Пройдя в самую глубь тесного двора, Анна вплотную приблизилась к свежевыкрашенной черной двери. Медленно, с расстановкой она стукнула по ней замерзшими пальчиками четыре раза. Открыла молодая девушка невысокого роста с аккуратно убранными назад волосами.
Вы кто? удивилась Анна.
Прислуга, равнодушно отозвалась девушка и начала было закрывать дверь, но Анна остановила ее, подняв руку.
Госпожа Комбинар.
Выражение лица горничной в момент изменилось: глаза ее округлились, кожа стала белой, словно снег. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.
Воспользовавшись оцепенением девушки, Анна проскользнула внутрь. Давно ей не приходилось называть себя этим именем. Она прошла по длинному коридору, освещенному лишь одной тусклой лампочкой в пыльном абажуре. В конце его были две совершенно одинаковые на вид двери: она вошла в ту, что располагалась левее. Попав в богато отделанный салон, Анна остановилась. С ее последнего прихода здесь многое изменилось: диваны обили шикарным фиолетовым бархатом, новые столы теперь были из красного дерева, стены отделали темно-зелеными обоями, множество предметов декора идеально дополняло общий интерьер, складываясь в одну весьма прелестную картину. В комнате, за отсутствием окон, царил приятный полумрак. Везде гордо возвышались экспонаты с претензией на искусство: скульптуры обнаженных греческих атлетов, портреты великих монархов. Анна ухмыльнулась, не сомневаясь в их подлинности.
Она прислушалась: за стеной кто-то играл на фортепиано, при чем, довольно неплохо. Затем послышались шаркающие шаги горничной, которая, видимо, только пришла в себя. Анна поспешила найти источник первого и более приятного звука. Пройдя в угол салона, она увидела небольшой проем в стене, завешанный зеленой портьерой. Она вошла в эту скрытую от глаз комнату, и перед ней открылся премилый натюрморт: по середине комнаты стоял шикарный черный рояль, на закрытой крышке которого возвышалась закупоренная бутылка дорогого красного вина и поднос с всевозможными фруктами и сыром. За роялем сидела пышная женщина средних лет, богато одетая, с невероятно сложной, даже немного забавной прической, похожей на средневековый парик с множеством локонов и шпилек. Она не заметила прихода Анны, так как сильно была увлечена игрой, поэтому гостье первой пришлось нарушить молчание.
Добрый вечер, уверенно сказала Анна.
Женщина за роялем вскрикнула от испуга и подняла глаза.
Ты? удивилась она. Вот уж кого не ожидала здесь снова увидеть!
Я сама не ожидала здесь оказаться, грустно повторила Анна и после недолгой паузы добавила, снова.
Что же привело тебя сюда?
Анна не желала выкладывать ей все и сразу, поэтому переменила тему.
Здесь все изменилось. К лучшему.
Да, мне тоже нравится, хозяйка засмеялась, после того, как ты разграбила мой салон, много времени понадобилось для того, чтобы оправиться.
Анна глубоко вздохнула, готовая к очередному оправдательному монологу, который обычно при этом разговоре ожидался с ее стороны, но женщина прервала ее и встала из-за рояля.
Я все помню, ты не виновата в своем везении, карты ложились сами. Я не в обиде, ты знаешь! с этими словами она подлетела на своих полненьких ножках к Анне и тепло обняла ее.
Именно поэтому мне было велено больше не переступать порог этого заведения? иронично усмехнулась девушка.
Анна, ты же понимаешь, что это формальность, которую я вынуждена была соблюсти!
Понимаю. Видимо, ежечасная слежка за мной тоже входила в эту формальность, обиженно отозвалась Анна.
Полагаю, прошло достаточно времени, чтобы забыть старые обиды, примирительно склонила голову хозяйка.
Надеюсь.
Знаешь что? Посидим где-нибудь за чашечкой кофе. Вытащи меня из этого подвала!
У меня к вам дело, мадам Лафоркад.
Обсудим.
На Петербург спустился очередной декабрьский вечер. Фонари еще не зажгли, улицы были окутаны пугающей темнотой, которая, казалось, таила в себе страшную опасность, словно кто-то или что-то в любой момент может выскочить из-за угла, схватить и утащить в свое темное логово. Петербургские дома в вечернее время суток казались живыми. Темными фигурами они возвышались над проспектами и переулками, угрожая поглотить все живое, что как-то двигалось рядом с ними. Окна, как глаза огромных чудовищ, светились яркими огнями, выхватывая из кромешного мрака хаотичные участки пространства.
Анна и ее спутница сошли с Итальянской улицы, что была параллельна Невскому проспекту, в красивый сквер с множеством лавочек и обширных клумб. Когда они проходили мимо памятника Пушкину, Анна резко остановилась.
Что-то не так? беспокойно осведомилась мадам Лафоркад.
Все в порядке, неуверенно протянула Анна и обошла памятник по кругу. Просто показалось.
Если тебе показалось то, о чем я думаю, то у меня проблемы.
Боюсь, не у вас одной.
Дамы ускорили шаг, стараясь как можно меньше смотреть по сторонам и ни о чем не разговаривать. Сделав пару лишних поворотов, они, наконец, дошли до цели своей прогулки.
Глава шестая. Действительное происшествие
На станции метро «Автово» людно: мне приходится изрядно потолкаться, чтобы пробиться к поездам. На самом входе, у широкой круглой лестницы, что ведет к платформе, стоит молодой человек и играет на скрипке, играет виртуозно, так, что дух захватывает. Поглощенные своими мыслями прохожие пробегают мимо, не обращая на него внимания: нельзя их винить, они люди привыкшие, глаза их уже давно перестали замечать детали, в которых кроется много прекрасного, возвышенного, хотя, вполне возможно, что они никогда и не замечали. Мне долго не удается пройти мимо этого юноши, Моцарт слетает с его инструмента так искусно, словно мне довелось оказаться в Королевской Лондонской Филармонии.
Сколько бы не приходилось спускаться и подниматься по этой грандиозной лестнице, не прекращалось мое восхищение внешним видом станции. Казалось бы, конечная остановка, что тут искать, но помещение поистине великолепно: лампы и перила в позолоченных оформлениях, замысловатые орнаменты на стенах и потолках, широкие гранитовые колонны, возвышающиеся над платформой.
Любуясь окружающей обстановкой, я пропускаю нужный поезд. Приходится ждать следующего, хотя мне уже невыносимо жарко, а людей на станции все прибавляется.
Петербург осенью практически живет в темноте: светлеет поздно, темнеет рано. Однако, покинув метрополитен, мне удается застать сравнительно светлое небо, хоть оно и окутано тучами, что не пропускают ни единого солнечного луча.
Во мне обитает твердая уверенность на счет того, что каждый петербуржец, хоть раз в жизни, но иронизировал над возможностью видеть солнце. Точнее, над ее отсутствием. Я же, напротив, не могу с этим согласиться. Петербургское солнце действительно показывается в полной красе реже, чем в каких-либо других закоулках планеты, но, когда показывается, даже частично, оно прекрасно. Летом, осенью, зимой, весной Им можно восхищаться в любое время года, оно каждый раз разное, такое, что не сыскать подобного больше нигде. Летом, например, солнце греет уютно, открыто, не позволяя ветру, бушующему на Неве, разрушить представление о приятной теплой погоде. Но самое удивительное солнце в Петербурге светит зимой. На улице стоит морозная свежесть, заставляющая глаза слезиться, льды на каналах трещат, а солнце Оно не греет, совсем нет. Оно, своими тусклыми лучами, освещает все вокруг, омолаживает Петербург, ослабляя тяжесть его веков и величия. Это зимнее петербургское солнце словно раздвигает дома, освобождая пространство для действия и мысли.
О Петербург! Что за город! Стоит только вступить на громоздкие булыжники его проспектов, как он уносит в свою обстановку, захватывает все мысли целиком, невозвратно! Он оставляет возможность лишь следовать его течению, вливаться в него, не позволяя сопротивляться. А сопротивляться, честно сказать, вовсе не хочется. Можно только с каждой секундой все больше ждать, когда, наконец, этот поток унесет в свои прекрасные, недостижимые дали, когда откроет все свои притягательные тайны, которых за много лет накопилось бесчисленное множество.
Углубившись в свои размышления, я могу бродить по Петербургу часами, не видя дороги. Еще обычно удивляюсь, как меня занесло в тот или иной переулок, абсолютно не внушающий чувства безопасности. К счастью, на этот раз мне вовремя удается очнуться: нужный дом находится на следующей улице.
Войдя к себе в квартиру, которую не вижу нужды описывать, так как она довольно заурядна, хоть и несколько просторнее, чем может показаться сначала, я, первым делом, раздвигаю тяжелые темные шторы, каждый раз при движении поднимающие огромное облако пыли по всей комнате.
Иногда мне кажется, что я абсолютно пропащий человек, решительно без никакой будущности и цели. Мне даже нечем себя оправдать: вот мне снова довелось очутиться у себя дома раньше, чем положено, я просто распиваю свой отвратительный кофе, делая вид и притворяясь, что он мне нравится. Часто ко мне в голову лезут такие мысли, и единственное мое успокоение, в котором я нахожу, если не всю свою душу, но часть ее определенно, мое прошлое. Я могу часами сидеть в кресле, не занимаясь при этом ничем конкретным, но все же пребывая в состоянии усердной умственной деятельности. Не могу увериться наверняка, возможно ли понять ход такой мысли, поэтому не буду развивать ее до мельчайших деталей, а то ведь, сказать вслух, значит, солгать. Пройдя какой-то знакомый переулок, завидев, даже вдалеке, знакомую вывеску, я могу часами придаваться воспоминаниям о том, о чем, собственно, этот переулок или эта вывеска мне напомнила. Неопределенным словом обозвали меня в связи с этой привычкой некоторые знакомые, но, боюсь, значение его доселе остается мне неизвестным.