Вечером, умаянные работой, покушав, оба труженика отошли ко сну.
На следующий день, и последующие, работа на даче продолжалась в том же ритме и режиме. Но ареал знакомства с местностью и с местным населением у Тихона постепенно расширялся. И его эта беззаботная и свободная жизнь всё более увлекала. Он всё чаще возвращался домой поздненько. А иногда приводил с собой компанию, которая хороводилась у ограды за углом дома, не то пели хором, не то страдали. Оказывается, среди котов и кошек тоже есть попса.
Как-то дед предупредил:
Будешь поздно приходить, на пороге спать будешь.
Но Тихона, похоже, и эти условия устраивали. А чтобы хозяин не гневался, стал в благодарность приносить мышей-полёвок и клал их ему в полуботинки или в сандалии, в которых хозяин работал.
Дедушка вначале удивлялся и высказывал этому охотнику благодарность. Но обувь прятал.
Лето прошло у обоих дачников быстро и плодотворно. Как потрудились, так зиму и покормились.
Осенью хозяин собрал урожай и вывез его в подвал гаража. А вместе с ним, разумеется, и отбывавшего трудовое наказание помощника.
По возвращении, Тихон обрадовался свой подружке, долго намурлыкивал ей все дачные новости. За что Алёнка ласково поглаживала его и внимательно слушала. Правда, и быстро засыпала.
Но постепенно жизнь в родных пенатах, которые когда-то его пригрели и помогли стать на ноги, начали томить. Не тот простор, не те забавы и не тот коллектив. Он даже сбавил в весе, и думал, что та привольная жизнь так и закончится.
Он просто не знал, что времена года чередуются, повторяются.
Однажды он почувствовал весну. Стал испытывать волнение, беспокойство. При этом состоянии хотелось петь, чего он порой не мог сдержать и выражал его возгласами на разные мотивы. Порой они сами вдруг, непроизвольно стали вырываться из него. Иногда такие песни доносились с улицы, под окнами. Их выражали ему подобные исполнители. И он им подпевал. Порой ночами. Но сольные концерты раздражали домочадцев. И как-то, в гневе, дед запустил в него тапком. Обидно было не оценен талант. Но ненадолго, через пару ночей, другой тапок опять согнал его с подоконника.
И дедушка понял: пора этого солиста-эквилибриста вывозить из города за двадцать пятый километр.
И они уехали на дачу.
Кому-то такая мера наказания, ссылка, покажется строгой и, может быть, несправедливой. Но для Тишки радость неописуемая. И за такое счастье он был готов даже на подвиги. И в благодарность, хозяину налавливал полёвок. Когда дед забывал обувь на крыльце, то вся эта добыча складывалась в неё. Видимо, полагая, что из таких камер, придушенные мыши не разбегутся и хозяину будет приятно.
Так что, поутру, когда дедушка выходил на огород, перед порогом, а чаще, в его сандалиях или в полуботинках лежала мышка. И так, видимо, входя в благодарственную эйфорию, на порожке выкладывались по пять-семь подарков. И однажды в дедовом сандалии лежал крот. Ну, как такого напарника тоже не благодарить. Ему и первая чашка молока и кусочек колбаски, курочки или рыбки на закуску.
Потом Тишка потерялся. Не было его почти неделю.
Дедушка забеспокоился, ходил по соседям, дачникам. Справлялся, не видел ли кто-нибудь из них серого кота с белой манишкой на груди. Кто-то пожимал плечами, много их тут лазает Кто-то видел, и черных, и серых, и белых, но без прописных данных.
А один сосед пожаловался:
Он, паразит, стащил у меня курицу, прямо из сумки.
Дедушка отвечал:
Да нет, это не мой. Он у нас не вороватый. В кражах замечен не был.
Ну, тогда чей-то другой, тоже с манишкой на груди. Прибить его мало.
Через неделю он всё-таки объявился, и принёс в качестве извинения мышку, положил её к ногам хозяина.
Дедушка поблагодарил, но строго спросил:
Не ты ли у соседа курицу стащил? Где живёшь, там не блуди.
На что Тихон пропел:
Мня-у и потёрся об его ноги.
Внучка, выпросив у Чапика выходной, на дачу приехала на маршрутном автобусе. Привезла мороженого сома, который за поездку подтаял, молока, хлеба, пакет сахара.
Немного посидев на веранде, поговорили о новостях в городе, о работе.
Потом взяв тяпки, вышли на огород.
Окучивая картофельные грядки, вдруг услышали на веранде грохот что-то тяжёлое упало на пол.
Что там? удивлённо спросила внучка.
Ох, я сейчас и задам этому, ворюге! ответил дед и поспешил к дому. Следом побежала и Алёнка.
