Когда он устраивался поудобнее в своей еще не остывшей постели на новом месте, чей-то нежный голос пропел ему на ухо: «Сладких снов, спокойной ночи, дорогой» «Спасибо, спасибо», улыбнулся он в ответ.
На важную встречу надо было не опоздать, но и не явиться заранее, чтобы не показаться слишком уж заинтересованным. Герман, сидя с книгой в университетской столовой, поглядывал на улицу из окна, дождался назначенного срока и отправился к месту встречи: нужный ему гражданин, потенциальный работодатель, тоже оказался пунктуальным. Рослый загорелый мужчина лет сорока пяти вышел из дорогого автомобиля и закурил. Присутствовала в его манерах некая любовно культивируемая бандитская разболтанность видно, из девяностых, но взгляд был цепким, умным и холодным. Герман подошел:
Андрей? Мужчина кивнул. Добрый день.
Пожали друг другу руки.
Здрасьте, здрасьте. Сын сказал, вы или, может, давай на ты? Андрей окинул Германа оценивающим взглядом, тот кивнул. Значит, ты занимаешься Пикассо. Кока обрисовал тебе задачу?
В самых общих чертах.
Андрей потушил сигарету о край уличной урны.
У меня небольшой продюсерский центр, это ты, наверное, от Коки знаешь. Снимаем всякое: рекламные ролики, последнее время короткометражки, и не без успеха. Так, в узком кругу уже довольно широко известны. И вот нашелся спонсор, которому наш продукт нравится. Не без гордости добавил: У меня правда ребята хорошие, шустрые, идейные. Во всё ввязываются, всё обмозговывают Сам подбирал, методом проб и ошибок. Крови пролито, слез Хохотнул коротко. Так вот, спонсор готов вложиться в полный метр о Пикассо. То есть это вообще его идея. Сценаристу моему нужно быстренько подогнать материал: там, факты, картинки, чтобы это чтобы спонсор не остыл, он такой мужичок капризный. Назвал даже два возможных сюжета. Сейчас. Засунул руку в карман брюк, достал мятую записку. «Фернанд и оливье»?
Герман понимающе кивнул.
Андрей обрадовался:
Понял, да? И еще вот, блин, почерк «Смерть Катагеноса» вроде.
Герман снова кивнул:
Касагемаса.
Собеседник легко согласился:
Тебе видней. А можешь в двух словах сказать, о чем это? Я, если честно, в художниках не очень
Ну, Карлос Касагемас это друг Пикассо, они вместе приехали в Париж, в самый первый раз, осенью девятисотого. Он вскоре покончил с собой. Пикассо переживал. Считал себя отчасти виноватым.
А был виноват-то? вдруг живо заинтересовался Андрей.
Герман пожал плечами.
Да трудно сказать Скорее нет. С этой смерти, считается, начался «голубой период», когда Пикассо перестал быть дебютантом, новичком амбициозным, и стал самим собой. А Фернанда Оливье его возлюбленная, несколько лет с ней связано, но уже чуть попозже.
Андрей, вполне, кажется, удовлетворенный объяснениями, кивнул:
Ага-ага. Понятно. Накидаешь материала за недельку? Мой сценарист тоже пока посмотрит, к какой истории у него душа больше лежит, а ты копни поглубже там, подробности, детали, эксклюзивы, чтобы не из интернета, лады?
Само собой.
Возникла недолгая пауза. Герман выжидательно взглянул на Андрея. Тот, сообразив, достал из кармана пару купюр.
Аванс. Нормально?
Угу.
Мужчины попрощались, Андрей сел в машину и уехал.
А Герман аккуратно уложил деньги в кошелек и побрел нога за ногу без всякой цели
В голове крутились образы, намертво связанные с легендой, мифом Пикассо, но и с реальной жизнью художника тоже: коррида, быки и тореадоры, женщины, женщины, женщины Бедность и слава. Касагемас и револьвер. Мама-анархия Мертвая сестра, мертвый друг. Вина возможно, мнимая. Возможно, более глубокая, чем кажется. И вечно живой гений.
* * *
Иза, сидя у круглого стола в большой, старомодно обставленной комнате, безуспешно пыталась сосредоточиться на работе. Все было готово: включен ноутбук, собраны бумаги, тетради, ксерокопии книжных страниц с пометками маркером. На экране светился типовой титульный лист работы с названием «Стилистические особенности прозы авторов объединения Серапионовы братья. Лексикологический аспект». Но, посидев сгорбившись и тяжело вздыхая пару минут перед братьями-литераторами, взывавшими к ее участию, Иза перешла на другую открытую вкладку сайт знакомств, начала листать мужские анкеты. Не ради знакомства, а так, из любопытства. Может, когда-нибудь Пока она не чувствовала решимости предъявить себя миру во всей красе.
