Это было так неожиданно, что на секунду я растерялся. А уже в следующую мы вновь, как в самую первую встречу, стали единым телом, которое невозможно разделить. Назвать это сексом было бы кощунством. Я понял, что жить дальше без нее уже не смогу.
Я люблю тебя больше жизни, прошептал я в ответ.
И все-таки я не мог заснуть, хотя Ирина-Инь (теперь я всегда буду называть ее этим именем!) посапывала у меня на плече. Я чувствовал, что у меня есть долг перед Аркадием Борисовичем. И я вновь сел писать.
Когда я закончил, было около полудня. Буря, наконец, прекратилась, и в лужах весело прыгали солнечные зайчики. Разогнув затекшую спину, я потянулся, и в этот момент сзади меня обхватили ласковые руки.
Доброе утро, любимый.
И тебе доброе утро, любимая.
Мы должны найти его и рассказать обо всем. Ни дня больше не хочу жить без тебя.
Мы найдем его и обо всем расскажем.
Мы его нашли, вот только рассказать ему обо всем оказалось затруднительно. На берегу моря, все еще ворчливого, но уже совсем не такого грозного, как вчера, прибоем выбросило много мусора: какие-то доски, бревна, пустые бутылки. Мое внимание привлекло одно из бревен, похожее на большую черную рыбу. «Неужели дельфин?» подумал я, и мы подошли ближе. Оказалось, это мертвое тело Мастера. Я и не узнал бы его, но у Ирины не было сомнений. Молча, без крика, она опустилась на колени и застыла. Наверное, я всю жизнь буду помнить эту картину: черное безжизненное тело мужчины, а рядом стоящая на коленях девушка в белом. Плачущая, она опустила голову, и ветер, шаля, играет ее длинными волосами. В тот момент меня впервые посетила мысль, не дающая жизни последние годы. Что со мной будет, если она когда-нибудь полюбит другого?
Камелия Санрин «Чернокнижник»
Страница повиновения
Маа-линька ео-лачки холадна зи-мой! Ииз-лису ео-лачку взяли мыда мой! завыла малышня, хватая друг друга за руки, и побрела вокруг елочки. А я побрел в школьную библиотеку, зажимая правой рукой ухо, а левой «Билет на Транай».
Еще когда директор поздравлял, я заметил, как за его спиной прокрался Мефодий Маркович и подумал, что бибилиотека, наверное, открыта.
Буу! сыра взвесили, встали в харавот! Весила-весила с третим Новый Год!
На самом деле, «Билет на Транай» лишь повод. Мне просто надо в библиотеку. Я знаю, что там есть одна книжка, только не знаю, какая. Я же не просто читаю я читаю все предисловия и все, что в самом конце тоже, и сноски все читаю. А иногда, когда очень увлечешься, получается читать между строк. Сморгнешь и нету ничего. А только что, вроде, было.
Я этот «Билет» прочитал уже на несколько раз. И тут каникулы, а читать нечего. Вот я и взялся опять за «Билет на Транай». Начал читать и прочитал между строчек про ту книжку. Я про нее уже в разных книгах читал, даже в Энциклопедии читал. Только потом это все равно не найдешь того, что между строчек в оглавлении не бывает.
Тут вдруг я понял, что надо ее найти, эту Книгу. Не ждать, пока она сама в руки попадется а идти и искать. И не в районной библиотеке, и не в заводской, и не в городской там я, как раз-таки, все давно обшарил. А надо искать в школьной библиотеке, потому что она вечно закрыта, и я даже половины всех книг у нас не знаю!
И вот я обул свои дурацкие валенки, влез в свою дурацкую старую куртку и помчал в школу. Я знаю, что там только малышня на утреннике, но так подумал: а вдруг? И вот он как на блюдечке, наш библиотекарь! Он же историк. Он же старший пионервожатый.
Мефодий Маркович! Здравствуйте! закричал я удаляющейся спине. Голова подвинулась ближе к плечам, ноги завертели невидимые педали библиотекарь удалялся на крейсерской скорости.
Вот в таких ситуациях валенки незаменимы на школьном линолеуме они не уступают в скорости спортивным конькам. Мефодий Маркович скрипнул ключом, открывая дверь библиотеки и тут я впулился ему в спину:
Ой, простите, я нечаянно!
«Ну, конечно, «нечаянно»! «Знают они нас»! «Вечно мы»! «и только вред один!»
Мефодий зашел только на минутку ну так и я только на минутку! Моему растущему организму требуются свежие книжки на каникулы! Я быстренько выберу что-нибудь, или, может, Мефодий посоветует?
Библиотекарь, не глядя, схватил со своего стола книжку в черной обложке и сунул мне в руку. И тут же вырвал обратно:
Извини, эта для взрослых Сейчас я тебе найду где же она была? Он открыл ящик своего стола, порылся в ящике и протянул мне книжку в черной обложке: Вот!
И тут же выхватил ее у меня из рук:
Что-то я не в своей тарелке. Посмотри пока на полках.
Я посмотрел на полках, набрал стопку приключений и фантастики, и в самом дальнем углу, на самой нижней полке стеллажа заметил черную книгу. Я сунул ее под свитер и нарисовался перед библиотекарем записать свою стопку.
Вот так вот. «Ничего хорошего» скажет папа. Мама разорется и потащит меня за шкирку назад. Это, если они узнают. А они не узнают. Библиотека будет заперта все каникулы, а к тому времени я прочитаю все книжки на три раза и верну их назад, вместе с черненькой. Ох, скорей бы добраться до тихого местечка!
Ну да, я украл эту книжку. Но я же не насовсем. К тому же, у нее корешок оторвался, а я его подклею. И грязная она какая-то, как будто углем выпачкана.
Книжка оказалась про книги. Про то, как они пылятся на полках и спят, пока их не откроешь. «Гибернация» это называется. Про то, как книги радуются, когда их читают, как становятся живыми про страницу неповиновения. Про то, как написать эту страницу и как ее вклеить в книжку. И про то, почему в наше время стало очень мало живых книг.
И тут мама отправила меня в постель и вытащила из-под подушки приготовленный фонарик. Мама выразительно подняла брови, громко вздохнула и пошла ябедничать папе. Пришел папа, сгреб в охапку все книжки с моего стола:
Утром получишь. Спокойной ночи!
Какая «спокойная ночь»! Мне не терпелось написать эту страницу и проверить, как она работает. Я придумывал, как живые учебники будут открываться во время контрольной, как весь раздел НФ промарширует по улице к моему дому нет, не надо промокнут и расклеятся. Пусть книжки соберутся на самой дальней полочке библиотеки и сами прыгают мне в руки, чтоб мне не искать! Вот это будет жизнь! Тут я подумал, что сначала же мне надо вклеить в эти книжки мою страницу и только потом они будут меня слушаться ладно, придумаем что-нибудь.
Утром я первым делом схватил черную книгу и стал читать дальше. И я узнал про страницу повиновения, которую гораздо проще написать. Я тут же ее написал, переписал, еще переписал и вклеил во все книжки по такой странице. С каждой законченной книгой я вставал посреди комнаты и читал вслух мою страницу. И книжки приподнимались со своих мест и медленно кружили вокруг меня. Когда все книги получили страницу повиновения, я принялся за страницу неповиновения.
Если для страницы повиновения достаточно капельки крови на бутылочку чернил, то страница неповиновения пишется одной лишь кровью. Это больно.
Это очень больно и почерк становится корявый и буквы сливаются, а в глазах начинает рябить и капает клякса и приходится начинать все с самого начала. Я промаялся все каникулы и даже не выходил на улицу гулять. Только красные буквы мельтешили в глазах все время: «Первочтение безошибочно, второчтение углубляет, многочтение стирает, убивает, запечатывает»
Папа с мамой вытащили меня на елку в новогоднюю ночь, но я упал, посадив себе огромный синяк на лоб. Синяк спас меня от дальнейших прогулок.
Без страницы неповиновения я бы сам не смог вспомнить, что было в книге до того, как я в нее вклеил страницу повиновения. Вот в чем суть.
В первый день третьей четверти я вернул книги в библиотеку, вместе с черненькой. В ней добавилось две страницы в начале и в конце. Крахмально белые листки бумаги слегка пожелтели и буквы подровнялись под типографский шрифт, не отличишь от остальных. В школьной сумке у меня лежала пачка страниц повиновения, клей и ножницы.
Первым уроком была математика, и к доске, как всегда, вызвали Сырбачеву. Она тосковала, вдавливая мел в доску, выводила черточки и загогулинки и незаметно вытирала глаза, будто соринка попала. Вот, зачем учителя так делают? Вика Сырбачева поет так, что заслушаешься, и рисует лучше всех и вот ее вызывают на всех уроках к доске, чтобы доказать, какая она дура:
Садись уж, горе луковое! Два!
Я прошептал первую строчку из страницы неповиновения (я же ее наизусть помню!) и журнал шмякнулся с учительского стола на пол. Я тут же подскочил подать. Журнал сам раскрылся на нужной странице. Я протянул его учительнице. Та поправила очки и побежала карандашиком по строчкам: