Мне казалось, я не должна поддаваться обиде. Что угодно, только не новая ссора! Сердце у меня разрывалось от противоположных чувств. Кроме обиды, душу мне захлестывало и сочувствие: он, победительный воин, завоеватель стольких женских сердец, представал нынче действительно не в самом лучше виде выпивающего побежденного А ведь я помнила, что обязана этому мужчине счастьем и жизнью. Могла ли я не сочувствовать ему в этом жизненном переплете? Да, могла и сочувствовала но одновременно и задавалась вопросом: почему он пренебрегает моими состраданием, помощью и советами? Как часто говаривал Талейран, не использовать способности женщины это значит не использовать половину сил государства.
Я шагнула к нему, попыталась взять за руку.
Александр я же люблю вас, и вы знаете это.
Сюзанна, ответил он негромко и холодно, все это лестно, но для такого признания вовсе не было необходимости ехать так далеко. Любовными признаниями мы прекрасно обменивались и в Бретани.
А если я не могла? воскликнула я. Не могла терпеть? Если я сходила с ума от беспокойства и так хотела узнать, что с вами?
Александр тряхнул головой, будто желал прогнать остатки гнева. Он не отнимал руки, но взгляд его не становился теплым.
Испытывая беспокойство, сударыня, вы должны были сказать себе всего несколько слов: «Я доверяю своему мужу». А еще глубоко вздохнуть, чтобы успокоить нервы окончательно Этого было бы достаточно.
Достаточно? Для чего? Или кого?
Достаточно для того, чтобы не идти на поводу у страхов и не оскорблять меня недоверием.
Против воли я ощутила, как во мне тоже закипает гнев. Я поняла уже, что он демонстративно не будет рассказывать мне ничего о том, как обстоят роялисткие дела в Париже, именно для того, чтоб не дать мне возможности советовать. Но я не готова была повиноваться его выбору вслепую, без разговоров! В конце концов, Талейран потратил два битых часа, чтоб разъяснить мне свои намерения. А собственный муж и говорить не желает?!
Ну уж извините, господин герцог! возмутилась я, уже не скрывая своих чувств. Извините, что я не тряпичная кукла, которую можно забросить куда угодно, хоть в Бретань, хоть в Англию, ни о чем не спрашивая!
У меня на миг перехватило дыхание. Задыхаясь, я выговорила:
Знаете, я отныне не согласна ни на ссылку в Бретани, ни на слепое бегство в Англию. Я хочу знать, что происходит, и понимать, куда меня ведут!
Взгляд его потемнел, глаза стали почти черными. Я знала, что это признак нешуточной угрозы. Однажды, когда глаза его были такими, он ударил меня, можно сказать, избил Вот и сейчас, он аккуратно перехватил мои руки, сжал их стальными пальцами у запястий не больно, но ощутимо, так, чтобы я поняла, насколько он сильнее.
У вас истерика, герцогиня.
У меня?!
Не отпуская моих рук, он выговорил тихим жестким голосом:
Как у моей жены, у вас есть сейчас только один путь: вернуться в Бретань и ждать там известий от меня. Вы знаете, что я все решу в интересах своей семьи. Я вам достаточно в этом клялся. Если же
Мы смотрели друг на друга глаза в глаза, почти как враги. Не сводя с меня пристального взгляда, Александр внушительно продолжил:
Если вы будете искать какой-либо другой путь, вы положите конец нашему браку, госпожа дю Шатлэ. Это будет финал.
Помолчав, он веско, почти по слогам добавил:
Вы поняли, мадам? Фи-нал.
Я в ярости вырвала свои руки и отпрянула от него.
Черт бы вас побрал, Александр! Меньше всего, отправляясь в Париж, я ожидала услышать такие угрозы!
Это говорит только о том, что вы плохо знаете своего мужа.
Пока я приходила в себя, пытаясь осмыслить услышанное, и понять, что же именно его так взвинчивает (мое своеволие, собственное самолюбие, уязвленное политическими неприятностями, или мысль о том, что в Париже я так близка к Клавьеру, тут любую версию можно было предполагать), Александр отошел к окну, встал, повернувшись ко мне спиной, словно не желал больше разговаривать. Под щеками у него ходили желваки, и это доказывало, что его спокойствие видимое и является только прикрытием для бушующей внутри бури.
Рассерженная, я растерла себе запястья. Синяков не будет, конечно, но я как-то отвыкла в последнее время от подобного физического воздействия. Он, надо сказать, и раньше его не чурался Это одновременно и возмущало меня, и вызывало странное, животное какое-то уважение к нему как к мужчине. Этот человек умел укрощать женщин, подобной способности у него, конечно, не отнять. Не потому ли я так влюбилась в него когда-то и влюблена по сей день? Он всегда демонстрировал, что любые попытки им управлять обречены, что его мужская сила может подчинить женскую, и это заставляло смиряться. Да и втайне восхищаться его несгибаемостью.
То, что он сейчас мне продиктовал, по сути, означало, что я должна в самом скором времени, ни о чем не спрашивая и ничего не требуя, покинуть Париж. Уехать до этой второй пресловутой встречи роялистов с Бонапартом, о которой толковал Талейран Но, как ни реальны были угрозы, высказанные Александром, я чувствовала, что во мне просыпаются упорство и желание спорить. Было уже ясно, что из попыток повлиять на герцога ничего не выйдет, но уйти вот так, вообще не поговорив, казалось мне невозможной глупостью.
Я взяла шляпку и, пока надевала ее перед зеркалом, произнесла как бы мимоходом:
Вы слышали хотя бы о том, что Париж наполняется эмигрантами? Многие аристократы вернулись в столицу. Среди них Мортемары и Монморанси, Шуазели и Лавали.
Я закончила на вопросительной ноте. Голос мой звучал почти спокойно. Александр ответил не сразу, а когда заговорил, то все так же не повернулся ко мне лицом.
Это Бонапарт пытается создать вокруг себя подобие двора. Потому призывает их.
А вы это не одобряете?
Не одобряю что? Мне показалось, он усмехнулся. Любые фокусы этого человека направлены на то, чтобы задавить нас. Чем больше аристократов он привлечет, тем более беспомощным будет казаться законный король.
И вы
И я в этой комедии, конечно, не буду участвовать.
К нам в отель дю Шатлэ приходил господин Симон, сообщила я, ничуть не вдохновленная, конечно, его последними словами. Вполне возможно, ваша позиция может привести к тому, что у нас заберут парижский дом.
Он испустил тяжелый вздох и ответил с мрачным юмором:
Дома, поместья Я даже и не сомневаюсь, что для Бонапарта, как для любого республиканца, чужое добро может быть привлекательно.
Так, может быть, я могла бы как-то воспрепятствовать этому?
Александр обернулся и взглянул на меня с нескрываемым удивлением, впрочем, не особо доброжелательным.
Вы? Что же зависит от вас?
Я на миг запнулась, чувствуя, что у меня от волнения сильно застучало сердце. Муж ничего не знал о моих тайных отношениях с Талейраном, и я меньше всего хотела что-либо ему об этом говорить. Однако самую суть ночного разговора передать надо было подобрав для этого наиболее округлые, наименее подозрительные словесные обороты и исключив все то, что могло навести Александра на неприятные выводы.
Вчера я получила приглашение на бал от министра иностранных дел, произнесла я как можно спокойнее, хотя испытующий взгляд герцога выдержать было не так легко. Как мне удалось выяснить, я буду одной из многих аристократок, которые посетят его. Мне кажется, прими я приглашение, это позволило бы Бонапарту смягчиться и не трогать наш дом и по этой причине я могла бы пойти на тот бал. Ведь это сущий пустяк.
Я явно недооценила проницательность Александра. Еще не закончив, я по выражению его лица поняла, как поразило его услышанное, и последние мои слова по этой причине прозвучали совсем безжизненно, без какой-либо убедительности. Я умолкла, чувствуя сильную неловкость и беспомощно комкая в руках перчатки.
Казалось, то, что я сказала, на миг оглушило его. По крайней мере, он ответил далеко не сразу. Заложив большие пальцы рук за пояс, Александр медленно приблизился ко мне и некоторое время молча на меня смотрел. По его виду я поняла, что он понимает: то, что я упомянула как сущий пустяк, на самом деле является довольно важным для меня обстоятельством.
Он не спросил меня о Талейране, не осведомился, зачем и когда меня к нему пригласили, не поинтересовался, какие отношения связывают меня с министром, которого в роялистских кругах считали предателем. Его вообще, похоже, не занимали второстепенные подробности моего сообщения. Александр сказал всего пару фраз, медленно и веско, ледяным тоном:
Вот и обнаружился тот второй путь, который вы ищете, Сюзанна. Теперь ваш приезд становится объяснимым. Не так ли?
Что это вы имеете в виду? переспросила я, стараясь сохранить самообладание. У меня пересохли губы.
Вы пытаетесь отыскать в жизни собственную дорогу. Отличную от моей. Дорогу, которая идет в обход нашего брака. Черт возьми! Мне следовало бы всегда помнить об этом.
Помнить о чем? Что за глупости, Александр? взмолилась я. Я ваша жена, и не мыслю себя в другом качестве!
Да, вы моя жена, вы герцогиня дю Шатлэ
Взорвавшись, он воскликнул:
Но вы еще и дочь принца де Ла Тремуйля. Подруга казненной королевы! У вас есть свое собственное имя и собственная ценность, не правда ли, Сюзанна? Теперь, когда мои дела плохи, вы вспомнили о них. Ведь именно благодаря им вы понадобились Бонапарту?!