Вместо того, чтобы одурманивать рабочих и служащих водкой, Морозовы начали вовлекать их в занятия спортом. Благодаря построенному в Глухове в 1896 году велотреку (тогда даже в Москве его не было) началось массовое увлечение велоспортом. От английских мастеров глуховчане узнали о футболе еще в 1898 году. А в 1912 году глуховская футбольная команда стала сильнейшей в уезде.
Арсений Иванович был большим любителем и знатоком церковного пения и еще в молодые годы опубликовал литографированный «Полный круг древнего знаменного пения». Позже организовал «Морозовский хор», который первым в истории старообрядчества вышел на сцену, осуществил запись песнопений на граммофонные пластинки.
Большинство рабочих было православными, а потому компания немало средств вкладывала в храмы. Построила Троицкую церковь в Глухове, втрое расширила Тихвинскую церковь в Богородске, после чего та приобрела необычный вид, сочетающий византийскую и старинную русскую архитектуру. Арсений Иванович активно занимался возведением старообрядческих храмов в окрестных сёлах, а в 1911 году в Богородске построил Захарьинскую церковь по типу древнерусского храма. Храм назван в честь пророка Захарии и великомученицы Евдокии, в память святых деда и бабушки Арсения Ивановича основателя Глуховской мануфактуры Захара Саввича Морозова и его жены Евдокии Мартыновны.
Наследие Морозовых для города и истории
К началу Первой Мировой войны Богородско-Глуховская мануфактура была модернизированным, энергонезависимым и процветающим предприятием. Возникли планы постройки железной дороги, соединяющей Богородск и Глухово с Северной железной дорогой. Военные заказы обеспечивали солидную прибыль и после войны у компании были все шансы реализовать амбициозные планы. Революция помешала им осуществиться. Март 1917-го года стал роковым для мануфактуры. 2-го марта пришла весть о свержении самодержавия. 21-го марта ввели 8-часовой рабочий день, а 24 марта Арсений Иванович Морозов остановил работу Богородско-Глуховской мануфактуры, завершив 70-летний период её истории.
В самый разгар гражданской войны, 1 марта 1920 года делегация Глуховских рабочих обратилась к Ленину с просьбой помочь восстановить производство. Просьбу удовлетворили. В благодарность, рабочие решили переименовать предприятие в «Глуховский хлопчатобумажный комбинат имени Ленина», а на площади воздвигнуть монумент Ленина. В день открытия узнали о смерти Ильича. Так монумент стал первым в мире памятником Ленину.
То, что Ленин помог глуховчанам запустить фабрики не удивляет. Глуховские фабрики были самые передовые в стране, оборудование самое современное, люди обученные, запчастей не требовалось и для восстановления производства было достаточно организовать бесперебойное снабжение хлопком. С этим вполне мог справиться бывший рабочий Глуховки, ставший в большевистском правительстве Председателем Главного хлопкового комитета Виктор Павлович Ногин. Его имя носит Богородск с 1930 года. По ходатайству Ногина, финансовое управление Главтекстиля возглавил сын бывшего фабриканта Сергей Арсеньевич Морозов. Так что, восстановлением работы фабрик по всей стране занимался он.
Умерли сын с отцом в одном году, в 1932. Но в разных местах и обстоятельствах. Отец в доме рядом с Захарьинским храмом. Сын в Сиблаге. Николай Давыдович и Петр Арсеньевич умерли в эмиграции. Наследником Богородско-Глуховской мануфактуры стал Глуховский хлопчатобумажный комбинат. В середине 70-х, в период наивысшего развития комбината, в его структуре было 10 фабрик на которых работало 18 с половиной тысяч человек. Это был флагман отечественной текстильной промышленности страны
Перестройка не пощадила гиганта. В 1990-е Глуховский комбинат преобразовали сначала в концерн «Глуховотекс», а затем в ОАО «Глуховский текстиль». С 1991 года численность работников сокращалась и в середине 90-х годов составляла 6 тысяч человек. В 2000 году предприятие признано банкротом
А 16 октября 2017 года в восстановленном доме Арсения Ивановича Морозова в Глуховском парке открылся музей. Но это уже другая история.
Глуховская Сага. Увиденное (19561972)
Детские воспоминания отрывочны и перепутаны. Требуется немало усилий чтобы выстроить их хотя бы приблизительно в хронологическом порядке. Все они связаны со множеством близких людей, отношения между которыми я представлял довольно смутно. Ориентировался на то, как к ним обращался. Помимо мамы и отца, это были бабы и деды, дяди и тёти, соседи и знакомые
В памяти сохранились их зрительные образы в соединении именно с формой обращения, которая никак не определяла степень родства. Самые яркие воспоминания дошкольного детства связаны с дедом Борей, с которым не было генетического родства. А родного деда Костю, погибшего в 1941 помню только по фотопортрету. Но именно на него, вероятно, похож многими чертами характера. Во всяком случае, так считала его родная сестра, которую я называл баба Капа.
В именах и формах обращения я в детстве не путался. Путался в фамилиях. Мне даже казалось, что у людей только одно имя и множество разных фамилий. У нас в семье я был Полозов, баба Шура Детинова, деда Боря Бахуленков, а прабабушка и прадедушка, чьи могилы посещали на Пасху Ксенофонтовы. Похожая ситуация была и в других семьях: Детиновы, Ксенофонтовы, Полозовы, Чили, Лётовы, Латрыгины, Колёсины, Журжевы, Потаповы, Стасины, Истомины Мне казалось, что невозможно запомнить кто есть кто.
Ещё одна особенность первых зрительных воспоминаний они неразрывно связаны с местом. И в первую очередь, с фабричным поселком Глухово, входящим в городскую черту подмосковного Ногинска.
Наш дом
В малолетстве Глухово мне представлялось почти центром Вселенной. Особенно Центральная Глуховская площадь, на которой круглосуточно кипела жизнь: шёл народ со смены и на смену, бурлила торговля, звенели трамваи, гудели автобусы и поездочки узкоколейки. Самым главным местом на площади был ленинский сквер с первым в мире памятником Ленину. А совсем рядом, за зданиями управления комбината и пожарной охраны, в тихом Аптечном переулке (тогда назывался Красная слобода, как и окрестные улицы) стоял наш дом. Когда я родился, адрес был такой: Ногинск, Глухово, Красная слобода, дом 183, квартира 15. Но вскоре улицы и переулки получили индивидуальные названия и дед меня заставил вызубрить новый адрес: Глухово, Аптечный переулок, дом 6 квартира 15. Конечно, если быть точным, то на свет я появился не здесь, а в Глуховском родильном доме. И если судить по фотографиям 19561957 годов, первый год жизни провёл в доме родителей отца на Первомайке (по тогдашнему адресу Ногинск, Глухово, Первомайская слобода, дом 350). Но поскольку зрительных воспоминаний того периода почти не осталось, родным домом всегда считал дом на Аптечном.
Наш дом стоял напротив ворот глуховской пожарной охраны. Когда я родился, ему ещё и 50 лет не было, что сравнительно немного даже для деревянного дома. Поэтому дом сохранял следы начального благолепия. Как мне рассказывал дед, наш дом до революции назывался «домом приезжих». Его построил Морозов для того, чтобы приезжающие на работу специалисты могли сразу же комфортно устроиться с семьями, не дожидаясь постройки персональных коттеджей. Рядом с нашим домом, напротив управления был дом последнего управляющего мануфактурой Евгения Павловича Свешникова. Далее, на углу дом предыдущего управляющего, Федора Андреевича Детинова. Так что, место считалось престижным.
Наш дом был трехэтажным и казался невероятно высоким. Когда я с мальчишками забирался на чердак и выглядывал в слуховое окно дух захватывало, всё Глухово было как на ладони. В цокольном этаже, наполовину утопленном в землю, жили холостые конторские служащие. А два верхних этажа были разделены на половины, в каждой жила отдельная семья. По тем временам дом был вполне благоустроенным: водопровод, канализация, электричество, центральное отопление, просторная кухня с русской печью, комната для прислуги, две веранды, большой балкон и 5 комнат.
После революции спецов уплотнили, каждую половину разделили на 34 квартиры, а позже одну из квартир получила баба Шура. Когда и как это произошло, знать не знаю и ведать не ведаю. Знаю только, что первые воспоминания связаны именно с этим домом и квартирой на втором этаже, комнаты которой выходили окнами на Аптечный переулок к воротам Пожарной части.
Если Глухово казалось центром Вселенной, то наш дом я считал лучшим глуховским домом, а нашу квартиру лучшей в доме. Во-первых, из неё открывался лучший вид на здание пожарной охраны и мы были в курсе всех чрезвычайных происшествий в окрестностях. Во-вторых, мы были в курсе всех местных новостей, поскольку в гараже стояла «Чайка» директора комбината, а водитель Соболева знал всё. В-третьих, из здания пожарной охраны всегда можно было позвонить по телефону. В-четвёртых, зимой пожарные расчищали дорогу перед воротами, сооружая прямо перед нашими окнами гигантские сугробы любимое место игр. А на расчищенной дороге мы играли в хоккей. Всё под визуальным присмотром бабушки и деда, которые спокойно отпускали меня одного гулять. В-пятых, при необходимости, по балконной лестнице можно было за пару секунд оказаться прямо на улице. В-шестых, мимо наших окон ежедневно шли на работу и с работы глуховские доктора, которых баба Шура очень уважала. Со многими она была в хороших отношениях и нередко зазывала к нам домой пообедать. А заодно посмотреть внука, который почему-то начал кашлять. Запомнились посещения детского врача Симы Григорьевны, заходившей чаще других. Наконец, в-седьмых, из наших окон хорошо было смотреть разные шествия. Летом спортивные, когда участники состязаний маршем проходили на стадион. А круглый год похоронные процессии, которые начинались у аптеки, шли мимо нашего дома и заканчивались на площади, где люди рассаживались по автобусам и ехали на кладбище. Заслышав оркестр, дед и бабушка прилипали к окну. Они многих хорошо знали. А я смотрел за компанию. Процессии были разными. У кого-то скромными, у кого-то пышными и многочисленными. Когда дед умер, меня на похороны не взяли, чтобы не травмировать. Позже слышал, что хоронили его с двумя оркестрами, глуховским и полигоновским (баба Шура даже в таком печальном мероприятии не могла не выделиться).