Не могу ничего сделать, Габриель, сказала наконец Лен, повернувшись к той части комнаты, которую Лиана не могла видеть. Ты должен поддержать ей голову Ей во что бы то ни стало нужно уснуть, дитя мое.
Бледный мальчик, «козел отпущения» Лео, подошел ближе и осторожно попробовал просунуть руку между подушкой и лицом больной. При этом движении больная с ужасом подняла голову, и Лиана увидала худенькое, бледное, но вместе с тем прекрасное лицо. Лиану до глубины души потряс выразительный взгляд необыкновенно больших глаз, с мягким упреком и мольбою смотревших на мальчика. Мальчик отступил на шаг и опустил руки.
Нет, нет, я ничего не сделаю тебе! сказал он, и в его нежном голосе было столько горя и сострадания! Не могу, Лен, ей больно!.. Лучше я усыплю ее песнями.
В таком случае ты будешь петь до утра, возразила Лен. Когда ей так нехорошо, как сегодня, песнями ее не усыпишь, и ты это сам знаешь.
Она пожала плечами, но, видно, не имела духу принудить Габриеля помочь ей. Какое мягкое сердце билось в груди у этой, по-видимому, грубоватой женщины с резкими чертами лица, которая выглядела угрюмой и неприступной во время представления ее новой госпоже!
Лиана отворила дверь, находившуюся между двух окон, и вошла в комнату. Ключница испуганно вскрикнула и чуть не пролила лекарство.
Подержите больную, сказала Лиана, я дам ей лекарство.
Внезапное появление стройной молодой женщины в белой одежде с аристократическими манерами буквально парализовало больную она, не шевелясь, а только пристально глядя в склонившееся над ней миловидное лицо молодой женщины, беспрекословно приняла лекарство.
Вот и все, мой милый, сказала Лиана и положила ложку на стол. Боль утихнет, и она заснет.
Лиана нежно погладила темную головку Габриеля.
Ты, верно, очень любишь ее?
Она моя мать, с неизъяснимой нежностью ответил мальчик.
Это бедные люди, баронесса, очень бедные, вмешалась ключница.
Ни в голосе, ни в лице ее не было и тени той нежности и сочувствия, которыми несколько минут назад дышало все ее существо.
Бедные? переспросила молодая женщина и невольно указала на блестящие браслеты на руках, на дорогие ожерелья на груди больной, которая до сих пор не отводила своего восторженного взора от Лианы.
Теперь на ее лице читались страх и беспокойство, и она судорожно сжала левой рукой какой-то предмет, висевший на одной ниточке, по-видимому, серебряный флакон.
Ну, ну, успокойся! Баронесса ничего у тебя не отнимет! проговорила Лен резким и повелительным тоном. Они бедны, баронесса, снова обратилась она к Лиане. Эти безделушки ведь не прокормят, она указала на украшения, да, в сущности, они ей и не принадлежат, и старый господин гофмаршал мог бы отнять их, если бы захотел. У нее нет никого и ничего на свете, и если она и мальчик получают здесь, в замке, приют и пропитание, так это исключительно из милости.
Поясняла она с такой беспощадностью, что у Лианы болезненно сжалось сердце, особенно когда Габриель, нагнувшись над матерью, осыпал ее нежными ласками так беззащитного ребенка пытаются заставить забыть о причиненном ему горе Прекрасная головка мальчика задумчиво склонилась набок. Его лицо со скорбными складками возле губ несло отпечаток терпения и рабского послушания, выработавшихся вследствие постоянных притеснений. Лиана могла бы спросить: кто эта необыкновенная женщина и как она попала сюда с ребенком, осужденным расти под таким страшным гнетом? Но страх снова услышать беспощадные объяснения ключницы заставил ее удовлетвориться тем, что ей уже стало известно. Она выложила из кармана на стол шоколадные фигуры.
Это Лео передал тебе, сказала она. А еще я пришла сказать тебе от него «покойной ночи».
Он добрый, и я люблю его, отозвался мальчик, и губы его растянулись в привычной меланхолической улыбке.
Это замечательно, дитя мое, но ты не должен более терпеть наказание за его шалости.
Она взяла его за подбородок и, приподняв головку, с любовью заглянула в его невинные глазки.
Неужели у тебя хватает мужества всегда молча сносить несправедливость? спросила она серьезно.
Некрасивое лицо ключницы вспыхнуло; она, видимо, с минуту боролась с охватившим ее чувством умиления, но только одну минуту, а затем, глядя испытующе на свою госпожу, она сказала еще более резким тоном:
Габриелю, баронесса, это вовсе не вредит, и если к нему несправедливы в замке, то он должен благодарить и за это и целовать руку, которая его карает Он будет монахом, пойдет в монастырь, а там надо на всякую обиду молчать, как бы ни кипело гневом сердце Маленького барона Лео он должен любить, ведь это он выпрашивает у гофмаршала позволения оставаться ему здесь, а то Габриеля давно бы разлучили с матерью.
Некрасивое лицо ключницы вспыхнуло; она, видимо, с минуту боролась с охватившим ее чувством умиления, но только одну минуту, а затем, глядя испытующе на свою госпожу, она сказала еще более резким тоном:
Габриелю, баронесса, это вовсе не вредит, и если к нему несправедливы в замке, то он должен благодарить и за это и целовать руку, которая его карает Он будет монахом, пойдет в монастырь, а там надо на всякую обиду молчать, как бы ни кипело гневом сердце Маленького барона Лео он должен любить, ведь это он выпрашивает у гофмаршала позволения оставаться ему здесь, а то Габриеля давно бы разлучили с матерью.
Глаза мальчика наполнились слезами.
Ты должен стать монахом? Тебя принуждают к этому, Габриель? быстро спросила Лиана.
Говори правду, сын мой, кто принуждает тебя? раздался сзади голос придворного священника, совершившего сегодня брачный обряд.
Он стоял на пороге отворенной двери, и темная фигура его резко выделялась на фоне облитых лунным светом розовых кустов. При виде его Лиана невольно вспомнила о тени, виденной ею у колонны: значит, это он следил за ней.
Лен присела, а священник с изящным поклоном, улыбаясь, вошел в комнату и сказал:
Успокойтесь, баронесса, мы здесь, в Шенверте, совсем не так жестоки, как можно подумать. Мы не позволяем себе таких возмутительных насилий, о которых повествуется легковерному свету в сказке о мальчике Мортаро, не так ли, дитя мое?
Он ласково положил свою тонкую белую руку на плечо Габриеля. Если бы не длинная монашеская одежда и не тонзура, белым пятном выделявшаяся на темной кудрявой голове его, никто не принял бы этого человека за духовное лицо. Ни тени той величавой медлительности в движениях, в которой нередко есть нечто заученное, театральное, ни малейшего умиления в тоне! Да и сегодня за столом, во время жаркого политического спора, его металлический голос звучал вызовом, подобно боевому кличу.
При его появлении больная снова уткнулась лицом в подушки и притихла, будто уснула; она походила на испуганную, дрожащую птичку, старающуюся укрыться от рук ловца.
Что с ней опять сегодня? спросил священник. Она очень беспокойна я даже в ризнице слышал ее стоны.
Ваше преподобие, герцогиня опять проезжала сегодня мимо дома, а после этого, как вам известно, ей всегда бывает хуже, ответила ключница почтительно, но с плохо скрытой досадой.
На губах священника мелькнула насмешливая улыбка.
Но она должна свыкнуться с этим. Он пожал плечами. Герцогиня, конечно же, не откажется от своих прогулок по «Кашмирской долине» ради этой несчастной, да и у кого достало бы мужества требовать от нее подобной жертвы?
Он подошел ближе к кровати; больная содрогнулась.
При всей вашей строгости, вы, верно, слишком снисходительны к больной, добрейшая г-жа Лен, сказал он. К чему эти тяжелые браслеты на разбитых параличом членах? К чему эти ожерелья на груди?
Она умерла бы, ваше преподобие, если бы я лишила ее этих вещей, сказала Лен сквозь зубы, с какой-то особой торопливостью, и ее маленькие, глубоко посаженные глаза сверкнули.
Вы не правы: она так слаба, так изнурена, что едва дышит. Эта тяжесть при ее беспомощности вредит ей больше, нежели вы думаете Подойдите сюда, давайте попробуем!
Теперь больная повернулась к ним лицом и широко открыла глаза, они были полны ужаса. Прижав к груди левую руку, она испустила тот же жалобный стон, какой Лиана слышала днем в своей комнате. Лен стала между кроватью и священником и положила свою широкую костлявую руку на маленькую, судорожно сжатую руку больной.
Ваше преподобие, смею просить вас оставить все как есть! обратилась она к священнику резко и решительно. Это ведь и меня касается!.. Если вы растревожите ее, кому придется не спать ночей? Все мне, несчастной Я могла бы избежать этого, конечно, могла бы жить спокойно, как прочие люди в замке, которые ни за какие блага не придут сюда И я делаю это вовсе не из любви или сострадания я не из числа мягкосердечных и не хочу казаться лучше, чем я есть на самом деле Да и какое мне до нее дело! продолжала она спокойнее, но с досадой. Если я здесь прислуживаю, так только из благодарности и преданности моим господам, которые меня кормят.
Ах, вот почему вы хлопочете! произнес священник, с улыбкой покачав головой. Но кто же сомневается в вашей верности и в вашем бескорыстии? Пусть останутся у больной ее игрушки, я не хочу добавлять вам хлопот.