Послушайте, как вас по имени-отчеству?
Алексей Васильевич.
Алексей Васильевич, продиктовала себе следователь и записала в протокол. Паспорт у вас есть?
Из замызганной синей болоньевой куртки Лёха достаёт паспорт.
Есть, только зря вы пока записываете. Я пока нет, «чего нет, опять началось, заика», негодует Лёха.
Послушайте, Алексей Васильевич, следователь взглянула на фамилию Понятой. Во как, ну а кому тогда быть понятым, если не вам?
Не Понятой, а Понятый. Ударение на «О».
Алексей Васильевич, мы пригласили вас участвовать в данном следственном действии в качестве понятого. Ваша задача удостоверить это действие и в случае чего подтвердить, что оно было, и что такие-то предметы были изъяты и надлежаще упакованы.
В случае чего?
Что?
Ну в случае чего я должен это подтвердить?
В случае если вас вызовут на допрос к следователю или в суд.
Вот именно. А что я им скажу? По какому поводу было это действие, какое преступление и кто совершил, и ради чего вообще этот сыр-бор?
Статья двести восьмидесятая, часть вторая УК РФ. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, совершённые с использованием сети «Интернет». Совершил Ермаков Николай Александрович.
Коля, худой высокий парень, на пару лет младше Лёхи, живёт в этом доме в одиночестве. Лёха с ним почти не общался, но при встрече рад был его видеть. Что-то адекватное всегда выходило из его рта. Обсуждать они могли в основном только местного священника, так как через него и познакомились, и быт в храме. Но это обсуждение ограничивалось парой предложений, в основном критических. То батюшка дом строит за казённый счёт, то «плазму» ему подарили на всю стену, а храм который год стоит без куполов. Слушать эту критику было больновато, так как лучшего батюшки Лёха пока не встречал. Да, храм без куполов, но за десять лет батюшка почти без спонсоров довёл его из руин до «без куполов». Но в чём-то Коля был прав. Ибо «пастырь в первую очередь должен быть при овцах, а не при своей овчарне». Когда Лёха и Коля прощались, он всегда говорил: «Ну, если что, ты знаешь, как меня найти». Лёха, конечно, знал, Коля почти всегда висел онлайн ВСети. Но Лёха не знал, что за «если что» должно случиться, чтобы начать искать Колю. Даже сейчас Лёха попал к нему случайно.
Мне на работу надо, опять врёт Лёха. Господи, тут ещё и экстремизм в Интернете. Не хочу
Алексей Васильевич, вы имеете право участвовать в следственном действии, делать заявления и замечания, подлежащие занесению в протокол следовательница игнорит, а Лёха её не слушает. Лёха это уже слышал тыщу раз, поэтому на минуту переключился на Хонду. Машина точно была Любомирской, а теперь наверняка этой тётки ну как тётки, девчонки, не вправе разглашать данные предварительного расследования, если вы были заранее об этом предупреждены.
А я предупреждён?
Предупреждены.
Под роспись?
Нет.
Значит могу разглашать?
Не юродствуйте. Далее ознакомьтесь с изъятыми у подозреваемого Ермакова предметами жёсткий диск компьютера, смартфон и три флэш-носителя, а также карта памяти. Ознакомились?
Лёха бегло смотрит на вещи и кивает.
Теперь просьба расписаться на этикетках, которые будут наклеены на упаковку.
Пожалуйста, Лёха расписывается на всех. А рука уже трясётся от осознания предстоящего. Кажется, вот она, пошла инициативность.
А теперь в протоколе, пожалуйста.
Лёха глядит в протокол. Он уже аккуратно заполнен. ФИО Лёхи и ФИО второго понятого на месте. Видимо, он уже расписался и давно ушёл. Как же хочется домой! Кира, дети, игры, диван, кино, спать. Вот чего брыкаться начал? Сейчас бы сразу подписал всё и пошёл в уют. У Коли кстати плохо натоплено. Потому сквозит, даже через чуни. Дома-то у Лёхи наверняка утренний уголь ещё не прогорел. «Как же хочется домой!» давненько Лёха не вспоминал с такой частотой эту фразу, наверно, с тех самых пор. Трясучка усиливается.
Распишитесь в конце каждой страницы, следователь указывает места, вот здесь, что вы ознакомлены с правами, вот здесь, что замечаний нет, и в конце.
«Эх. Не добраться сегодня домой», мелькает мысль.
Угу, говорит Лёха вслух, следователя не слушает, заполняет пустые поля, подписывает и заодно спрашивает: А у вас есть чистый листок?
Зачем? настораживается следователь.
Ну просто замечания не влезут в эти две строчки. Я тут написал «замечания на отдельном листе», нужен лист.
Ну и какие у вас замечания? мрачнеет следователь.
Ну так это. Когда вы меня пригласили, следственное действие уже было произведено, все изъятые вещи в одной куче, откуда мне знать, вещи ли это подозреваемого, или вы с собой их привезли? Второе. Тут значится ещё понятой Петров. А я его не видел ни до, ни сейчас. И третье, Лёха повернулся: Коля, за что тебя?
За репост, тихо усмехается Коля.
Так и думал, обращается к следователю, ну серьёзно репост ВСети? Дайте угадаю он там Навального запостил? Или воров и взяточников из Единой России метлой гонял? За простое слово его сажать? За собственное мнение? Это детство мы уже проходили, помните? Дайте лист, Лёха удивлён, что ни разу не сбился в порыве.
Тебе нах..й это надо? спрашивает лейтенант, надвигаясь на Лёху.
Да сам пока не знаю, честно отвечает Лёха. На самом деле, вообще не надо. Мне домой надо.
Ну и?
Ну отпустите, и я пойду
Эх, Алексей Васильевич, вы сейчас не Ермакова защищаете, вы себе дело шьёте, следователь встаёт из-за стола, идёт к выходу, оборачивается к лейтенанту:
Обоих в бобик.
А что я нарушил-то? беспомощно спрашивает Лёха.
Давай уже, лейтенант выталкивает его из дома, сажает в бобик, следом охранник запихивает Колю.
Уволился, сходил за хлебушком, так и не дошёл до семьи. Лёха понимает по-другому и не могло кончиться, но всё же едет в райцентр в нелёгком ах..е. От себя и от той лёгкости, с которой его запихали в бобик. Хотя, как минимум, процессуально он был прав.
Дежавю
Грешишь, Василич, грешишь! Где так нагрешить успел? Не греши, Василич, твердил Лёхе капитан полиции Перелезков. Седоволосый, с вкраплениями непонятной, но вроде естественной хны. Прищур хитрый, глаза почти бесцветны, но вроде голубые. Он еле шевелил пьяным языком, а ещё доказывал Лёхе, что немножко экстрасенс и сейчас, коснувшись его грудной клетки, сделает из Лёхи что-то нечто-то, и узнает, видимо, все грехи. В это время где-то вдалеке накатывал лёгкий звон стеклянных колокольчиков. Им подыгрывала флейта или другое нежно-духовое, но Лёха знал только флейту. Перелезков постепенно потускнел, а из сочетания флейты и колокольчиков Лёха вдруг вычленил свою полифоническую мелодию на мобильнике, и резко проснулся.
Тишина. 3.13 на голубом дисплее. Никаких пропущенных звонков. Но через секунду Лёха вздрогнул от колокольчиков в реальности. Абонент Иоитибсин сказал:
Доброй ночи, Алексей Васильевич, помощник оперативного дежурного Лесниченко беспокоит. У нас труп в Семиболотинске. Ждём вас.
Лёха внутренне радовался, когда звонил Лесниченко. Спокойный, вежливый, даже культурный для своей среды. Но про себя зафиксировал: раз Лесниченко, значит в напарниках у него Перелезков.
Труп мирный? Следы насилия?
Не знаю, Василич. В ванной.
Ну пусть участковый соберёт материал завтра мне передаст, Лёха имел полное право не выезжать на труп без явных признаков насильственной смерти.
А если следы есть? Сто двадцать километров, Василич, две машины в один день шеф туда не даст.
Ну может, как-нибудь чего-нибудь? сонно упирался Лёха.
Василич, не заставляй будить Алекбаева, знали, на что давить. Алекбаеву ничего не докажешь, тем более в этот час ночи, тем более если это Лёха. Он попытался сопротивляться молчанием, но это не та ситуация от него ждали ответ.
Хорошо, через 10 минут буду, буркнул и отключился.
«Иоитибсин». Слишком много личного в этом слове. Надо поменять на другое, например, бесстрастное «Дежурка». И мелодию поменять. Уже мерещится где попало, Лёха уже чистил зубы, глотнул воды из-под крана, следом опрокинул её горсть в лицо, оделся в прокисшую пыльную дневную одежду, и через одиннадцать минут и две тысячи шагов от дома стоял у Ангалымского РОВД. А в РОВД его встречал пьяный Перелезков со словами «Грешишь, Василич, грешишь» и характерными жестами в область грудной клетки.
Перелезков будто чувствовал Лёху. Потому что Лёха за каждое преступление чувствовал личную вину. И какой-нибудь грех, чаще всего любодейского характера, действительно сразу же всплывал в памяти после этих слов. Насколько к этому серьёзно можно относиться, слава главного грешника за Лёхой закрепилась основательно. Как и за оперативным дежурным Перелезковым. На пару они всегда в дежурные недели становились «соучастниками» самых серьёзных преступлений, на уровне посёлка, конечно. И почему-то больше других Лёху подначивал в грехах именно Перелезков.