Ирина Горбачева
У памяти предела нет
ХУДОЖЕСТВЕННО-ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РАССКАЗ
переданный Маргарите Буханцевой её мамой Татьяной Аксёновной Новиковой, пережившей все ужасы фашистской оккупации в сожжённой деревне Рогань. Буда-Кашелёвского р-она, Белоруссии.
ПАМЯТЬ
Наконец наступила солнечная, тёплая весна. На улице ещё лежит снег, но лёгкий ветерок уже окутывает прохожих своим тёплым прикосновением с неповторимым ароматом весны. Маргарита, сделав покупки в аптеке, медленно возвращалась домой, наслаждаясь чудесной погодой, когда мобильный телефон звонким сигналом дал понять, что пришло сообщение. Оно было от девушки, проживающей в Белоруссии. Маргарита прочла текст и помедлила входить в квартиру, думая, как ей поступить дальше.
Вот дела, мама только оправилась от очередного сердечного приступа. Совсем старенькая стала. Если правда, как девушка пишет, это её дед, а мой дядя, выдержит ли она это известие? Бывает, что сердце и от радостных событий не выдерживает.
Мама сидела у окна. Она слушала, как оживлённо чирикала воробьиная стайка, прыгающая по веткам деревьев, и улыбалась. На её недавно бледных щеках появился слабый румянец от пробивающихся сквозь стекло солнечных лучей.
Мама, как ты себя чувствуешь? осторожно спросила Маргарита.
Ничего, ничего, доченька. Сегодня лучше.
Как жаль, что она почти ничего не видит, с горечью подумала Рита.
Поправив плед, накинутый на колени матери, она нежно провела рукой по её совсем седым волосам.
Рита, по поводу поисков ничего не слышно? Никто не откликнулся?
Пока нет мама, не переживай. Откликнутся. Всё-таки вас было девять братьев и сестёр, сейчас интернет, кто-то, да обязательно найдётся, Маргарита присела рядом и взяла сухую ладошку матери в свои руки.
Лишь бы дожить до этого дня, грустно взохнув, тихо проговорла мать.
Всё будет хорошо, найдём твоих родных, так же тихо ответла ей Маргарта.
Девушка писала о том, что её дед тоже родом из Белоруссии и в его семье также было девять ребятишек. И что его угнали в Германию. Но дедушки уже нет в живых, а его дочь, её мама сейчас за пределами страны. Она узнает все подробности и позже свяжется с ней.
У Маргариты было желание сообщить маме о письме, но поразмыслив, она решила сначала выяснить всё досконально и только потом, в случае положительного результата сообщить ей об этом.
Да, ещё ничего не известно. Тем более что девушка ничего не пишет о сестре мамы и Николая Марии, которую фашисты угнали в Германию вместе с ним, мало ли тогда детей с такими именами угоняли, удобно укладывая маму на диван, думала Маргарита, вот, мамочка, таблетки ты приняла, полежи, отдохни, поспи, а я займусь обедом.
Татьяна Аксёновна закрыла глаза, но спать совсем не хотелось. В последнее время она стала плохо видеть. Но закрыв глаза, ей казалось, что память, как невидимый никому киномеханик прокручивает в её мозгу ролик документального фильма. Фильма о тяжёлых днях её детства, которые выпали на начало Великой Отечественной войны.
Август 1941г.
***
Четырнадцатого августа сорок первого года Буда-Кошелёвский район Гомельской области был оккупирован фашистами. В области, как и на всей территории Белоруссии, был установлен жесткий оккупационный режим.
***
В эту страшную ночь семью Новиковых разбудил громкий стук в дверь. В избу ворвалась группа людей в военной форме, в касках и с автоматами в руках. На непонятном языке размахивая автоматами, они стали выталкивать растерянных и напуганных бабушку и маму Тани с ещё восьмерыми братьями и сёстрами на улицу. Толкая людей прикладами в спину, фашисты согнали жителей деревни на площади перед сельсоветом. Шум, короткие автоматные очереди и недовольный людской ропот, крик и рыдания женщин, напугал детей, которые, оберегаемые матерями громко плакали.
Около электрического деревянного столба, под тусклым светом фонаря стояла группа немецких офицеров под охраной нескольких солдат с автоматами в руках, готовых в любую минуту открыть стрельбу по собравшимся жителям. Рядом с ними несколько местных, согласившихся служить фашистам. Переводчик, переговорив с главным в этой группе, крикнул всё ещё кричащей толпе людей.
Тихо! Тишина! но его никто не услышал. Ему на помощь подскочил рослый мужичок из соседней деревни, до войны лихо управлявший трактором и что-то сказав ему громко прокричал.
Жители деревни Рогичь, тихо! прозвучавшая автоматная очередь, выпущенная поверх голов людей, заставила их замолчать, всё! Старой власти пришёл конец! мужчина довольный собой обернулся на офицеров и воодушевлённый их одобрением продолжал говорить то, что тихо передавал ему переводчик.
Теперь вводится новый порядок для населения. Жители деревни от шестнадцати лет обязаны получить новый паспорт, аусвайс. Не подчинившиеся будут немедленно расстреляны. Можете не переживать, в вашей деревне Рогичь, как и у ваших соседей в Морозовичах и в других деревнях будут созданы агрономические участки. Так, что бабоньки, порастеряли своих мужичков, теперь придётся вам работать за двоих. А уж работой на благо великой Германии вас обеспечат.
Гул толпы стал усиливаться. Услышав от переводчика то, что говорил людям полицай, главный офицер, одобрительно похлопал предателя активиста по плечу и что-то спросил у переводчика на немецком языке.
Господин офицер спрашивает, почему среди жителей мало мужчин? Одни старики, дети и женщины.
Так, это здесь на болотах появился какой-то Ковпак, так они, наверное, все к нему подались, партизанить, заискивающе ответил ему полицай.
Услышав перевод, офицер что-то громко выкрикнул.
Предупреди так, чтобы все поняли. Господин офицер сказал, что партизаны, как и их семьи, будут уничтожены!
Пока полицай знакомил жителей с новыми угрозами, группа фашистов так же в сопровождении автоматчиков отошла от фонарного столба. Услышав громкий общий стон, надвигающейся на него людской массы и увидев ужас на лицах людей и то, как женщины стали прикрывать руками глаза своим детям, полицай обернулся назад и стал испугано передвигаться ближе к группе фашистов.
Медленно, со скрежетом, раскачивался фонарь, подгоняемый слабым утренним ветерком. Его тусклый свет то падал, то исчезал в предрассветном тёмно-сером небе, делая картину ужасающего преступления ещё страшнее. Хором взвыли женщины, увидев пригвождённого к фонарному столбу малыша лет двух трёх. На штык ноже висела пропитавшаяся кровью записка. Головка мальчика была опущена и касалась лбом штыка. Его руки безвольно свисали вдоль туловища. У ног малыша лежала расстрелянная женщина, обняв мать, словно защищая её от пуль, лежал прошитый автоматной очередью подросток.
Переводчик подскочил к столбу и вырвал приколотую к малышу записку. Показав её медленно надвигающейся толпе, он на ломанном русском языке, громко крикнул:
Так будет с каждым!
Послышались автоматные очереди, люди бросились в рассыпную, оставив на мокрой от крови земле расстрелянных фашистами людей.
Девятилетняя Таня Новикова с ужасом смотрела на растерзанного мальчугана, на убитых женщину и мальчика у фонарного столба. Она не слышала ни гула толпы, ни того, что кричал какой-то дядька в странной военной форме. Казалось, что её глаза застекленели и от этого не пропускают слёзы, рвущиеся наружу. Таня стояла не в силах пошевелиться, пока её мать Агафья, держащая на руках маленькую сестру Тани Юлю, не притянула её к себе и, приказав старшим Николаю и Маше, забрать остальных пятерых малышей, быстро бежать к своему дому.
Что же это делается? Как же дальше жить-то? заперев на засов дверь, тихо говорила она.
Мама, а где папа? испугано, спросила её Стася, которая была чуть старше Тани.
Ой, молчи! Молчи и никогда ничего не говори об отце и не спрашивай, закрыла ей ладонью рот Агафья, пропадём, как те на площади. Не плачьте дети.
Вскоре с улицы донёсся нарастающий громкий непонятный гул. Агафья выглянула в окно. Подскочив к люльке с младенцем, она прижала его к сердцу. На деревню обрушился поток очередей налетевшей армады истребителей. Послышался грохот разрывающихся снарядов.
Коля, Маша, берите малышей, дети бежим в лес! кричала она, держа в руках двоих самых маленьких детей.
В лесу на болотах скрывались и остальные жители деревень. Приходилось лежать в холодной вязкой жиже по двенадцать часов. Когда заканчивались бомбежки, уставшие мокрые и голодные люди возвращались в свои уцелевшие или полу уцелевшие дома и тогда начиналась зачистка.
Партизанэн? кричал фашист, заглядывая в каждый угол дома.
Нет у нас партизан, отвечала Агафья, прижимая к себе напуганных малышей, что рыскаете, и брать у нас нечего. Всё и так, что могли, вынесли, причитала Агафья, глядя как фашист роется в большом сундуке, брать- то нечего, повторила она, когда он брезгливо бросив какую-то детскую одежёнку, отошёл от сундука.