Она кликнула на фотографии симпатичного молодого человека, начала просматривать его анкету, спускаясь вниз по тексту. На стандартный вопрос «Что вы больше всего цените в женщине?» этот милый парень ответил: «Ухоженный лобок». Иза прошептала:
О господи
Вздрогнув, закрыла сайт знакомств, и вновь перед ней немым упреком замаячил «Лексикологический аспект». Иза решительно поднялась, шагнула к стеллажу, отыскала еще одну нужную книгу. Чтобы вытащить ее, отодвинула семейную фотографию, произведение пляжного фотографа: молодая смеющаяся женщина в центре смотрела прямо в объектив, а на нее, тоже улыбаясь, снизу вверх глядели девочка лет семи и мужчина, присевший на корточки, Иза и ее отец. Сзади читался южный приморский пейзаж. Чуть дальше стояли фотографии родителей с закрепленными на уголке черными лентами
«Ухоженный лобок»! В очередной раз Иза поразилась людским странностям. Она не была девственницей, к счастью: летний лагерь для изучающих английский язык после первого курса дал ей кое-какой опыт. Правда, парень был московский, и продолжения не последовало. Она немножко фантазировала на эту тему, конечно. Но напрасно. «Переключился на москвичек», думала она, и обида окрашивала ее мысли легким серебристым светом.
Вернувшись тогда в Петербург чрезвычайно уверенной в себе, ей казалось очень даже искушенной и опытной, Иза поняла, что отец отослал ее на время каникул не случайно. Он стал странно задумчив, печален, все чаще оставался дома, в аптечке появлялись все новые лекарства Каким-то шестым, десятым, двадцатым чувством она узнавала все это. Все повторялось, как с мамой. Однажды, собравшись с духом, Иза спросила, и отец ответил: «Ты умная девочка, все правильно поняла». Обещали ему пять-шесть месяцев, продержаться им вместе удалось почти три года. За это время вся ее свежеприобретенная искушенность сошла на нет, она безнадежно и во всем отстала от ровесниц, никаких больше любовных историй актуальной для нее оставалась лишь история болезни. Иногда появлялась надежда, иногда не давало дышать отчаяние, потом привычным стало ожидание конца И ужас, о котором никому не расскажешь. Ужас от того, что жизнь может быть такой мучительной, что беда пришла и длится, и длится, и длится Страх, что придется остаться одной, наедине с жестоким непонятным миром, без всякой защиты, руководства, помощи
Герман очень Изе понравился. Сразу. Как только позвонил.
Будущему постояльцу она планировала отвести комнату, в которой росла сама: тахта, книжный стеллаж, письменный стол, платяной шкаф. Герман ответил на предложение, которое она после долгих сомнений и колебаний вывесила на университетской доске объявлений, первым, единственным и очень быстро (она не знала, что на самом деле он уничтожил любую возможность конкуренции, сорвав листок с ее телефоном).
Они договорились о встрече в сетевой кофейне у метро. Иза пришла заранее, взяла кофе и села за столик у окна, положив перед собой мобильный. Скоро телефон ожил. Она ответила на вызов:
Да.
Вы уже на месте?
Иза увидела у входа в кафе молодого человека, который стоял с мобильником у дверей и осматривался.
Да, я справа от дверей. Сердце у нее вдруг дало сбой, потом забилось очень часто.
Парень посмотрел в нужную сторону, но народу в вечерний час было много.
Не можете подать знак? Где вы?
Иза привстала, неловко помахала рукой с зажатым в ней мобильником. Герман заметил ее, улыбнулся и стал пробираться к столику. Высокий, с темно-русыми густыми волосами, ясными синими глазами, в красной куртке, с рюкзаком. Довольно взрослый. Лет двадцать семь двадцать восемь, наверное. Она, кажется, видела его в студенческой столовой.
Привет! Вот он я, будущая соседка!
В объявлении Иза написала: «Сдам комнату девушке-студентке», но Герман по телефону весьма убедительно доказывал, что он гораздо лучше и скромнее любой девушки, так что предварительно они договорились. Однако личную встречу на нейтральной территории Иза все же назначила надо хоть взглянуть, что за тип.
Не опоздал?
Иза посмотрела на часы в мобильном.
Почти нет.
Вот и славно.
Герман повесил куртку на спинку стула, снял с плеча рюкзак, сказал:
Возьму что-нибудь. И отправился к барной стойке.
Сердце у Изы по-прежнему было не на месте, и рука, которой она поднесла к губам чашку, кажется, дрожала. «Дура. Чего психовать? Просто разговор. Просто парень»