Времена года. Книга стихов - Станислав Викторович Хромов 2 стр.

Гулко в лесах, и сошедшими пахнет снегами,
Ожили борозды, вновь увиваясь за плугом,
Воды озерные вровень стоят с берегами,
Быстрые утки проносятся низко над лугом.
В дымке рассветной что слышу я каждой весною 
Плач ли ребенка, дыхание родины спящей?..
Нет, никуда не уйдет это вместе со мною,
Чтобы воскреснуть в какой-то судьбе преходящей.
Нет, не поверю, что там  на пороге эпохи
Все растворится за гранью иных измерений,
Плачет дитя, и дела наши, стало, не плохи,
Плачет душа, вызывая слова откровенней.
Воды и небо, и пара стремительных уток,
Как это много для сердца влюбленного значит!
Плачет душа, и порою, надрыв ее жуток,
И не понять, по кому она веснами плачет

Глухо скрежещут засовы,
Чуть затихая ко дню,
Ночью слетаются совы
К этому чертову пню.
Жуткие в полночь кошмары
Путникам видятся тут 
Даже господние кары
Вровень с таким не идут!
Слышно бывало в народе,
Да не осталось следин,
Здесь в незапамятном годе
Шлялся разбойник один.
Брел он, угрюмый и дикий,
Брел до фиордов своих,
Посторонь мир многоликий
В темных берлогах затих.
Но из удалой дружины
Вызвался молодец всеж 
Ночью подкрался и в спину
Сунул гулебщику нож!
Тяжко согнулся бродяга,
Будто с дороги устал,
Кровь зашипела, как брага
Рухнул и больше не встал.
Тут и оставили вора,
А из спины его, глядь, 
Кряжем, не вынуть который,
Нынче торчит рукоять.
Если же верить старухам,
Жившим недавно отсель,
Был у бродяги под брюхом
Золота полный кошель.
Вот и лежит, как корыто,
Алчные души маня,
Золото в недрах сокрыто,
Несколько метров от пня.
Стоит пробить ему спину, 
Чрево давно прогнило, 
Каждый мечтает, мол, выну
Золота десять кило!
Сходятся к месту лихие
И, принимаясь за труд,
В этой продажной стихии
Друга за горло берут.
Чавкают в месиве бродни,
Только все зря, говорят, 
Слитки давно в преисподне
В княжьих хоромах горят
Так оно, верно, и было,
Даром не скажет народ,
Время землею забило
Очи варяга и рот.
Лег, как могильная груда,
В недра вошел и протух,
Изредка память оттуда
Вынесет гнилостный дух.
Мохом зарос и травою,
Приняв безжалостный суд,
И над его головою
Темные слухи ползут

Замучают летние грезы
Простором своим необъятным!
Люблю, развалясь под березой,
Подумать о чем-то приятном.
О том, например, что не худо
Под тень австралийских пампасов
Уехать на время отсюда
И жить там среди папуасов.
А можно забраться поглуше 
Бежать в африканские дебри,
Где бродят умершие души,
И рыскают хищные звери.
Где женщины страстны до жути,
И ласки их огненно дики,
Где бьются их пышные груди
И слышатся жадные крики!
Такие, признаться, тревоги
Нагрянут, что некуда деться
Ведь люди и вправду не боги 
Не могут на мир наглядеться.
И, может быть, в Африке дальней
В тот час, когда небо светает,
Какой-нибудь негр нахальней
О белых просторах мечтает.
Ну что ж, я не против как-будто,
Однако, признать не могу я,
Что станет он братом кому-то,
Подробности эти смакуя.
А птицы, ветрами гонимы,
Торопятся в дальние страны,
И знойное солнце над ними
В огромные бьет барабаны.

Объяснить ли мне это иронией 
Что не стар и не сед до сих пор?
Мой сосед еще, помню, с гармонией
Выходил разгуляться во двор.
И плясали, и пели охальные,
Отгоняя дотошных ребят,
А какие застолья пасхальные
И сейчас перед взором рябят!
Плыли бабы с ужимками вялыми,
Мужики, походя на котов, 
Гимнастерки кружились линялые
И платочки тридцатых годов.
Без регалий, по-свойски, без почестей, 
Задаваться тогда не с руки, 
Ветераны плясали, как прочие 
Молодые еще мужики.
И такое расскажут, проказники,
Что бывало, поверишь с трудом, 
Я такого, ни в будни, ни в праздники,
Не читал и не слышал потом.
Снова здесь я Вхожу не без робости
И с расспросами не пристаю 
Как на крае разверзшейся пропасти
Со своим чемоданом стою.
Что-то тут происходит неладное,
Или это со мной  не пойму,
Не шумит представленье бесплатное,
Ребятня не играет в войну.
Опустела дворовая вотчина,
Этот мир заповеданный мой,
Только редкий жилец озабоченно
Пробежит по дорожке домой.
Словно странник без роду, без племени,
Опираясь на память свою,
Я в другом, незапамятном времени
Со своим чемоданом стою.

