).
Человек чувствует, что полет ему не в радость, он духовно насилует себя, теряет ответственность перед собой, семьей, товарищами: идет вполет как на подневольную работу. В этом состоянии его преследует страх, неуверенность, происходит снятие ссебя ответственности за исход полета. Идет распад целостности времени, прошлое верховодит над будущим: человек возвращается назад к оценке правильности своего выбора. Это духовная опасность, ибо она есть трансформация высшего в низшее, разверзшееся зло закрывает небо над головой, оставляя в душе черныеиглухие пустоты. Реальность жизни заполняется чувством стыда отсхода с дистанции, которое рождает психологическую установку набеспощадность оценки своей личности. И в этом духовная жизнь летчика подтверждает догадку К. Льюиса о том, что мы правильно видим себя только в минуты стыда (см.: Льюис, 1992). Это и есть утрата идеи своейсути. Не дай Бог это пережить, ибо очень мало тех, кто поймет тебя иподдержит.
Для философов это хорошая иллюстрация мысли И. Канта отом, что «человек ответствен за человечество в своем лице» (Кант, 1965, с.184). Но на земле поведение летчика в аварийной ситуации рассматривают уже другие люди, руководствуясь буквой,а не духом летных законов. Они не хотят или не могут понять его потребности в откровении,раскрывающем смысл его предназначения. Это социально-психологическая опасность: быть непонятым, подвергаться насилию приземления, вытравлению яркой самобытной личности. Эта опасность терзает душу,потому что нет ничего более безнравственного для летчика, чемдуховное насилие, ибо оно противоестественно для человека летающего.
И, наконец, над летчиком барражирует, нависает опасность расставания с небом. Это самая мучительная опасность, разъедающая душу. Это особенно характерно для случая, когда наступает состояние излета (см.:Пономаренко, 1992).
Человек чувствует, что полет ему не в радость, он духовно насилует себя, теряет ответственность перед собой, семьей, товарищами: идет вполет как на подневольную работу. В этом состоянии его преследует страх, неуверенность, происходит снятие ссебя ответственности за исход полета. Идет распад целостности времени, прошлое верховодит над будущим: человек возвращается назад к оценке правильности своего выбора. Это духовная опасность, ибо она есть трансформация высшего в низшее, разверзшееся зло закрывает небо над головой, оставляя в душе черныеиглухие пустоты. Реальность жизни заполняется чувством стыда отсхода с дистанции, которое рождает психологическую установку набеспощадность оценки своей личности. И в этом духовная жизнь летчика подтверждает догадку К. Льюиса о том, что мы правильно видим себя только в минуты стыда (см.: Льюис, 1992). Это и есть утрата идеи своейсути. Не дай Бог это пережить, ибо очень мало тех, кто поймет тебя иподдержит.
К сожалению, наука и ее частные дисциплины: биология, физиология, психология, антропология, социология, этнография не представили доказательства о космогоническом происхождении психического, духовного. А психическое развитие человека рассматривали в русле истории эволюции, относя психику к вторичности бытия, почти забыв при этом оего индивидуальности. Отсюда методологическая трудность, ибо все, что касается понятий нравственности, добра, греха, духовности в истории мысли и культуры, восходит к религиозной философии, для которой человек это откровение Божье. В итоге оказалось, чтопонять духовный мир человека вообще, а летчика в частности, освященность его миссии как творение добра во благо другим, вне корысти и гордыни почти невозможно, не решив интимного вопроса: а есть ли Бог в душе летчика? Если под Богом понимать добро и разум, то можно с уверенностью дать положительный ответ. Вот почему в своих гипотетических описаниях внутреннего мира летчика, его второго «Я» мне не обойтись без опоры наисторию религии, на такие понятия, как «свобода», «вера», «страх», «грех», «зло», «добро» и др. Религий много, но мне ближе и понятнее христианская, я буду опираться на ее мифы и откровения, известные мне не столько из библейских легенд, сколько вих интерпретации гуманистически ориентированными философами и мыслителями. Кроме того, меня интересует всеобщая связь жизни и духа человека со Вселенной как явление вечное и непрерывное. Вселенная предстает взору человека неба и светил. «Небо, писал Н. Бердяев, есть самая глубочайшая глубина нашей духовной жизни. В этой глубине заложен духовный опыт, отличный отземной действительности как более глубокий слой бытия, более обширный» (Бердяев, 1990, с. 35). Видимо, следуя интуиции мыслителя, можно предположить, что страсть к небу, страх неба,любовь к небу есть проявление духовности человеческого бытия.
Небо вдохновляет, т.е. выступает как самодух (см.: Штайнер, 1990). Небо издревле вызывало страх как результат воздействия неведомого духа, другими словами, даже чувство переживаемого страха освящалось. Таким образом, если небо признать одной изформ нашей духовной жизни, то отсюда следует, что через духовное общение с небом человек может получать информацию и энергию из родственного ему духовного мира. Отсюда идет понимание Вечности, бесконечности Вселенной, Пространства иВремени. Но духовное общение происходит не только с небом, ноисо своим внутренним «Я».
Сущность человека можно понять через его активность. Когда человек стал природно-естественным существом, он стал зависим от биологической и социальной среды. Глубинные нравственные корни берут свое начало в духовности, т.е. в независимости, в свободе выбора. Итак, человек есть актуальный микрокосм, объектом которого является Вселенная. Что же касается космогонического происхождения природы, то она отражается в сознании человека как его связь с миром, с его вечным и бесконечным Бытием.