Я вынырнул из своего журнала и погрузился в папин голос.
Чтение закончилось, отец закрыл книгу и поднялся, чтобы положить ее в книжный шкаф. В шкафу живут и другие книги, но лишь постольку, поскольку вечерняя книга не возражает. Она там главная. А простой книжный народ толчется на стеллажах справа, слева и напротив.
Знаешь, такое странное ощущение, будто и хазары не совсем плохие и Олег не совсем хороший, а деду вообще пофиг на все
Папа улыбнулся:
В этом и дело. Что бы ни писали в учебниках Пушкин старался сам все ощутить на своей шкуре. Собственно, этим он и отличается от большинства писателей.
И цветом кожи, я улыбнулся в ответ и ушел чистить зубы.
Собственно, мы воспринимаем Пушкина как члена семьи. В ванной я открыл «Знание-силу» и стал читать одним глазом, стараясь держать отражение в зеркале под контролем. Второй глаз покрутился туда-сюда и нырнул тоже в текст. Так я и выполз из ванной с белыми пятнами вокруг рта. И никто меня не видел.
Процесс перемещения из ванны в спальню, положение тела в пространстве вертикальное сменилось на горизонтальное я не замечал ничего. Ну, попался рассказ
В дверной проем просунулась мамина рука, пошарила по стене в поисках выключателя.
Быстро спать! мама погасила свет в моей комнате, перелистнула страницу и ушла дочитывать.
Им можно, а мне нельзя. Ага. Конечно. Я не дал справедливости страдать, включил снова свет и взялся перечитать «Трех мушкетеров».
Я не вклеивал в «Мушкетеров» страницу повиновения, книжка казалась интересной, но почему-то, в отличие от «Имени розы», читать не очень-то получалось. Раньше я просто нырял в книгу, переставая слышать и замечать окружающее. Я дрался вместе с героями, изобретал, путешествовал, ненавидел я не замечал букв, не замечал времени, я забывал о себе.
Раньше я не был всемогущим.
Но вот я умею такое, что любые мои желания могут стать реальностью ведь книги правят миром. Если в моем свидетельстве о рождении будет записано, что я сын китайского императора в Китае появится император и я буду его сыном. Если в университетских книгах будут записи о том, что я сдал все экзамены я стану доктором любых наук, самым молодым в мире. Но я ведь этого не хочу. У меня самые лучшие в мире родители. Если я стану доктором наук, мне придется бросить школу и идти работать, а я же ничего не умею. Да и не хочу. Все, чего я хочу это чтобы мне не мешали читать. И чтобы папа с мамой не расстраивались.
Когда я вспоминаю ту ночь, мне неизменно мерещится, будто я держу в руках какую-то книгу в красной обложке но не могу вспомнить ни названия, ни о чем эта книга Видимо, в какой-то момент «Мушкетеры» мне настолько наскучили, что я задремал. И вдруг встрепенулся:
А если мой папа вдруг оказался бы сыном короля?
Эта мысль убила во мне последний интерес к «Мушкетерам».
Я погасил свет и улегся обдумать план действий. У папы скучная работа в конструкторском бюро, а он любит музыку. Мама всю жизнь мечтала о путешествиях А в школе что будет! Вот это да!
Я прокрался в зал, вклеил куда надо свои страницы и стал ждать утра. Походил из угла в угол, глянул на часы и решил ждать лежа.
На папину фуражку приземлилась огромная муха. Папа вскинул к козырьку руку в белой перчатке, муха нехотя оторвалась от белоснежного муходрома, покачала тяжелым брюшком над папиной головой и шмякнулась назад.
Оркестр заиграл что-то громко-экзотическое.
Я проснулся. В соседней комнате экзотическим голосом кричала мама.
Я бросился к родителям, сломя голову.
Мамин крик оформился в слова:
Луиджи! Что с тобой?!
Я вдруг припомнил, что папу зовут не Сережа, а Луиджи и что мой папа чернокожий.
Дверь спальни распахнулась, родители уставились на меня и мама возобновила свой экзотический крик. Папа дернул меня за руку к зеркальной двери шкафа. Там мы с ним отражались. Мой чернокожий папа и я вылитый отец. Такой же чернокожий и кучерявый.
Мама опомнилась первой:
Представляете, мне приснилось, что Сережа белый! То есть, Луиджи. А во сне ты был Сережа и белый. И Эдик был белый. Мне стало страшно и я проснулась. Или наоборот я проснулась и мне стало страшно. Потому что я увидела как на самом деле и поняла, что я же не могла бы вас любить другими или могла бы. Мама мотнула головой, стряхивая сон: В общем, ерунда какая-то! Давайте завтракать!
Папа дергал кудряшки на своей макушке, задумчиво уставившись в зеркало. Похоже, ему тоже что-то приснилось.
Я убежал в кухню чистить авокадо, мама достала вчерашний кускус, заглянул папа в белом костюме:
Я от завтрака воздержусь. В посольстве кормят как на убой.
Ты сегодня опять в посольство? мама поправила папе галстук.
Приехал мой одноклассник из иезуитского колледжа, нельзя не пойти, папа вздохнул: Вчера была делегация наших врачей на слет кардиохирургов Позавчера была певица Ннека замечательная певица, но Мне уже не верится, что я смогу когда-то снова преподавать музыку как я был счастлив с моими студентами!
Бюрократический иммунитет
Мефодий Маркович подстерег меня возле дверей школьной библиотеки.
В советские времена, когда царили произвол и притеснение, а прозаик М. Ласточкин был еще поэтом, ему подарили буржуйскую паркеровскую ручку, чтобы расписаться в получении литературной премии. Ручка оказалась с чуждым уклоном и поэт Ласточкин создал кляксу на важном для бухгалтерии документе. Каковую кляксу он тут же попытался опротестовать в обкоме с целью продолжения процедуры получения наличной премии. Однако, получил разъяснения: «Писатель у нас свободы не имеет, а потому вместо денежной премии получает полное собрание сочинений руководителя страны. А буржуйская клякса имеет иллюзию свободы и помещается в рамку на стену в музее соцреализма.»
А при этом, Эдуард, данная историческая клякса обладает свободой воли и умеет распространяться в любые документы. То есть, не такая уж маленькая «иллюзия свободы», как выразился товарищ из обкома. Тебе не надо знать, что такое «обком». Усвой вот что: эта паркеровская клякса и есть печать неприкосновенности.
Увидев меня около библиотеки, Мефодий Маркович дернул мой воротник так, что я ввалился в библиотеку, и запер дверь. После чего стал читать мне свою лекцию.
Мефодий Маркович, я не понимаю
Библиотекарь не дал договорить:
Все ты понимаешь, мой чернокожий чернокнижник На тех, у кого есть печать неприкосновенности, твоя магия не действует.
То есть
У меня есть печать. И у Мирона Ласточкина она есть. Не будь этой печати, он мог бы заметить, что над ним смеются. А так он защищен от возможности что либо понять Но для умного человека все совсем наоборот. Я знаю, чем ты занимаешься. Я помню, что вчера ты был белокожим оболтусом, а сегодня ты чернокожий принц у меня бюрократический иммунитет, понял?
Я лихорадочно соображал. Но ведь Мефодий Маркович всего лишь библиотекарь, что он мне сделает?
Но ведь вы всего лишь библиотекарь! Что вы мне сделаете?
Не «всего лишь». Я Библиотекарь. Человек, который умеет обращаться с книгами. А книги, как ты успел заметить, правят миром Ты должен остановиться, пока еще не поздно. Прекрати использовать добавочные страницы, забудь о них!
Да с какой бы стати?! Кто вы такой, чтоб мне указывать? Я, между прочим, пока еще принц.
Я расправил плечи, припомнив все свои столкновения с учителями. Никто никогда не смел перечить мне. Может быть, в той, другой жизни, где я не был принцем но не в этой. По крайней мере, я такого не припомню.
Припоминание это добавление к памяти чего-то, чего в ней раньше не было. С того момента как я стал принцем, я многое начал припоминать. Например, свою поездку к дедушке в Кампанде.
А вы знаете, что у моего дедушки на службе есть специальное подразделение для разговоров с такими, как вы, Мефодий Маркович?
Мефодий Маркович вздохнул:
Эдуард, мне нечего возразить мальчишке, апеллирующему подобными приемами но ты любишь книги, я знаю. Ты должен меня понять
Принц Капманде никому ничего не должен.
Внутри у меня что-то защекотало от гордости.
Ты думаешь, что научился контролировать книги на самом деле это книги контролируют тебя
Я невозмутимо развернулся, открыл дверь и вышел из библиотеки.
От двери отскочил Олег Подчебучин, отвернулся, рассматривая стену напротив.
* * *
Было когда-то давно время наших совместных игр. Было то в детском садике «Калинка» (или «Малинка»? не помню), и во дворе нашей девятиэтажки, где мой сильный папа катал нас по очереди на плечах и пугал дикими гиппопотамскими выкриками. Олежка без раздумий откликался на все мои идеи, бросаясь в огонь и в воду, если я прикажу и радовался. И я радовался нашим играм, пока однажды не загнал Олежку на березу и не приказал ему: