Джулия Гарвуд
Хранимая благодать
Светлой памяти
Мэри Фелиситы Кеннеди Мёрфи,
моего доброго ангела
Julie Garwood
SAVING GRACE
Перевод с английского М.С. Литваковой
В оформлении обложки использована работа, предоставленная агентством Fort Ross Inc.
Печатается с разрешения литературных агентств Jane Rotrosen Agency LLC и Andrew Nurnberg.
© Julie Garwood, 1993
© Издание на русском языке AST Publishers, 2022
Пролог
Барнсли, Англия, 1200 год Мужской монастырь
Ваше преосвященство, не объясните ли нам иерархию небес и земли? Кого Господь поставил выше всех? спросил ученик.
Наверное, апостолы первыми отмечены его милостью? предположил второй.
Нет, ответил мудрый епископ Холвик. Выше всех поставлен Господом архангел Габриель[1], покровитель женщин и детей, защитник невинных.
Кто же следует за ним? спросил первый ученик.
Остальные ангелы, разумеется, потом двенадцать апостолов во главе с Петром, а за ними пророки, чудотворцы и те, кто проповедовал Слово Божье на земле, а уже за ними стоят на небесах все другие святые.
А кого Господь выделяет здесь, на земле, ваше преосвященство? Кто из людей прежде всех отмечен Божьей благодатью?
Мужчина, без промедления ответил епископ. А превыше всех мужчин наш святой отец.
Ученики кивнули, вполне соглашаясь с этой доктриной. Томас, старший из юношей, чье лицо выражало напряженную работу мысли, облокотился о выступ каменной стены и воскликнул:
Далее любовью Господа одарены кардиналы, а затем другие служители Божьи!
Это так, согласился епископ, довольный догадкой ученика.
А кто же идет после них? спросил второй ученик.
Ну что же, далее следуют владыки царств земных, объяснил епископ. Он сел на середину деревянной скамьи, расправил складки своих затейливо украшенных черных одежд и продолжил: Однако те государи, благодаря которым умножаются церковные богатства, конечно же, более возлюблены Господом, нежели те, кто копит золото для своих собственных удовольствий.
Еще трое юношей подошли послушать поучения святого наставника. Они уселись у ног епископа.
Следуют ли за ними женатые, а после них неженатые мужчины? спросил Томас.
Да, подтвердил епископ. Они стоят на той же ступени, что купцы и шерифы, однако выше крепостных, прикрепленных к земле.
А кто после них, ваше преосвященство? продолжал интересоваться второй ученик.
Животные, от наиболее верного человеку собаки, ответил епископ, и до скудоумных волов. Вот, полагаю, я подробно ознакомил вас со всей иерархией, чтобы вы могли повторить это своим ученикам, когда примете обет и посвятите себя Господу.
Томас встряхнул головой:
Вы забыли женщин, ваше преосвященство. Любит ли их Господь?
Епископ потер лоб, обдумывая вопрос.
Я не забыл женщин, сказал он наконец. В любви Господа им отведено самое последнее место.
Ниже скудоумных волов? спросил второй ученик.
Да, ниже волов.
Юноши, сидевшие на земле, тут же закивали в знак согласия.
Ваше преосвященство! обратился к епископу Томас.
Что такое, сын мой?
Вы ознакомили нас с иерархией Бога или церкви?
Вопрос ужаснул епископа Холвика. По его мнению, в нем прозвучало богохульство.
Но ведь это одно и то же. Разве не так?
Большинство людей, живших в раннем средневековье, верили, что церковь точно истолковывает учение Господа. Но не все. Некоторые, в том числе и женщины, думали об этом иначе. Наша история об одной из таких женщин.
Глава 1
Англия, 1206 год
Эта новость, конечно, была для нее убийственной. Келмиту, ее преданному управителю, оставшемуся за старшего в доме со времени поспешного отъезда из Англии барона Рольфа по личному поручению короля, выпала тяжкая обязанность сообщить своей госпоже ужасную весть. Он не стал откладывать, ибо догадывался, что леди Джоанна пожелает задать посыльным несколько вопросов до их возвращения в Лондон, если, конечно, сможет говорить с кем-нибудь после того, что услышит о своем возлюбленном супруге.
Да, нужно было сообщить все благородной леди как можно скорее. Келмит хорошо знал, в чем состоит его долг, и ноги, словно увязая по колено в болоте, потащили его по дороге в сторону заново отстроенной часовни, куда леди Джоанна отправилась к обедне.
Отец Питер Маккечни, священник, приехавший из Маклорина, расположенного в Нагорье[2], одолевал крутой подъем с нижнего двора в тот момент, когда Келмит заметил его. Вздох облегчения вырвался из груди управителя, и он призывно окликнул сурового на вид священника, пытаясь перекричать шум ветра:
Я нуждаюсь в ваших услугах, Маккечни!
