Бакунинский отряд исчез в апреле. Люся Голубовская отправилась в Москву сдавать экзамены за восьмой класс гимназии весной логично предположить, что примерно тогда же. После чего уехала на Урал к отцу. И столь же правомерно будет считать, что в перемещениях по стране в столь опасное время ее сопровождали любимые мужчины: муж и брат. Подтверждением тому служат показания Люси, данные ею в ЧК, и записи в послужном списке Владимира Воли, сообщающие нам о том, что он в это время проходил службу в составе войск Урало-Оренбургского фронта, созданного для противостояния войскам атамана Александра Ильича Дутова на юго-восточном направлении в районах Заволжья и Южного Урала.
Фронт в понятиях Гражданской войны высшее оперативно-стратегическое объединение войск Красной армии, то есть крупнейшая на каком-либо направлении группировка сил красных. В состав такого объединения обычно входили от двух до пяти действующих или находящихся в процессе формирования армий, соединения и части резерва, штабные и тыловые военные организации, а также партизанские отряды и бригады. Очень часто, особенно в условиях Поволжья, Урала и Сибири с их растянутыми коммуникациями, малой плотностью населения и сложными природными условиями, фронт не образовывал единой непрерывной линии обороны или наступления картину, к которой мы привыкли по описаниям боев во время Первой мировой или Великой Отечественной войн. Недолго просуществовавший и переформированный летом 1918 года в 3-ю армию Урало-Оренбургский фронт как раз относился к тем войсковым объединениям, которые, прикрывая лишь ключевые коммуникации железные дороги, реки, сухопутные пути, должны были не допустить наступления противника на Советскую республику со стороны оренбургских степей. Под ударом белых и взбунтовавшегося в мае 1918 года Чехословацкого корпуса, растянувшегося по Транссибу от Пензы до Владивостока, оказались промышленно развитые районы Урала. В случае удачного развития событий противнику открывался прямой путь к Волге и дальше на Москву. Именно в районе действия этого фронта, точнее в полосе его обороны, находился Майкорский (Никитинский) металлургический завод, на котором работал отец Владимира и Ольги Федор Ревзин, бывший к тому же, по нашим предположениям, специалистом подрывного дела. В очередных показаниях Ольги Федоровны эта неслучайность подтверждается: «В 1918 году, летом я уехала со своим мужем на Урал (завод Майкор), где муж и я работали. Я была заведующей внешкольного отделения, а он организовал сельскохозяйственную коммуну при Губисполкоме. По истечении года я уехала из Урала в город Харьков»[64]
Заведующая внешкольным отделением и руководитель сельхозкоммуны Похоже, что Люсе и Жоржу Голубовским хватило 1917 года, чтобы понять, что такое революция и к чему она приводит. Хватило трех месяцев в партизанском отряде в степях Украины, чтобы ощутить на себе, что такое Гражданская война: кровь, вонь, смерть. Романтика в таких условиях проходит быстро. Он вернувшийся из Америки синдикалист, вряд ли ожидал такого бурного, страшного и неуправляемого разворота событий на родине. Она девятнадцатилетняя молодая женщина, которая наконец-то осознала, как сильно ей повезло, когда большевики не пустили ее на фронт. Кажется, теперь Ольге Федоровне и самой не хотелось туда возвращаться. Работа с детьми, преподавание им русского языка, сельскохозяйственный кооператив (на анархо-синдикалистских принципах?) их стремления напоминали скорее грезы пионеров Среднего Запада, чем идеи революционеров Западного Приуралья. И то, что новые мечты начали сбываться, Жоржа и Люсю вполне устраивало. Вот только логика войны их новых желаний никак не учитывала.
Что же касается главной в ту пору движущей силы этой необычной семьи Владимира Воли, то в исследованиях наших дней его должность на Урале обозначена как «начальник подрывной команды штаба»[65]. В его подлинных документах, фиксирующих служебные перемещения и сохранившихся в фондах Российского государственного военного архива, сформулировано иначе: «начальник формирования подрывных команд»[66]. Нетрудно заметить, что это две разные должности, разные виды службы, два разных образа жизни с неравным уровнем опасностей и наград. Начальник подрывных команд по сути своей есть диверсант, командир и наставник диверсантов, а следовательно, человек, который сам выходит на линию фронта или за нее и сам, хотя бы время от времени, участвует в каких-то подрывах, в диверсиях. Начальник формирования тех же самых команд в современном понимании командир или, что еще ближе к истине, сотрудник военкомата, занимающийся подбором и комплектованием подразделений диверсантов и, скорее всего, служащий в тылу. Вполне подходящее место для обладающего боевым опытом, но недавно тяжелораненого Владимира Воли. Если же принять во внимание, что двое из троих членов семьи занимались сугубо мирными делами, а значит, находились достаточно далеко от района боевых действий, естественно будет предположить, что и реальное место службы бывшего командира Бакунинского отряда в тот период вряд ли было на переднем крае сражений с белогвардейцами. Когда же фронт был расформирован, а комплектование команд стало невозможным, Владимир Федорович таким же логичным образом закончил службу на Урале. Приказом наркома по военным и морским делам РСФСР (так в документе) товарища Льва Давидовича Троцкого[5] 672 от 13 августа 1918 года он был назначен на должность военкома (опять!) «III округа 4-го Острогожского района Пограничной охраны»[67].
