Ну-ка, хватит! рявкнул Лейф, прервав гневную тираду Эгиля. Брат, мы не у себя в Торне, если навлечём на себя неприятности, то одними тумаками не отделаемся. Те, кому захочется нас поколотить, определённо не забудут и по карманам пошарить. А без денег нас ждёт только голодная смерть ты разве не понял, что подработать в этой деревне у нас не получится?
Да ну их всех. Ещё не хватало тут остаться работать. Уж лучше в Шорхольм, там может хоть шпионами обзывать не будут, бурчал Эгиль. Кажется, угомонился.
Ну, так веди себя прилично и перестань препираться с местными. По мне, пусть хоть шпионами, хоть преступниками обзывают, лишь бы не трогали. Ладно, пойдём в порт, трактирщик сказал, что с припасами нам могут помочь у причалов.
Эгиль, глубоко сдвинув хмурые брови, снова съёжился, отчасти из-за накатившего на них уличного холода, но больше от досады на несправедливые обвинения. Проходя под бревенчатой аркой, Эгиль поднял руку и дёрнул вывеску так, что одна из цепей порвалась с характерным звоном. Доска с надписью «Приозёрный» ударилась несколько раз о створы арки, и осталась висеть на уровне голов посетителей.
Я случайно, оправдался Эгиль.
Лейф только устало буркнул в ответ, и путники отправились в доки.
К тому времени, как два ремесленника добрались до причалов, солнце уже село, и вечерний холод крепчал всё сильнее. Несмотря на это, жизнь на подмостках продолжалась портовые подёнщики таскали бочки и ящики с товарами, а лавочники пытались привлечь внимание немногочисленных прохожих, расхваливая лежащую на прилавках утварь. В деревнях торговля происходила иначе, нежели в крупных городах большинство лавок работали до определенного часа, но в перевалочных пунктах, вроде этой деревни, речные торговцы выставляли свой товар до того момента, пока не отправятся в путь, а закрывались с отплытием, и отдыхали уже на борту своих лангскипов3. Среди лавочников, разумеется, водились и торговцы рыбой их-то Лейф и искал. В отличие от трактирщика, эти ребята встретили своих гостей с учтивостью и радушием скорее всего потому, что были не местными. Копчёная рыба станет приятным разнообразием в их солонино-сухариной диете. Цены, хоть и не стали для плотника сюрпризом, но от этого ударили по кошельку не менее болезненно. Он потратил больше половины их текущих сбережений на паёк, которого хватит, в лучшем случае, на четыре дня. Денег на переправу оставалось совсем немного похоже, о перчатках придётся забыть. Эгиля эта новость особенно расстроила.
Когда они управились с покупками, на дворе уже стемнело, и в деревне стали зажигать уличные факелы. Тут перед Лейфом неожиданно встал вопрос, который до сего момента его не беспокоил где остановиться на ночь, чтобы к утру не околеть? Как правило, этот вопрос отпадает при наличии в поселении трактира, но после того, что Эгиль устроил в местном заведении, путь туда им был заказан. Да и денег на постой лишних не было. Для ночлега в дороге при них были спальные мешки из шкур, и ночевали они либо у костра, либо сооружая шалашики из хвороста и валежника под деревьями. И это было в землях южнее, где весенними ночами немного теплее. Но эта ночь обещала быть особенно холодной уже сейчас он озяб, и позднее будет только хуже. Неужто всю ночь придётся провести, согреваясь факельным светом?
В Торне зимой в некоторых районах по ночам сброд разводит костры в специально отведённых местах, и городская стража это разрешает, чтобы по утрам замёрзших тел было меньше. Но практикуют ли «бедняцкие костры» вне Торна, в деревнях, подобных этой, Лейф не знал. «Теперь мы и сами сброд», подумалось Лейфу, пока он взглядом искал в деревне очаги огня, покрупнее факельных.
Прошло около часа безрезультатных поисков, и братья уже было решили, что придётся спать в придорожной канаве, но ближе к полуночи большой костер развели прямо на центральной площади, перед домом старейшины, и все те, кто не мог рассчитывать на тёплую постель этой ночью, начали стекаться туда. Около дюжины бродяг равномерно расселись вокруг огня, протянув к нему окоченевшие ладони. Рядом также стояла пара вояк видимо, местные хускарлы4, коим выпало ночное дежурство, они же нынче служили и костровыми. Лейф и Эгиль, двигаясь с некоторой застенчивостью, разместились в наибольшем свободном промежутке этого кольца бездомных, подвинув соседей, и виновато бурча при этом.
