Как долго мы должны были дрейфовать на якоре теперь полностью зависело от того, сколько продлится шторм. Мы к тому времени уже чертовски устали от борьбы с волнами и непрерывной работы помпой, вёдрами и котелками. Чтобы было рулевому удобнее работать с румпелем, мы с Даненхауэром освободили наши места на корме. Я разделил людей на две вахты, приказав Коулу и Бартлетту присматривать за передней частью лодки, а Личу, Уилсону и Мэнсону регулярно по два часа дежурить на руле. Остальным велел лечь на сиденья и хорошо отдохнуть. Заснуть было вряд ли возможно, но было большим облегчением хотя бы размять и согреть наши затёкшие и замёрзшие конечности. Брезенты по бортам были ненадёжной защитой, брызги от них летели с обоих бортов. Время от времени раздавалось: «Быстро, быстро, волна идёт!» и мы, ослабевшие от голода и жажды (у нас не осталось воды), снова принимались вычерпывать воду из нашего судёнышка, прежде чем нас накроет и окончательно потопит следующая волна. А в промежутках колючие ледяные брызги. Так мы провели всю ночь, и к рассвету шторм всё ещё не утих. В аптечке была кварта бренди и бутылка виски, и когда один человек попросил выпить, а другие горячо поддержали его, я достал виски и попросил Бартлетта разделить её поровну между десятью мужчинами; мне самому пить не хотелось, и я даже огорчился, что кому-то это так необходимо. В распределении напитка Бартлетт слишком либеральничал, так что, к несчастью для себя, остался вместе со мной без глотка.
Рассвет не принёс ничего, кроме ещё бо́льших страданий теперь мы видели несчастья друг друга. На завтрак я выдал каждому по четверти фунта пеммикана столько же, сколько на ужин накануне. Я не смог съесть свою порцию, даже такую маленькую, и вернул её в общий котёл. С этого дня я посадил людей на половину рациона, который они получали до того, как мы потеряли друг друга, то есть на три четверти фунта пеммикана вместо полутора фунтов, надеясь, что благодаря этому нашего четырёх или пятидневного запаса хватит на вдвое дольше, и в этом я преуспел. Во все ёмкости, которые мы наполнили снегом, попала солёная вода, в то время как на других лодках имелись бочонки на пять и десять галлонов. Тот, что принадлежал вельботу, был, как вы помните, оставлен среди обломков «Жаннетты». Все жаловались на жажду, но я не испытывал особой потребности в питье до того момента, когда мы достигли речной воды. Я постоянно жевал кусочек дерева, который вызывал слюноотделение, а потел я мало, как, впрочем, и мои товарищи. Опять же, на протяжении всего моего пребывания в Арктике я привык обходиться без воды; я уверен, что помимо нашей обычной чашки чая или кофе во время утренней и вечерней трапезы и небольшой порции чёрного кофе в полдень, я не выпил за всё время экспедиции и трёх пинт воды[30]. Это избавило меня от многих страданий, которые испытывали другие; я замечал, как некоторые, думая, что их никто не видит, пили из луж и ели солоноватый снег, который Делонг запретил им даже пробовать.
По мере того как день клонился к вечеру, ветер сменился и несколько стих, но волнение увеличилось. Тяжело нагруженная лодка осела ещё глубже, и вода при килевой качке поступала теперь через бак и корму. Тем не менее мы терпеливо продолжали свою работу, а бедный Инигин уселся прямо на дно лодки и принялся яростно вычерпывать воду. Вообще, он и наш кок Чарли Тонг Синг были нашим самым лучшим водоотливным средством. Около трёх-четырёх часов пополудни облака начали рассеиваться, кое-где проглядывало голубое небо, всё говорило о том, что шторм исчерпал свою силу. В это время года солнце находилось над горизонтом ровно двенадцать часов, и мы без труда определяли наш курс по моим старым часам. Солнце вставало в шесть утра, в полдень было точно на юге, а в шесть вечера садилось. Поэтому я мог проверять часы два раза в день, кроме ещё одной проверки в полдень по нашему компасу, который был точнее, чем обычный судовой компас, так как имел призматический прицел. Но он был слишком точно подогнан к корпусу, и от просочившейся морской воды его лимб перестал поворачиваться; так что мы решили, что лучше ориентироваться по солнцу и луне.
В пять часов море и ветер успокоились настолько, чтобы мы могли продолжить свой путь, что я сразу же и сделал, взяв курс на юго-запад к мысу Баркин. Ветер повернул к востоку, мы быстро продвигались при свете луны и звёзд. В шесть часов утра 14-го числа мы плыли через молодой лёд, каждую минуту ожидая увидеть землю, и внезапно сели на мель. Мы долго и внимательно вглядывались в горизонт в надежде увидеть берег Ленской дельты, но без всякого успеха. Бартлетту даже показалось, что он увидел землю, но так как никто не подтвердил этого, я пришёл к выводу, что отмель находится далеко от берега; поэтому мы снялись и взяли курс на восток. Мне было приказано следовать на мыс Баркин, где мы обязательно найдём местных жителей, с которыми я мог бы договориться о том, чтобы нас доставили по реке в туземное или казачье селение.
