Иван, успокойся, отмена операции высвобождения. Мне нужно остаться здесь и сделать кое какие дела.
Ни за что, я больше не буду плясать ни под какую дудку.
Я сказал:
Мы найдем тебе сосульку, это значит, что найдем.
Бл ть, Иван, мне это н енадо, это не сработает, я справлюсь как-нибудь сам. Я знаю, как мне вернуться и тем самым есть возможность вернуть к вам Жеку.
Я не буду плясать под чужую дудку, я найду тебе сосульку и верну друга.
Я найду тебе сосульку, я найду тебе сосульку. Тьфу блин. А что, если я откажусь от того, чтобы сосулька падала мне на голову с большой высоты снова.
Я заточку с собой возму и пырну тебя, ты ослабнешь и тогда Евгений высвободится.
Да какую заточку, сказачный ты Иван, где ты ее возмешь, блин?
Заточку сделаю из простыни.
Да не делается заточка из простыни, она просто сгорит у тебя, Иван Дурак.
Ха-ха, очень смешно, ты проверяешь меня, да? Я-то знаю: я умный, а ты вот врешь сейчас, да? Ты научил меня, что слушать только себя надо. Я сказал я умный, значит, я умный. Никто не дурак.
Дебил, бл ть, ты значит. То есть то, что сейчас мы с тобой разговариваем, это ты только себя слушаешь?
Что? Ээээ.
Ты меня слушаешь, потом что-то говоришь, ты еще не полностью усвоил урок, Иван, иногда нужно слушать людей, иначе ты останешся полностью один и будешь выглядеть глупо, ведь по твоей логике, диалоги тебе не нужны, юный ты диктатор.
Ты прав, Даниил, я понял, что ты имел ввиду. Я не буду слушать тебя, ты слушай меня. Если я тебе говорю, что нужно это делать, делай.
Не буду я тебя слушать, Иван, не превращайся в тирана, будь добрым, каким ты.
Помолчи и послушай. Если не будешь слушать, я разобью стекло и порежу тебя, и тогда, наверное, Евгений вернется. Скажи мне спасибо, что я помогаю тебе отправиться обратно.
Спасибо, что помогаешь мне отправиться обратно.
Ко мне подошел медбрат.
Там к тебе пришли, как всегда иди открывай окно, пообщайся.
Какое окно?
В палате у себя, дебил, харэ им прикидываться.
Да уж и Вам доброго дня.
Я пошёл к окну, и даже тут Иван следовал за мной. Как только я открыл окно, то увидел женщину. Она была пьяна и с каким-то армянином в спортивках. Затем она начала говорить:
Женечка, прости меня, ты, наверное, сам все понимаешь, прошло три года. Врачи не знают, когда тебя выпустят. Говорят, у тебя снова начались припадки. Прости, Женечка, что не дождалась тебя.
Э. Я прощаю тебя, дорогая. Все хорошо. Я тебя прекрасно понимаю. Все, мне пора пить таблетки, врачи уже зовут.
Постой, Женечка, это Олег, он заботится о нашей семье. Скажи, Олежа, что-нибудь:
Жека, рад знакомству.
Я подумал: как же он меня уже бесит, сука эта армянская.
Он продолжил:
Я позабочусь о девочках и Павлуше, как только ты выйдешь, я уеду к себе в Ереван, а девочки с Пашкой останутся с тобой.
Я подумал, что пора этот театр заканчивать, мне лишь валюта местная нужна, чтобы получить красные таблетки. Пожалуй, подыграю им, будто я душевно больной.
Все хорошо, Золотко, я не скоро выйду, не беспокойтесь, у меня все хорошо, токо приносите мне сигаретки с вкусняшками. Всё, пока-пока, продолжайте жить без меня.
Я даже окно не успел закрыть, как услышал, что он говорит моей жене:
Я же говорил, что он больной, вот видишь.
Олежа, зря я тебе позволила прийти сюда, а вдруг он переживать будет и ему еще хуже станет, что мы ему скажем, когда он выйдет, куда он пойдет?
Закрыв окно и повернувшись к местным так называемым душевнобольным, я отметил про себя полнейшую тишину вокруг и сочувствующий взгляд каждого из них, за исключением мистера аппатии. Я сказал:
Чего смотрите, им нужно продолжать жить без меня, а я выберусь, и они мне не нужны. Евгению будет лучше без этой бабочки! Всё!
Многие с грустью охнули и начали заниматься своими делами.
Выполнив все обещания перед Пухляшем и получив заветную таблетку, я отменил в туалете очередное самоудовлетворение какого-то сумастбродного парня. Я дождался ночи. И тут началось.
Малевич встал посредине комнаты, присел и спустил штаны. Я не выдержал:
Малевич, раскудрид твою мать, стой стой!
С кровати соскакивает Иван и подбегает ко мне, схватив меня за шею и закрыв мой рот. Далее я слышу:
Даниил, успокойся и дай мне помочь тебе.
Малевич делает свое дело и начинает что-то рисовать на полу. В комнате подялась ужасная вонь, люди начали просыпаться и ворчать, а Иван сказал:
Малевич, раскудрид твою мать, стой стой!
С кровати соскакивает Иван и подбегает ко мне, схватив меня за шею и закрыв мой рот. Далее я слышу:
Даниил, успокойся и дай мне помочь тебе.
Малевич делает свое дело и начинает что-то рисовать на полу. В комнате подялась ужасная вонь, люди начали просыпаться и ворчать, а Иван сказал:
А ну успокоились все, а не то порежу.
И все успокоились. Я пытался кричать, увидев, что у Малевича с руками, затем я не сдержался и меня вырвало. Иван сказал:
Ну наконец-то.
Он начал пихать мне в рот белую таблетку. Я сопротивлялся, он заткнул мне нос и в тот момент, когда я открыл рот для втягивания воздуха, бросил ее мне прямо в глотку. Я начал пристально смотреть за Малевичем, жадно втягивая воздух, чтобы меня вырвало, но попытки были тчетны. Иван заткнул мой рот полотенцем и продолжал держать одной рукой мою шею, сдавливая ее. Как только я начинал шевелиться, то задыхался и думал только о том, чтобы не умереть. Он начал приговаривать, не останавливаясь:
Это все для тебя, дружище, это все для тебя, я отблагодарю тебя, так и знай.
Санитар, видимо, спал. Иначе никак не обьяснить, почему он не реагирует на наши звуки. Мистер апатия по приказу Ивана беспрекословно уселся на колени в рисунок из дермища. Меня клонило в сон все сильнее и сильнее, я начал засыпать под слова Малевичу с призыво к дьяволу.
Прими душу агнеца нашего, что в кругу твоем, и исполни то, что.
Утром я проснулся от крика санитара:
Малевич сука! Опять! Когда уже нахрен тебя выпишут отсюдова?! Вставайте, мужики. Фу бл ть, как вы здесь спите? Выходите с палаты, все вон в коридор!
Все потихоньку начали вставать с кроватей, показывая свое недовольство тяжелыми вздохами. А кто-то, будто бы не спавший всю ночь, выбежал пулей в коридор. Шли дни, мыться в другое здание конкретно нас троих так и не звали. Один день не отличался от другого, все так же Иван следовал везде за мной, и я собирал красные таблетки через Пухляша. Жена, как оказалась еще, оставляла для меня ништячков, за что ей огромное спасибо. И вот в один из дней санитар начал оглашать список тех, кто будет мыться не в местных тазиках, а пойдет под полноценный душ. В списках оказался Иван, Малевич, и также там был я. Я понял, что стекло нигде не билось и мне бояться нечего, мы не сбежим. Через несколько минут после оглашения списка Иван вдруг ушёл из палаты и как ни странно после его ухода где-то разбилось окно. Мне пришлось пулей идти из палаты, и я увидел, что все собираются у туалета. Нужно заметить, как и куда Иван прячет стекло. Санитары разгневано вбежали в туалет с криками:
Кто это сделал? Кто окно разбил, сволоты? Так, все целы?
Иван показал пальцем на Апатиста, на что тот просто кивнул. Я сказал:
Проверьте всех, вдруг кто-нибудь стекло с собой взял. Санитар ответил:
Да, пожалуй. Все в угол вставайте и выходим после того. как вас осмотрят. Стекла в руку брали? Все, кроме одного сказали:
Нет.
Единоличник проговорил:
Да.
На что санитары незамедлительно прореагировали, начиная его шманать. Ничего не найдя, сказали:
Брал ты стекло, куда положил-то?
На землю как-то положил, в мусорку бросал, в кармане носил, веревки им резал.
В мусорке стекол нет, в какую мусорку ты положил стекла?
В Буланаше на Театральной улице, там ребята в бутылки петарды бросали, а я прибирал.
Аааа, все, иди в палату.
Осмотрев всех на наличие стекол, санитары отправили нас по палатам, стекол ни у кого не нашли. Меня это успокоило, но я был на стороже. Иван почему-то не преследовал меня как раньше, а пропал куда-то. Всех начали строить в коридоре, выдавать сигареты, проводить строгий инструктаж, как себя вести на улице. Но всем было не до инструктажа: одна половина клянчила сигареты у другой, а другая нехотя делилась, отбиваясь от других, мол, я с ним курю. После отправили всех одеваться в местные наряды советской эпохи, все надевали шляпы, туфли, курточки. Всех снова начали строить. Иван встал со мной в пару. Я понимал: таблеток еще мало, лучше ни рисковать, возможно, Пухляша скоро выпишут. С нами собрались два санитара, к своей руке они привязали по одному душевно больному с помощью бинта, видимо, чтобы не убежали. Мы начали идти строем вдоль обочины, Иван шел очень странно, двигался только нагами, а все остальное тело было сковано и неподвижно напряжено. Я должен попасть к Гайке, мне нельзя умирать здесь и сбегать отсюда, нужно подстраховаться. И я начал: