Алво, настороженно произнес отец, приподнимая бровь, надеюсь, ты не собираешься делать ничего опрометчивого?
Я на секунду прикрыл глаза, жутко расстроенный этим его новым подозрением и, усмехнувшись, тряхнул головой:
Конечно, нет. Я верный сын любого из Великих Домов, и люблю их, каждый по-своему. Но я заставлю магов считаться со своими людьми так же, как заставил считаться со мной.
Отец и брат серьезно кивнули.
Значит, мрачно произнес Эльин, когда ты вернешься от бабушки
Я объявлю об основании собственного Дома, кивнул я и печально усмехнулся. Я не собираюсь отвечать на поставленные вопросы. Сейчас я должен действовать наперед.
Мы замолчали, не глядя друг на друга. Все прекрасно всё понимали. Мое сердце сжалось от отвратительного чувства утраты.
Алво, отец, наконец, нарушил мрачную тишину, ты никогда не перестанешь быть нашим сыном и братом, хотя бы для каждого из нас лично.
Я хмыкнул и посмотрел ему в глаза:
Генерал Равел, ничто в этом бездновом мире не заставит меня перестать считать себя вашим офицером. И если потребуется, я встану под ваши знамена. Клянусь, я не оставлю ни вас, ни свой Дом, даже если для этого мне придется разорваться надвое.
Отец коротко кивнул и спокойно сказал:
Я запомню ваши слова, капитан Алво.
Эльин не смотрел на нас, предпочтя уделить больше внимания своим сапогам, но я знал, шкурой чувствовал, что он улыбается.
Серион. Глава 2
Перед отъездом мне предстоял еще один важный разговор, куда более тяжелый, чем прошлый я должен был объясниться с матерью. Я понимал, что по возвращению сдвину такую лавину событий, и они полетят с такой бешенной скоростью, что мне останется только поставить мать перед фактом, а я совершенно этого не хотел. Поэтому, сделав выбор в пользу более сложного, но более правильного лично для меня решения, предпочел объяснить все заранее.
Мама не знала о моем задании. Госпожа Аллия Равел была необыкновенно сильной и умной женщиной, но, в первую очередь, она была любящей женой и матерью, которая, естественно волновалась за своих близких. Учитывая, что на нас всякие неприятности и опасности просто липли на брата и отца по долгу службы, а на меня еще и по воле судьбы, одарившей совершенно неуемным характером и талантом находить себе на голову приключений, мать старалась максимально дистанцироваться от подробностей нашей политической и боевой возни. Она действительно гордилась своей фамилией и служила ей со всеми преданностью и самоотдачей, что у нее были. Ее стараниями развивались и крепли нужные связи, ее усилиями создавались роскошные банкеты и составлялись списки гостей. И, конечно, ее руками плелись те комфорт, уют и забота, которые окружали нас, стоило только переступить порог родного дома. Я знал, что отец, к примеру, ни разу в жизни не организовал ни одно официальное мероприятие семьи Равел, коих в году было не так уж и мало, этой работой всегда занималась мама. Мы все понимали, что подобное положение вещей позволяет отцу уделять больше внимания основным задачам армии и Сериона, иногда чрезвычайно срочным, а также понимали, что мама назначила за это свою цену мы не должны были посвящать ее в подробности наших проблем. Она хотела оградить себя от лишних волнений хотя бы банальным незнанием того, во что мы там опять вляпались, ибо слишком хорошо понимала, что помочь нам она будет совершенно не в силах. Мы готовы были подчиняться ее условиям. Но сейчас особенный случай я должен был попрощаться.
Ситуация несколько осложнялась тем, что мама не вполне еще понимала, почему вдруг ее младший сын стал таким лапочкой и перестал трепать ей нервы. В отличии от отца, который вскоре после ужина в честь моего возвращения из Дех-Раадена неожиданно перестал на меня подозрительно поглядывать. Я догадывался, что обязан этим Сэддоку, который решил пояснить папе некоторые фундаментальные законы магии Разума. А вот мама все еще ждала от меня подвоха. Но явно не такого подвоха, как то, что я в итоге ей объяснил.
Она выслушала меня молча, практически все время не отнимая руки от глаз и плотно сжав губы. Нет, она не плакала, но сидела настолько бледной и напряженной, что честное слово, лучше бы она зарыдала. Тогда я, по крайней мере, имел бы повод ее обнять, успокоив тем самым и свое ноющее сердце. Но после некоторого молчания она посмотрела на меня и сухо произнесла:
Делай, что должен, Алво.
Я очень, очень надеялся, что однажды она сможет меня простить.
Утром следующего дня, я, преисполненный тяжелых мыслей, отправился в путь, получив предварительно заверение отца в том, что Сэддок в кратчайшие сроки узнает о моем отъезде по причине, которую мы с ним и братом сформулировали вместе. Я попросил папу передать мастеру, что отсутствую «по делам, которые касаются исключительно четырех Великих Домов». Подобная формулировка не могла стать ложью, немедленно уловленной Сэддоком, данный диалог действительно произошел между мной и отцом. А некое возможное волнение от своего генерала во время доклада учитель наверняка спишет на переживания за сына, потому что это так же было исключительно истиной. Я подробно описал отцу, что именно требуется делать, думать и говорить на встрече с магом Разума, если необходимо оставить его в полнейшем неведенье относительно собственной осведомленности о нашем плане. К тому же, я совершенно не сомневался в способностях генерала сделать все именно так, как того требовали обстоятельства. В конце концов, мастера сами дали мне право выбирать, рассказывать семье о порученной задаче или нет. Зная меня, они не удивятся, что я решил промолчать я всегда так делал.
Я улыбнулся, подняв голову в холодное ноябрьское небо. Пока за спиной стояла семья Равел, все планы просто обязаны были исполниться. Впервые за долгое время о моих целях было досконально известно не только мне, но и отцу с братом. Я понимал, что они сделают все, от них зависящее, чтобы наш план был исполнен в точности. Жаль, что это в последний раз. Наша троица отлично сработалась за столь короткое время, которое позволили нам провести вместе мастера. Но даже этого должно было хватить, чтобы мы втроем сумели провернуть дело, которое, уверен, не понравится моим учителям гораздо больше, чем все то, что я делал в одиночку до этого. Я до ужаса не хотел расставаться с отцом и Эльином, но понимал, что сейчас в мире есть люди, которым я гораздо нужнее. Мой путь лежал теперь к другой моей семье, к тем, кто еще не знал обо мне и совершенно не планировал ничего такого, что я собирался им предложить. Хотя, с другой стороны, а могли ли они вообще что-либо планировать в условиях, в которые их поставили Великие Дома?
Выехав из города на тракт, я пришпорил коня и помчался на юг, туда, где на границе с Сууледом жили особенные маги, даже не подозревающие, какую смуту они могут внести в существующий миропорядок. В крошечную деревушку, где мирно жил, отдыхая от интриг и забот, их негласный лидер, способный одним взглядом успокоить любую местечковую ссору. Человек, которому я доверял больше, чем, порой, самому себе. Которому доверяли и они. Который уже учил их детей и решал их проблемы. Вернувшись из Сериона на собственную родину после смерти супруга, она устроила там все по образу и подобию Великого Дома, ей просто уже было так привычней. Люди согласились с ее доводами, прислушались и сплотились вокруг нее. Пятьдесят лет в семье Равел не прошли даром она умела убеждать и командовать, а ее гнева боялись все, даже мой отец. Странная община под ветвями вековых сосен на самом деле уже была Домом. Неоформившимся еще, скромным и неофициальным, не имеющим своего имени, но, все же, Домом.
Я ехал сейчас к своему первому учителю, показавшему мне пять Нитей мироздания. К первому своему мастеру, чьего слова слушался беспрекословно. Никогда раньше я не задумывался об этом, любуясь тем, что называл даром и считая себя особенным. Не замечал, чем на самом деле является деревушка, где часто гостил в свободное время. Где на опушке соснового леса стоял каменный особняк, в котором восточное крыло было почему-то отведено под классы и библиотеку. Я посмеивался над этим, ведь я был одаренным магом, который, несомненно, сделал самый правильный выбор из всех, а они зачем им вообще школа, если они не в состоянии осознать, что им следует заниматься нормальной магией, а не этими листочками с веточками? Я искренне считал, что в своих бедах, в своей бедности и положении в обществе виноваты исключительно они сами, странные, глупые упрямцы, которые занимаются совершенно не тем, что требуется нормальным людям.
Сложно передать, что я чувствую теперь по поводу того человека, который позволял себе подобные мысли. Такое поведение нельзя уже объяснить магией Разума, эмпатическими каналами и эмоциональным выгоранием. Хотя мои отношения с семьей, на самом деле, тоже нельзя. Во всем, что произошло, был виноват исключительно я, своей собственной головой не осознавший, что отец просто волнуется за излишне увлеченного самим собой сына и пытается хоть как-то заставить его вспомнить о том, что он не один на свете. Вот именно об этом, в первую очередь, я не подумал. Со всей высоты своего величия я смотрел на людей, которые пытаются не дать своему искусству, делу всей их жизни и жизни их предков сгинуть в веках, и считал, что они занимаются глупостями. В моем мире каждый маг имел право изучать Нити и мальчишка из Дех-Раадена, и Алу-Ша, если они имели к этому талант и желание. Я готов был драться с миром за это их право так же, как дрался за свое. Я выдал его всем, кроме тысяч людей, которым был, по сути, обязан за то, чем так гордился и что позволяло мне чувствовать себя особенный и одаренным. Им этого права положено не было, ибо занимались они не тем, чем хотел я, а тем, чем хотели они сами. Когда Эльин назвал меня самовлюбленным засранцем, полагаю, он сильно смягчил формулировку.