В пять часов море и ветер успокоились настолько, чтобы мы могли продолжить свой путь, что я сразу же и сделал, взяв курс на юго-запад к мысу Баркин. Ветер повернул к востоку, мы быстро продвигались при свете луны и звёзд. В шесть часов утра 14-го числа мы плыли через молодой лёд, каждую минуту ожидая увидеть землю, и внезапно сели на мель. Мы долго и внимательно вглядывались в горизонт в надежде увидеть берег Ленской дельты, но без всякого успеха. Бартлетту даже показалось, что он увидел землю, но так как никто не подтвердил этого, я пришёл к выводу, что отмель находится далеко от берега; поэтому мы снялись и взяли курс на восток. Мне было приказано следовать на мыс Баркин, где мы обязательно найдём местных жителей, с которыми я мог бы договориться о том, чтобы нас доставили по реке в туземное или казачье селение.
Пока мы лежали в дрейфе, постоянно дул северо-восточный ветер, так что я был уверен, что мы теперь находились к западу от мыса Баркин, к юго-востоку от которого, как я знал, находился залив Буор-Хая. Поэтому я весь день держал курс на восток, в то же время продвигаясь, когда представлялась возможность, на юг. Погода была хорошей, ярко светило солнце, казалось невероятным, что над таким спокойным морем может бушевать шторм. Три раза в день мы съедали по четверти фунта пеммикана без воды и вообще какой-либо жидкости. В шесть часов, когда солнце село на западе, на востоке появилось облако. Начал дуть порывистый ветер, и все заговорили о новом ненастье. Я знал, что наступает сезон осенних штормов, но отказывался думать, что нам предстоит пережить ещё одну бурю, подобную той, которую мы едва выдержали всего пару дней назад. Это казалось слишком суровым испытанием; и всё же, если случится худшее, мы встретимся с ним лицом к лицу и будем бороться честно, каким бы жестоким и неравным ни было соперничество между нашей слабостью и трусливой яростью урагана.
В первую очередь, нам следовало позаботиться, чтобы шторм не застиг нас на мелководье. Я уже не надеялся быстро достичь мыса Баркин или вообще берега, но мы могли найти глубокое место у устья какой-нибудь из проток дельты. Бартлетт весь день мерил глубину шестом от палатки, но наши усилия продвинуться южнее или достичь берега оказывались тщетными из-за мелей. Поэтому, когда наступила темнота, я решил повернуть от берега и пройти вдоль него на восток, обнаружив, что глубина в этом направлении увеличивается. Мы зарифили парус и шли до шести часов следующего утра, пока не оказались на глубине девяти морских саженей ещё один признак того, что теперь мы находимся в заливе Буор-Хая примерно в двадцати милях к востоку от мыса Баркин. Теперь я решил попытаться войти в одну из многочисленных проток Лены и направил лодку на юго-запад. Дул лёгкий ветер, погода стояла прекрасная, и мы прошли так двенадцать часов. Я надеялся, что так будет продолжаться и следующие двенадцать, но, видимо, я что-то упустил в своих расчётах, так как ветер вскоре стих, и мы были вынуждены снова взяться за вёсла, благодаря Бога за то, что нам удалось избежать борьбы со штормом. Но течение реки так сильно сносило нас на восток, что, хотя я сначала надеялся добраться до берега в тот же день, я с сожалением увидел, что вся наша гребля едва ли сделала больше, чем удержала лодку на одном месте. Наступили сумерки, потом ночь, а мы всё работали, сменяясь, на вёслах и откачке воды. Делать это надо было быстро, прежде чем вода, которая и так была уже наполовину замёрзшей, успеет превратиться в лёд на дне лодки. На рассвете 16-го мы снова оказались на мелководье, что указывало, что восточный берег уже близко. Люди испытывали мучительную жажду, и постоянно просили разрешения попробовать воду достаточно ли она пресная; но вскоре я заметил, что эти «дегустации» были всего лишь уловкой, чтобы утолить жажду и вообще запретил их, пообещав заварить настоящий чай, как только вода будет достаточно пресной.
В это время на юге виднелись возвышенности, по-видимому, горный хребет, но ничто не было видно на западе, где должны были находиться низменности дельты. Меня убеждали держаться по направлению к горам; но нашей главной целью было найти туземцев, которые, согласно нашим сведениям и картам, кочевали по всей дельте от мыса Баркин до мыса Быковский. Наши запасы были почти исчерпаны, и скудный ежедневный паек в три четверти фунта сказывался на настроении и работоспособности экипажа. Итак, всё ещё желая исполнить полученный приказ и достигнуть, насколько возможно, мыса Баркин, а также будучи полностью уверенным в точности моей карты, на которой ясно было указано, что там находятся «зимние хижины туземцев», я держал курс на запад и вскоре увидел две низкие косы с промежутком в четыре или пять миль между ними очевидно, устье реки. Мы направились прямо к ним и, следуя вверх по пресной воде, вскоре ощутили быстрое течение. Экипаж уверил меня, что вода уже достаточно пресная; поэтому я распорядился заварить чайник чая, который, однако, оказался слишком солёным, и я вылил его за борт. Чтобы возместить потерю, я смешал консервированный бараний бульона с ветчиной, залил водой и хорошо разогрел, превратив всё это в симпатичное рагу, которым мы и позавтракали.