С другой стороны, и в рамках эмпирических социально-психологических исследований (не историко-психологических, а связанных с изучением реального социального взаимодействия, происходящего «на глазах» исследователя, наблюдателем, а нередко и участником которых он сам является), непосредственное постижение явлений внутреннего мира исследуемых людей также крайне затруднено. И психолог-исследователь восстанавливает, интерпретирует и объясняет эти явления на основе данных, получаемых с помощью двух основных эмпирических методов социально-психологического исследования наблюдения и опроса. В этом смысле любое социально-психологическое исследование является не чем иным, как психологической реконструкцией, в терминах психологической науки, эмпирических данных, полученных прежде всего в результате наблюдений и опросов.
Из высказанного положения, которое может восприниматься как свидетельство принципиального ограничения возможностей получения психологического знания, вытекает, однако, и важное позитивное следствие, касающееся методологических оснований эмпирических исследований в области исторической психологии. Оно состоит в том, что эмпирические данные, полученные в результате психологических исследований (прежде всего эмпирических исследований в области социальной психологии, проведенных в реальных социальных, а значит, и в конкретных социально-исторических условиях), могут и должны рассматриваться как эмпирические источники данных для историко-психологического исследования того исторического периода, в который эти исследования проводились.
Эмпирические предпосылки становления исторической психологии в российской науке
В этой связи специальный интерес представляет исторический анализ процесса становления исторической психологии в России. В рамках данной статьи в качестве исходного материала для анализа были выбраны материалы, представленные в монографии Елены Александровны Будиловой «Социально-психологические проблемы в русской науке» (Будилова, 1983, 2019). Анализируя зарождение социально-психологических исследований в русской науке во второй половине XIX начале XX в. (т. е. в период, предшествовавший революции 1917 г.), Е. А. Будилова отмечает, что первые эмпирические исследования, которые можно классифицировать как исследования социально-психологические, проводились на стыке зарождающейся психологии и других отраслей социального знания: социологии, этнографии, юриспруденции, языкознания, военной науки, психиатрии и др. Эти исследования имели ярко выраженный прикладной характер и были направлены на анализ актуальных проблем развития российского общества и государства.
В ходе данных исследований были собраны обширные и уникальные научные материалы, содержащие фактические данные в том числе и о социально-психологических явлениях, характеризующих жизнедеятельность представителей самых различных слоев и социальных групп российского населения в исследуемый исторический период. Сам интересующий нас исторический период развития российского общества и государства можно с полным правом обозначить как период осуществления масштабных преобразований. Речь идет в первую очередь о проведении земельной, военной и судебной реформ в России, реализация которых имела серьезные последствия, связанные с изменениями в образе жизни, мировоззрении, идеалах и т. п. Поскольку эмпирические данные собирались квалифицированными исследователями, с использованием последних достижений науки того периода, их вполне можно назвать первыми эмпирическими свидетельствами историко-психологического знания.
Результаты этнографических исследований русского народа, выполненных научными сотрудниками, членами Русского географического общества, по программе Н. И. Надеждина (Надеждин, 1847; и др.), сразу после их появления привлекли внимание отечественных и зарубежных ученых. В них содержится разносторонний и многообразный материал, характеризующий социально-психологические особенности представителей различных российских регионов, и в первую очередь российского крестьянства. Будучи представителями самой многочисленной социальной группы российского населения того исторического периода, являясь коренными носителями социально-психологических особенностей российского народа, его менталитета, российские крестьяне в этих исследованиях практически впервые стали объектом серьезного научного анализа, в том числе и социально-психологического. Именно поэтому их результаты до сих пор представляют большой научный интерес для специалистов в области исторической психологии.
Последующее обращение исследователей к изучению социально-психологических особенностей российского крестьянства на разных этапах исторического развития российского общества и государства позволило выявить как базовые, устойчивые их характеристики, которые с полным правом можно отнести к особенностям российского менталитета (Журавлев, Кольцова, 2018; Историогенез, 2016; Кольцова, Синякина, 2018; и др.), так и закономерности их динамики в условиях радикальных социально-экономических изменений (Позняков, 1997; Позняков, Журавлев, 1992; Шорохова, 1999; и др.).
Не меньший интерес для исторических психологов представляют и результаты многолетних исследований психологических особенностей жизни тюремных, ссыльных и бродяжнических общин, проведенных Н. М. Ядринцевым (Ядринцев, 1872). В этих эмпирических работах, выполненных на уникальном и малодоступном для научного исследования объекте, анализировались типичные социально-психологические феномены: совместная деятельность и общение, взаимоотношения коллектива и личности, групповые нормы и др. В ходе данных исследований автор активно использовал такие методы сбора эмпирических данных, получившие впоследствии широкое распространение в социально-психологических исследованиях, как наблюдение (в том числе включенное) и беседа. Полученные результаты содержат эмпирические данные и факты, характеризующие социально-психологические особенности представителей этой своеобразной и самобытной субкультуры российского общества в рассматриваемый исторический период. Обращение современных исследователей к изучению социально-психологических особенностей представителей криминальной субкультуры российского общества и факторов ее формирования подтверждает актуальность этого направления исторической психологии (Королёв, 2016).
Особый интерес для исторических психологов представляют исторические периоды, характеризующиеся высокой интенсивностью происходящих в обществе изменений, высокой активностью мыслей, чувств и поведения участников исторических событий (об относительно недавних подобных исследованиях см.: Социально-психологическая динамика, 1998; и др.). К таким историческим периодам, помимо уже обозначенного выше времени радикального реформирования, можно отнести периоды войн и революций. Российская история на рубеже XIXXX веков дает нам яркие примеры таких периодов и событий, нашедших свое отражение в эмпирических исследованиях, которые в настоящее время с полным правом можно отнести к разряду историко-психологических. В качестве примера рассмотрим период русско-японской войны, а также хронологически и исторически тесно связанные с ним события первой русской революции 1905 г.
Ученик и соратник В. М. Бехтерева Г. Е. Шумков, более двух лет служивший в действующей армии врачом во время русско-японской войны, проводил регулярные психологические исследования солдат и офицеров. Результатом стала книга «Психика бойцов во время сражения», однако вышел в свет только первый ее том (Шумков, 1905), содержащий введение и описание метода исследования, и ряд научных статей, опубликованных в журнале «Военный сборник». Особый интерес представляют результаты исследования, связанные с описанием и анализом коллективных чувств бойцов, возникающих в условиях боевой обстановки, в частности, коллективного чувства тревоги (Шумков, 1914). По сути, эти исследования положили начало научному изучению коллективных чувств, которое не потеряло своей актуальности и сегодня. В настоящее время к числу научных работ, результаты которых вполне относятся к историко-психологическим, можно привести исследования синдрома посттравматического стрессового расстройства участников войны в Афганистане (Зеленова, Лазебная, Тарабрина, 1997; и др.).
Военный юрист Д. Д. Безсонов, взявшись за разработку проблемы массовых преступлений в общем и военно-уголовном праве, в качестве объектов исследования рассматривал в том числе, стачки, вооруженные восстания, мятежи, крестьянские волнения 19051906 гг. Специальное внимание автор уделяет анализу социально-психологических факторов, определяющих преступное поведение толпы. К их числу он относит прежде всего чувство страха перед сплоченной массой, которое испытывают воинские части, направляемые против «бунтовщиков», и осознание толпой своей силы, своего могущества как основной ее признак и свойство. Под влиянием осознания этой силы у отдельных людей, участвовавших в массовых волнениях, формируется чувство солидарности и стремление присоединиться к толпе, подчиниться ей. Это чувство, по мнению автора, особенно усиливается, когда в толпе появляются вожаки. Исследование Д. Д. Безсонова является одной из первых (если не первой) попыток социально-психологического анализа, настроений и чувств участников революционного движения. В дальнейшем к этой проблеме исторической психологии обращались многие ведущие российские исследователи-социологи: П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский, Г. В. Плеханов и мн. др., и она до сих пор не потеряла своей актуальности.