Объяснить ли мне это иронией 
Что не стар и не сед до сих пор?
Мой сосед еще, помню, с гармонией
Выходил разгуляться во двор.
И плясали, и пели охальные,
Отгоняя дотошных ребят,
А какие застолья пасхальные
И сейчас перед взором рябят!
Плыли бабы с ужимками вялыми,
Мужики, походя на котов, 
Гимнастерки кружились линялые
И платочки тридцатых годов.
Без регалий, по-свойски, без почестей, 
Задаваться тогда не с руки, 
Ветераны плясали, как прочие 
Молодые еще мужики.
И такое расскажут, проказники,
Что бывало, поверишь с трудом, 
Я такого, ни в будни, ни в праздники,
Не читал и не слышал потом.
Снова здесь я Вхожу не без робости
И с расспросами не пристаю 
Как на крае разверзшейся пропасти
Со своим чемоданом стою.
Что-то тут происходит неладное,
Или это со мной  не пойму,
Не шумит представленье бесплатное,
Ребятня не играет в войну.
Опустела дворовая вотчина,
Этот мир заповеданный мой,
Только редкий жилец озабоченно
Пробежит по дорожке домой.
Словно странник без роду, без племени,
Опираясь на память свою,
Я в другом, незапамятном времени
Со своим чемоданом стою.

А вот возьму котомочку
Да выйду из избы
На самую на кромочку
Обманчивой судьбы,
Где песни полупьяные
Разносятся, звеня,
Эй, черти окаянные,
Да вот же он и я!
И мысли ваши грешные
Я знаю, и дела 
Зачем вас только, лешие,
Маманя родила!
Звени, гитара верная,
Теперь я не уйду
Не хуже вас, наверное,
И мне гореть в аду!

Вечерами, под заревом медными,
Были наши мечты далеки,
Были чувства и тайны заветными,
Как глубинное русло реки.
А она, исходившая волнами,
Серебрилась отрезом парчи,
И такими казались невольными
Поцелуи прощальной ночи!
Горький запах свободы и удали
Из полей доносил ветерок,
Мы тогда не гадали, не думали,
Что грядет наш назначенный срок.
Не лилось соловьиное пение,
Не качались, светясь, фонари,
Мы прощались всего на мгновение
С полуночи до самой зари.
В эти краткие миги чудесные
Ближе кажется звездная высь 
Все нам слышались трубы небесные,
И победные марши неслись.
А под нами земля неоглядная
Гробовую покоила тишь
С кем теперь ты, моя ненаглядная,
В эти черные воды глядишь?

Всю ночь ветра свистели,
И звездный окоем
Пронизывали ели
В созвездии моем.
И пруд в зеленой ряске
Мерцал и леденел,
Высвечивая пляски
Невыраженных тел.
И в этой круговерти,
Безумной и шальной,
Мне думалось о смерти,
Как будто я больной,
Как будто нет на свете
Ни ночи и ни дня,
Большой вселенский ветер
Пронизывал меня.
Поигрывал на нервах,
Измотанных давно,
И в отсветах неверных
Растаяло окно
Я вышел! Но как прежде
Чернел зловещий пруд,
В бессмысленной надежде
Текли года минут.
И я глядел устало
На яркую звезду,
А с уст уже слетало
Заветное: «Иду!»

Подморозило.  Стылые пади,
У обочин стеклянная грязь,
И березы стоят при параде,
Восходящему солнцу дивясь.
В мимолетном дыхании стужи
Отражается будто весна,
И, взглянув на застывшие лужи,
Пробуждаешься вдруг ото сна!
Вспомнишь раннюю свежесть природы,
Зоревую воскресную тишь,
И легко, словно в юные годы,
В бесконечные дали летишь.
Этих дней неизменно погожих
Отзывается эхо в груди 
Улыбаешься лицам прохожих
И не ведаешь, что впереди
А с какою надеждой во взоре
Мы встречали рассветы тогда!
И как тихо и намертво вскоре
У обочин застыли года

Ночь буранная, о чем
Поведать можешь ты?
Виденья за моим плечом
Встают из темноты!
Пустынна улица, и снег
Ложится у крыльца
Блуждает просвещенный век
В созвездии Стрельца.
Метет пурга между домов,
Огни по сторонам
Во тьме брожение умов,
Завещанное нам.
Гляжу, гляжу через поля,
И вдруг блеснут во мгле метельной 
Там, где кончается земля,
Огни котельной!
Огни далекие твои,
Ночная замять,
Мое сознание троит
Чужая память.
Пусть застилает снежный прах
Шальные очи,
Я пролечу на всех парах
Просторы ночи,
Где не нарушит мой покой
Пурга  старуха.
И шум, и грохот заводской
Не ранит слуха,
И ветер в поле колдовской
Рыдает глухо