Что же касается главной в ту пору движущей силы этой необычной семьи Владимира Воли, то в исследованиях наших дней его должность на Урале обозначена как «начальник подрывной команды штаба»[65]. В его подлинных документах, фиксирующих служебные перемещения и сохранившихся в фондах Российского государственного военного архива, сформулировано иначе: «начальник формирования подрывных команд»[66]. Нетрудно заметить, что это две разные должности, разные виды службы, два разных образа жизни с неравным уровнем опасностей и наград. Начальник подрывных команд по сути своей есть диверсант, командир и наставник диверсантов, а следовательно, человек, который сам выходит на линию фронта или за нее и сам, хотя бы время от времени, участвует в каких-то подрывах, в диверсиях. Начальник формирования тех же самых команд в современном понимании командир или, что еще ближе к истине, сотрудник военкомата, занимающийся подбором и комплектованием подразделений диверсантов и, скорее всего, служащий в тылу. Вполне подходящее место для обладающего боевым опытом, но недавно тяжелораненого Владимира Воли. Если же принять во внимание, что двое из троих членов семьи занимались сугубо мирными делами, а значит, находились достаточно далеко от района боевых действий, естественно будет предположить, что и реальное место службы бывшего командира Бакунинского отряда в тот период вряд ли было на переднем крае сражений с белогвардейцами. Когда же фронт был расформирован, а комплектование команд стало невозможным, Владимир Федорович таким же логичным образом закончил службу на Урале. Приказом наркома по военным и морским делам РСФСР (так в документе) товарища Льва Давидовича Троцкого[5] 672 от 13 августа 1918 года он был назначен на должность военкома (опять!) «III округа 4-го Острогожского района Пограничной охраны»[67].
Острогожск небольшой старинный город в Воронежской губернии, в верховьях Дона. Сегодня это трудно представить, но тогда по этим местам действительно проходила граница. Во второй половине 1918 года Острогожск был оккупирован немецкими войсками и включен в состав украинской (Второго гетманата Павла Скоропадского) Харьковской губернии под патронатом (вот уж поистине лучше слова не сыскать) Германии. Переехав сюда, на линию фронта, Воля на некоторое время оставил родственников на Урале, но одновременно указал им вектор дальнейшего перемещения по стране в центр, в неуклонно становящуюся большевистской Россию, в Москву.
Для жизни в этой новой стране необходимо было еще раз хорошенько подумать и определиться со своими политическими взглядами, симпатиями, пристрастиями. Еще весной 1918 года у анархистов возникли серьезные разногласия с центральной властью, пока что формально придерживавшейся принципа многопартийности в государственном строительстве и управлении. По мере того как силы большевиков крепли, анархисты оказывались в состоянии все более острого идейного противостояния с ними, все глубже втягиваясь в борьбу за симпатии масс. Борьбу не настолько безнадежную, как это может показаться сегодня. Вклад сторонников учения Бакунина и Кропоткина в революцию 1917 года был огромен, а их влияние на рабочих, отчасти и на крестьян (на той же Украине) достигало заметного масштаба. Заметного настолько, что дальше большевики не могли мириться со столь опасной конкуренцией. С другой стороны, поведение множества поклонников «абсолютной свободы», в массе своей понимавших анархию как вседозволенность и безнаказанность, становилось смертельно опасным для обычных граждан, отталкивало от них и население, и даже потенциальных противников большевиков.
После переезда советского правительства в Москву весной 1918 года массы «чернознаменников» тоже покинули Северную столицу и фактически оккупировали лучшие из сохранившихся старых московских особняков. Более пятидесяти разрозненных анархистских групп, фракций, отрядов, банд общей численностью более двух тысяч человек, вооруженных стрелковым оружием и располагавших артиллерией, заняли центр Москвы, по одной из версий даже вынудив руководство ВЧК подыскать себе новое помещение на Лубянской площади взамен изначально выбранного дворца на Поварской (возможно, дом на Поварской попросту оказался слишком маленьким для чекистов). Почти вся эта улица оказалась в распоряжении анархистов, и не только она. Их штаб разместился на Малой Дмитровке, 6, в здании бывшего купеческого клуба, который отныне назывался «Домом Анархии», а некоторые адреса, в которых обосновались сторонники неограниченной свободы, находились в опасной близости от жизненно важных учреждений, например от Госбанка[68]. Ситуация обострялась с каждым часом, а развязка наступила в ночь на 12 апреля.