Двадцатая глава. На крылечке господского домика стоял «высокий, худощавый человек, одетый в старый военный сюртук». Он обнял сына, когда «раздался трепещущий женский голос» и на пороге показалась старушка в белом чепце и короткой пёстрой кофточке. Она обнимала сына и «смотрела на него какими-то блаженными глазами». У Василия Ивановича «дёргало губы и подбородок». Арина Власьевна, три года не видевшая сына, отправилась хлопотать на кухню. Василий Иванович пригласил «господ» в свой кабинет, а сам побежал распорядиться о приготовлении комнаты для гостя. «Презабавный старикашка и добрейший Такой же чудак, как и твой, только в другом роде», сказал Базаров.
Аркадий выяснил, что «имение» принадлежит его матери, а душ у родителей всего пятнадцать. «И все двадцать две», уточнил Тимофеич. Вернулся Василий Иванович, заговорил о делах в хозяйстве, о том, что старается «не отстать от века», несмотря на то, что он всего лишь «отставной лекарь»: «Я у вашего дедушки в бригаде служил у Жуковского пульс щупал! Тех-то, в южной армии, по четырнадцатому всех знал наперечёт», обратился он к Аркадию. Беседа продолжалась около часа.
За обильным обедом Арина Власьевна опять «всплакнула», она не сводила глаз с сына и всё вздыхала. Василий Иванович рассуждал о политике, после обеда повёл всех в сад, «для того чтобы полюбоваться красотою вечера». Заметив, что Базаров зевает, предложил отправиться «в объятия к Морфею». Ему хотелось поговорить с сыном, но Базаров отослал его, сказав, что хочет спать. Но сам не заснул до утра: «Широко раскрыв глаза, он злобно глядел в темноту: воспоминания детства не имели власти над ним, да к тому ж он ещё не успел отделаться от последних горьких впечатлений».
Двадцать первая глава. Проснувшись, Аркадий увидел Василия Ивановича, работающим в огороде. На вопрос, давно ли он знает Евгения, Аркадий ответил, что они знакомы «с нынешней зимы». «Восторженная улыбка» не сходила с лица Василия Ивановича, когда он услышал мнение о сыне: «Ваш сын один из самых замечательных людей и (его) ждёт великая будущность».
«Вы меня совершенно осчастливили, промолвил он и рассказал о том, что Базаров во время учёбы «лишней копейки не взял».
Они обсудили «поприще», на котором Базаров «достигнет известности»: «Разумеется не на медицинском он будет знаменит» уверен Аркадий.
Настал полдень. Приятели лежали в тени стога сена и беседовали. В воспоминаниях Базарова возникает образ осины, напоминающей ему о детстве. Она была «особенным талисманом», возле неё он никогда не скучал: «Ну, теперь я взрослый, талисман не действует». Он пренебрежительно говорит о своём деде по матери: «Секунд-майор какой-то. При Суворове служил и всё рассказывал о переходе через Альпы. Врал, должно быть». Говорит о своей любви к родителям, которым «хорошо жить на свете», потому что они «не беспокоятся о собственном ничтожестве», о смысле собственной жизни в сравнении с «вечностию»: «а я я чувствую только скуку да злость». Это состояние понятно читателям: его чувство отвергнуто: «Чему помочь нельзя, о том и говорить стыдно».
Но вместе с тем, Базаров понимает, что спокойная жизнь, какой живут «отцы», его не устроит: «тоска одолеет. Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними». При этом у него возникают сомнения в необходимости своей деятельности. Обращаясь к Аркадию, он говорит: « ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа, она такая славная, белая Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать А я и возненавидел этого мужика для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасибо не скажет Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет».
Миролюбивый Аркадий (недаром Базаров назвал его «нежной душой, размазнёй») пытается понять состояние друга, но Базаров грубо прерывает его, высказывая прежние мысли о том, что «принципов» не существует, а есть одни «ощущения». Нарастает конфликт, потому что Аркадий не принимает взглядов Базарова. «Какое-то почти враждебное чувство охватывало сердца обоих молодых людей». Оно грозило перерасти в ссору и даже в драку, когда Базаров назвал Павла Петровича «идиотом». Но в этот момент раздался голос Василия Ивановича, который пришёл позвать приятелей обедать и предупредить сына о том, что на обед приглашён священник отец Алексей.
На следующий день Базаров сообщил Аркадию, что ему хочется работать, а так как все препараты он оставил у Кирсановых, то к ним он и отправится: «У вас, по крайней мере, запереться можно», а здесь от отца запираться «совестно», мать постоянно вздыхает, а «выйдешь к ней и сказать ей нечего».
Сообщение о своём отъезде Базаров смягчает обещанием вернуться.
Они уехали на другой день. «Арина Власьевна тихо плакала; она не совладала бы с собой, если бы муж рано утром целые два часа её не уговаривалВасилий Иванович, ещё за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь. «Бросил, бросил нас». Арина Власьевна утешала его «в его печали».
Двадцать вторая глава. По дороге в Марьино приятели заехали в Никольское к Одинцовой, где их не ждали. Четыре часа прошли в разговорах, но Анна Сергеевна «слушала и говорила без улыбки». Прощаясь, она приглашала их приезжать, на что Базаров и Аркадий «ответили ей безмолвным поклоном».
В Марьине, напротив, им все обрадовались, даже Павел Петрович «снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников».
Ферма Николая Петровича приносила одни хлопоты, «безотрадные, бестолковые»: проблемы с наёмными работниками, пожар, во время которого сгорела половина скотного двора, обленившийся управляющий, попавший «на вольные хлеба». «Мужики, посаженными на оброк, «не вносили денег в срок, крали лес», не платили штраф «за потраву», «не хватало рук для жатвы а хлеб осыпался с косьбой не совладели». Обращаться к властям за помощью, не позволяли принципы, в то же время Николай Петрович понимал, что «без страха наказания» справиться с проблемами он не в состоянии.
Базаров вернулся к своим опытам. Аркадий постоянно думал о Никольском, и дней через десять отправился под каким-то предлогом в город, а оттуда в имение Одинцовой. Встретили его радушно.
Двадцать третья глава. На Базарова «нашла лихорадка работы». Он не спорил с Павлом Петровичем, который начал проявлять интерес к «опытам Базарова», хотя и не перестал его ненавидеть. Ещё больше интересовался работой Базарова Николай Петрович. Базаров же охотнее всего беседовал с Фенечкой, она в свою очередь не чувствовала в нём «всего дворянского». Базаров сделался «жестоким тираном души» Дуняши, влюбившейся в него.
Однажды рано утром Базаров застал Фенечку в беседке. Она собирала букет цветов и пожаловалась на жару, от которой «совсем расслабела». Проверив пульс, Базаров сказал, что она сто лет проживёт. Но Фенечке не хотелось жить так долго и становиться беспомощной. Базарову было безразлично: «молод ли (он) или стар», потому что он одинок. Он говорил Фенечке комплименты, она была благодарна за помощь её сыну: « уж и не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право». Базаров в шутку заметил, что доктора «люди корыстные», но от неё ему не деньги нужны, а одна из роз. Вдруг ей показалось, что «они», то есть Павел Петрович, «ходят» рядом с беседкой, и она его боится. Когда Базаров дал Фенечке понюхать запах розы, он «нагнулся и крепко поцеловал её в раскрытые губы». Рядом раздался сухой кашель. Это был Павел Петрович Кирсанов.
Двадцать четвёртая глава. Часа через два он стучался в дверь к Базарову. В руках его была красивая трость («он обыкновенно хаживал без трости»). Выяснив взгляды Базарова на дуэль, он произнёс: «Я решился драться с вами». Он не объяснял причину, но сказал, что ненавидит Базарова, презирает его. «Глаза Павла Петровича засверкали Они вспыхнули и у Базарова». Противники обсудили условия дуэли, и Павел Петрович удалился. Базаров понимал, что стало причиной вызова на дуэль, более того он не сомневался, что Павел Петрович сам влюблён в Фенечку.