Провожая ее в пансионат, я хранил молчание. И лишь когда стали прощаться, взял крепко за плечи и, глядя ей прямо в глаза, спросил:
Кто он тебе? Отвечай!
Любовник, ответила она, будто в лицо плюнула.
Вернувшись домой, я долго вышагивал из угла в угол своей сараюшки никак не мог успокоиться. А потом открыл КПК, и вновь начал писать да так яростно, словно хотел вывернуть себя наизнанку. Слова ложились гроздьями насыщенными, яркими, объемными, обличающими. Под утро я вдруг понял, что рассказ не об автостопе, а о любви и ответственности, о выборе и его последствиях. Там была девушка и дорога И еще что-то, что нельзя передать в двух словах, что читатель может только пережить вместе с автором. Девушка в рассказе совсем не походила на Ирину, поэтому я мог смело показать утром текст Аркадию Борисовичу.
С Куцего мы, как и договаривались, встретились в кафешке. Когда я пожимал ему руку, то вновь почувствовал себя Иудой, целующим Иисуса. Честно мне очень хотелось рассказать ему об отношениях с Ириной, и я даже начал:
Вчера, когда вы ушли
Но он мягко перебил:
Всему свое время, Игорь. Сейчас будет лучше, если мы посмотрим наконец, что вы пишете.
Уговаривать меня, не пришлось: дописанный ночью рассказ был, на мой взгляд, лучшим, что я создал в этой жизни, и мне хотелось, чтобы Мастер прочитал его. Рано утром я отыскал на берегу моря интернет-кафе (есть же чудики, которые в такую чудесную погоду сидят в Сети) и распечатал рассказ в двух экземплярах. Куцего открыл текст, пробежал глазами первую страницу и задумчиво уставился куда-то в потолок. Потом отложил текст в сторону.
Молодой человек, как вы считаете, что нужно для того, чтобы написать хороший рассказ?
Умение писать и жизненный опыт? предположил я.
Основанием для моего предположения был громадный объем прочитанной учебной литературы. Каждый второй писатель только и твердил о том, что слагаемые успеха опыт и мастерство, мастерство и опыт. Куцего же только поморщился.
Все это, конечно, важно, но не слишком. Михаил Юрьевич Лермонтов весьма в юном возрасте написал вещи, которые до сих пор считаются классикой русской литературы. При этом ни жизненного опыта у него не было, ни литературного мастерства. В то время в Российской империи вообще писательской школы как таковой не существовало, был один Пушкин, блиставший в салонах и творивший такое с языком, от чего современники приходили то ли в ужас, то ли в экстаз. И вот однажды в питерском салоне Хитрово-Фикельмон их пути пересеклись великого писателя Александра Сергеевича Пушкина и молодого корнета лейб-гвардии гусарского полка Миши Лермонтова
Они никогда не встречались! перебил я.
Полагаю, встречались, просто Лермонтов постарался забыть об этой встрече, а Пушкину рассказать о ней помешал Дантес. Впрочем, неважно, речь не об этом. Чтобы написать хороший рассказ, не нужен ни опыт, ни мастерство. Нужна единственная вещь. Фантазия.
Фантазия есть у многих, вздохнул я.
Не скажите! Управлять своими фантазиями может не каждый. Это адская работа, молодой человек. Вот пример, Куцего щелкнул пальцами. Когда я еще жил с первой женой, старший сынишка любил забегать ко мне в кабинет во время творческого процесса. Однажды он наблюдал, как я на протяжении получаса сидел на одном месте, прогоняя перед глазами структуру будущего текста, я тогда писал «Ось второго порядка», а потом тихо спросил: «Папка, ты что делаешь?» «Работаю», ответил я. «Ты не работаешь, ты в стену смотришь», тут же заявил ребенок. Так вот, умение «смотреть в стену» самое важное в нашей профессии. А если к этому добавить еще катализатор!
Катализатор? переспросил я. Вдохновение что ли?
Не совсем, мне показалось, что Куцего смутился. Поймите, стучать по клавиатуре не главное. Главное вот тут, писатель поднес палец ко лбу. Шекспир вообще не писал пьесы, он просто придумал сюжет и рассказал актерам как его сыграть. И о «Глобусе» узнала вся Европа. Придумайте новую историю, и даже если она будет написана языком третьеклассника, у нее есть будущее. Понадейтесь только на профессионализм, и вы всю жизнь будете писать одну публицистику. Без фантазии литература мертва. Любая, не только фантастика. Просто научитесь верить в свой вымысел, и читатель будет ваш.
Так просто? я не мог понять, обнадежил меня Куцего или разочаровал.
Так просто? я не мог понять, обнадежил меня Куцего или разочаровал.
В нашем ремесле нет ничего сложного, ответил Аркадий Борисович, подзывая официанта со счетом. Жизнь порой бывает фантастичнее любого романа.
Это точно, согласился я, вспоминая наши отношения с Ириной.
Расставаясь, он крепко пожал мне руку:
До вечера, Игорь. Надеюсь, вы составите снова нам компанию в кафе?
Ну разве мог я ему отказать? Про себя я решил: никогда больше я не буду наставлять рога этому великому человеку, как бы того ни хотелось Ирине!
В «Элефанте» сегодня было многолюдно, как никогда, я так понял, что праздновался чей-то день рождения, и нам достался лишь столик в углу. Именинник смуглый, с массивной золотой цепью на шее, улыбался белоснежными зубами, и эта улыбка мне не понравилась так мог бы улыбаться волк, перед тем, как вонзить клыки. Куцего, как всегда, сделал большой заказ. Официант тот самый, что видел, как мы целуемся с Ириной юлил перед ним всем телом: отрабатывал очередные чаевые. Аркадий Борисович на этот раз был молчалив, Ирина тоже: мне показалось, что у них произошла размолвка. Я чувствовал себя не в своей тарелке.
И только после смены блюд Куцего заговорил.
Как вы считаете, молодой человек, какая тема достойна настоящего писателя?
Тема?
О чем стоит писать, чтобы ваш текст вошел в историю?
О жизни? предположил я.
Жизнь прекраснейшая из выдумок природы, произнес Куцего, задумчиво глядя на Ирину. Это Гете. Читали?
Я торопливо кивнул.
Жизнь стоит того, чтобы жить, а писать надо о чем-нибудь другом. Более ярком, насыщенном, искреннем.
Например, о любви? спросила Ирина.
Например, о женщинах, ответил ей Куцего, глядя почему-то на меня. Только женщины способны скрасить нашу жизнь, заставить ее заиграть всеми красками. И совершенно не важно: есть любовь или ее нет. Когда женщина рядом, каждый день становится праздником. Когда она уходит, самое время думать о смерти.
Но почему попытался перебить мастера я, но он не дал мне этого сделать.
У Овидия была Фабия. У Данте Беатриче. Рядом с Петраркой оказалась Лаура. Пятнадцать лет рука об руку с Вольтером стояла Эмилия дю Шатле. Бальзак, напротив, те же пятнадцать лет ждал смерти князя Ганского, чтобы жениться на его вдове. Вальтер Скотт в молодости встретился с Маргаритой Стюарт: выйдя однажды из церкви, он увидел девушку, которая шла под дождем без зонта. Он предложил ей зонт и дружбу. Девушка, однако, спустя шесть лет предпочла некоего бизнесмена Форбса, тем не менее на всю жизнь оставив шрам в душе писателя. А жена ростовщика Францеско Джоконды Мона-Лиза, у которой был роман с Леонардо?..
Голос у Куцего был спокоен, но его пальцы жили собственной жизнью, выбивая на столе дробь. Ирина накрыла его широкую руку своей миниатюрной ладошкой:
Успокойся, мы об этом уже говорили.
Аркадий Борисович потер лоб и продолжил:
Пишите о женщинах, Игорь, не прогадаете. В каждой из них заключен целый мир, шаг за шагом раскрывая его, вы удержите читателя на коротком поводке до самой развязки.
А в конце будет хэппи-энд, продолжил мысль писателя я. И книга станет бестселлером.
Вы же хотели писать про жизнь, улыбнулась Ирина. В жизни хэппи-эндов не бывает. Истории про любовь обычно заканчиваются свадьбой, а в жизни со свадьбы все только начинается.
Это банально, поморщился я.
В том и состоит призвание литературы небанально рассказывать о банальных вещах, вздохнул Куцего. Каждый писатель идет по канату над пропастью. Шаг вправо и он начнет скатываться к штампам. Шаг влево и ему не поверят. Тут поможет только ваше литературное чутье, Игорь. Чувствуете, что пишете штамп постарайтесь вывернуть его наизнанку. Тащит ваш герой даме сердца букет алых роз остановите его росчерком пера. Поменяйте алый цвет на белый, розы на хризантемы, букет на охапку. Пусть он войдет не в дверь, а через окно, вам даже не придется придумывать мотивацию, романтика покроет любое безумие.
Романтика это отсутствие банальностей? задумался я. Или, наоборот, их наличие.
Игорь, я только что говорил, что в каждой из женщин находится целый мир. Так вот романтика это попытка доказать, что внутри кавалера заключено нечто, что больше этого мира. Как правило, с возрастом это заблуждение проходит.