Хмурые лица, спрятанные под меховыми шапками, или закутанные в спальные мешки и одеяла, бородатые и безбородые, все они пристально глядели в огонь, отражая зрачками пляшущие на дровах языки пламени. Никто ни с кем не разговаривал это был не походный костёр, к которому мог подойти усталый путник, чтобы отогреться перед дальней дорогой, и, возможно, поделиться новостями и историями с теми, кто его разжёг. Это был настоящий бедняцкий костер тут собрались нищие и бездомные, у которых нет и медяка на солому в трактирном хлеву, нет историй, которые хотелось бы рассказать. Они здесь просто для того, чтобы не умереть паскудной смертью. Один за другим собравшиеся отворачивались от огня, отходя ко сну, надеясь, что самоотверженности подбрасывающих дрова хускарлов хватит до утра. Лейф собирался поступить точно так же, однако неожиданно у одного из его соседей-незнакомцев нашлось, что ему сказать.
Ахой, это вы те двое, что пришли с пустыря? тихо спросил человек, укутанный в холщовый плащ, больше похожий на мешок. Он повернулся к Лейфу лицом под капюшоном волос было не видать, но черты лица, озаряемые светом костра, были легко различимы довольно молодой парень, не старше двадцати пяти, с большими и ясными зелёными глазами и узким носом, из растительности на лице лишь лёгкая щетина на подбородке. Смотрел внимательно и пристально, как зачастую смотрят собаки, положение тонких бровей и края губ, склонённые книзу, выдавали в нём человека, которому не свойственно часто улыбаться. От него неприятно пахло то ли кислым потом, то ли рыбой, а, точнее будет сказать сыростью. Тухлой, застоявшейся сыростью. Лейфу он сразу не понравился и запахом, и внешностью, и заданным вопросом.
Это мы те двое. Похоже, в этом месте не очень жалуют тех, кто ходит пешком, хмыкнул Лейф, вспомнив слова трактирщика. Он не видел причины что-то скрывать от незнакомца с запахом сырости, однако, осведомлённость об их делах всяких проходимцев его сильно настораживала. Может, это был один из посетителей трактира, услышавший перепалку Эгиля с хозяином?
Я вас ждал. Мне сказали, вы искали переправу, простодушно произнёс незнакомец, отчего у Лейфа глаза полезли на лоб. Кто это был такой? Чего это он их ждал? Кто ему сказал о том, что им нужна переправа? Эти и ещё ворох вытекающих из них вопросов моментально родились в голове Лейфа, вызывая приступ паники. Перепугавшись от неожиданности, он схватил Эгиля, уже начавшего клевать носом, за запястье, и начал яростно трясти, втягивая таким образом сонного брата в этот нежданный разговор.
А? Что такое? взбрыкнул Эгиль, переводя непонимающий взгляд с брата на незнакомого собеседника.
Кто сказал? задал не первый по порядку, но первый пришедший на переполошённый ум вопрос Лейф, пристально глядя в глаза собеседника.
Дядюшка сказал. Он сказал, что с пустыря придут двое, кто захочет найти переправу, и наказал мне ждать их здесь. То есть вас тем же простодушным тоном ответил незнакомец, ещё больше сбивая Лейфа с толку. Этот парень как будто совершенно не отдавал себе отчёт в том, как дико звучат его слова, произносимые с такой непринуждённостью.
Зачем ждать? Что за дядюшка? начал набирать разгон Лейф, постепенно собираясь с мыслями. Эгиль нахмурился, теперь также прислушиваясь к разговору. Первоначальная растерянность прошла, теперь в Лейфе взыграло любопытство. Оценив ситуацию, он решил, что сейчас они с братом в безопасности тут много людей, большинство из них ещё не уснули, и два хускарла стоят рядом. Этот парень не будет творить глупостей. Он не выглядит глупым. И не выглядит страшным. Страшной казалась лишь его невозмутимость.
Мой дядюшка, он живет у реки. Сказал мне ждать вас, а как придёте, отвести к нему, продолжал в том же духе незнакомец.
Это ещё зачем нам к нему идти? в этот раз вопрос задал Эгиль.
Ты сам-то кто будешь? в довесок добавил Лейф.
Я Камыш. А мой дядюшка Ондатра. Он паромщик. Сказал отвести вас к нему, чтобы переправить через реку.
Ну и имена. Интересно, у всех шоров они такие буквальные? Почему-то Лейф сразу решил, что этот странный парень шор. Его односложные ответы сбивали с толку не меньше, чем его осведомлённость. Большие глаза Камыша казались искренними, но смысл сказанного противоречил здравому смыслу. Слишком много непонятного, слишком подозрительно всё это выглядело, чтобы быть правдой.