Ох, я сейчас и задам этому, ворюге! ответил дед и поспешил к дому. Следом побежала и Алёнка.
Им навстречу из двери веранды выскочил Тихон, держа в зубах рыбину, весом и объёмом больше её похитителя. Дед, было, погнался за ним, но кот с разбегу взмахнул на забор, с него на улицу, и был таков.
Вот жулик! Вот проказа! возмущался дед, возвращаясь. Ты видела? Вот это, силища! Такую рыбину стащить! Откормили басурмана
Вошли на веранду. На полу валялся кирпич, а на столе крышка от кастрюли. Кастрюля тоже была сдвинута к краю стола, каким-то чудом не упала на пол.
Вот, прохвост! продолжал выражаться дед и в то же время удивляться: Как он смог кирпич с кастрюли столкнуть? Я ж его на крышку специально положил.
Алёнка, смеясь, сказала:
Если бы кирпич не сдвинул, тогда бы кастрюлю на пол сронил, и всё равно бы рыбку поймал.
Вот плут! Поймаю, уши надеру. Вот чем мне тебя покормить перед дорогой?
Ничего, чайком обойдёмся, ответила внучка.
И они за чаем оба смеялись и удивлялись.
Два дня Тихона не было. И дед подумал, что кот совсем сбежал, блудня.
Но нет. Он пришёл в полдень через неделю. И не один.
Он шёл по бровке дорожки к дому и за ним такая же серенькая кошечка. А следом за ними четыре котёнка с белыми манишками на грудках, как у Тихона.
Тихон привёл своё семейство деду на показ.
Теперь понятно стало, для кого он стащил рыбину.
Ну, что ж, придётся ставить на довольствие.
Дед вынес из дома бутылку молока и чашку. Поставил её у крыльца и налил в неё молока.
Ушёл обратно в дом.
А утром в его рабочих полуботинках лежали два придушенных крота.
И рядом с обеих сторон обуви две мышки-полёвки.
Концерт на полустанке
Второй день военные эшелоны не останавливаются на полустанке. Идут на проход. Тоскливыми глазами голодные ребятишки провожают их с бугра в путь, и мысли детей летят за ними вслед. Где-то там, далеко на фронте, дерутся с фашистами их отцы.
Ну ладно, пацаны, не куксись, сказал Кеша, подросток лет четырнадцати, худощавый, в выцветшей большой командирской фуражке. Давайте репетировать. Вадька, играй, Ленька и Мишка, пойте.
Вадик, бледнолицый, русоволосый мальчик, поднёс к губам тальниковую дудочку, и, зажимая поочередно небольшие дырочки на ней, стал выводить мелодию чем-то похожую на песню «Катюша».
Леня и Миша, глядя в сторону ушедшего эшелона, звонко запели:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой
Другой мальчик, держа руки в карманах так поддерживал широкие штанишки старательно вытанцовывал тяжёлыми ботинками что-то похожее на флотскую чечётку.
В стороне от них группа ребят выполняли физические упражнения. А один мальчик переворачивался и ходил на руках вверх тормашками. Но то ли от неумения, то ли от слабости в руках, он постоянно падал, ударяясь головой о землю. Отлеживался.
Двое других боролись. Было заметно, что они поддаваются друг другу, но сопели и кряхтели на полном серьёзе. Девочки кружились на полянке, подгадывая под посвист Вадиковой дудочки и песни ребят.
Все остальные, не участвующие в репетиции, сидели и стояли вокруг артистов.
Колька, хватит валяться. Поднимайся.
Мальчик, только что упавший на голову, неохотно поднимался и, натянув свалившуюся пилотку до ушей, вновь принялся за аттракцион.
Венька, Пашка, не халтурьте. Разве так борются? Индюки.
Кешины замечания вызывали одобрения, смех у публики.
Ты, Федька, не стой. Егози ногами, поторапливал он плясавшего.
Федя умоляюще посмотрел на Кешу.
Да я не мóжу. Ноги болят.
А ты не думай о них. Ты думай, для чего ты это делаешь.
Дык я, коли счас собью их до мозолей, потом плясать как буду?
Кеша, неодобрительно хмыкнув, неохотно согласился.
Ладно, отдыхай, и, повернувшись к окружающим, скомандовал: А вы подпевайте.
Дети недружно запели:
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой
Кеша дирижировал.
Солнце садилось. Вечерело. Ребята с надеждой посматривали на восток, ожидая, что из туманной зыбки вот-вот появится очередной эшелон. Боялись, что ночь, опустившись на землю, оставит их голодными. Солдаты подкармливали детей, платили им гонорары натуральными продуктами за их концерты. Но вот проходили часы, проходило и желание петь, плясать, ходить «на голове». Подступало уныние.