Священник кивнул и нахмурился, поскольку все еще не простил управителю его оскорбительного поведения с ним два дня назад.
Я нужен вам для исповеди?
В резком голосе Келмита явственно звучала насмешка, когда он крикнул в ответ:
Нет, отец мой.
Маккечни покачал головой:
Вы добьетесь, что душа у вас станет черным-черна.
Управитель, никак не отреагировав на это предупреждение, терпеливо поджидал, когда темноволосый шотландец подойдет к нему, а увидев в глазах священника насмешку, понял, что тот потешается над ним.
Есть вещи и поважнее моей исповеди, начал Келмит. Я только что получил известие
Но священник не дал ему закончить.
Сегодня Страстная пятница, и ничего важнее исповеди быть не может. Я не причащу вас в нынешнюю Пасху, если вы сегодня же не покаетесь в грехах и не получите отпущения от Господа. И вы должны начать с собственной грубости. Да, это будет подходящий зачин.
Но Келмит не потерял терпения:
Я уже все объяснил вам, отец мой, но вижу, что вы не простили меня.
Правда, не простил.
Управитель нахмурился:
Я не мог позволить вам войти в башню, поскольку получил специальное распоряжение барона Рольфа не допускать никого во время его отсутствия. Мне было приказано отказать даже брату леди Джоанны, барону Николасу, если он приедет с визитом. Постарайтесь меня понять, отец мой. За последний год я уже третий управитель здесь и всего лишь пытаюсь продержаться на этой должности дольше, чем другие.
Маккечни фыркнул. Он еще не все высказал управителю.
Выходит, что, не вмешайся леди Джоанна, я и по сей день должен был бы торчать за стенами замка?
Если бы не махнули на все рукой и не вернулись домой, признал Келмит.
Я не собираюсь возвращаться, пока не поговорю с бароном Рольфом и не поставлю его в известность о том опустошении, которое учинил его вассал на земле Маклорина. Там идет настоящее избиение невинных, и я буду просить вашего барона не рассчитывать на то, что такой злобный и жадный до власти человек, как Маршалл, переменится. О бароне Рольфе говорят как о честном человеке. Надеюсь, что это заслуженно, и потому он должен пресечь зверства как можно скорее. Ведь маклоринские воины постоянно обращаются за помощью к бастарду Макбейну. Некоторые уже присягнули ему на верность и провозгласили лэрдом и все адские силы вот-вот вырвутся на свободу. Макбейн объявит войну и Маршаллу, и любому грабителю-англичанину на земле Маклорина. Воины Нагорья способны и на ярость, и на мщение. Я готов биться об заклад: пострадает шкура и самого барона Рольфа, если Макбейн убедится, что язычники, которые насилуют землю Маклорина, ставленники вашего барона.
Келмит, хотя и был далек от бедствий шотландцев, все же заинтересовался рассказом. Кроме того, разговор со священником позволял ему оттянуть выполнение тяжкого долга. «Конечно же, несколько минут промедления ничего не изменят», подумал Келмит.
Так вы предполагаете, что воины Маклорина двинутся на Англию?
Я не предполагаю, возразил священник, а не сомневаюсь, но до сознания вашего барона или кого угодно другого из вас это не дойдет, пока они не почувствуют кинжал Макбейна у себя в глотке. Только будет уже слишком поздно.
Управитель покачал головой:
Солдаты барона Рольфа перестреляют их раньше, чем они доберутся до подъемного моста.
У солдат не будет такой возможности, убежденно заявил Маккечни.
Разве этот вояка невидимка?
Думаю, что он может им стать. Я и впрямь никогда не встречал такого, как он. У вас кровь застыла бы в жилах, расскажи я что-нибудь из того, что слышал о Макбейне, но я лишь ограничусь предупреждением, что не стоит призывать его гнев на ваши башни.
Сейчас это уже не имеет значения, отец мой, прошептал Келмит ослабевшим голосом.
О, значит, все в порядке? усмехнулся священник. Но я собираюсь дождаться вашего барона, сколько бы ни пришлось ждать. Дело слишком серьезно, чтобы проявлять нетерпение.
Отец Маккечни остановился, пытаясь вновь обрести самообладание. Ему было известно, что судьба Маклорина не волнует управителя, но стоило ему начать объясняться, как гнев, тщательно загоняемый вглубь, прорвался наружу, и не в его власти было скрыть ярость, прозвучавшую в голосе, однако теперь он переменил тему, принуждая себя говорить спокойно и сдержанно: