Хотя на протяжении десятилетий возникало множество историй о том, что я являюсь наследником на должность вождя племени тембу, анализ генеалогического древа, которое я только что представил, разоблачает эти домыслы. Хотя я и был членом одного из основных семейств племени, однако не принадлежал к числу немногих привилегированных лиц, предназначенных для руководства им. Вместо этого меня как потомка Семейства Иксиба готовили, как и моего отца, давать компетентные советы правителям племени тембу.
Мой отец был высоким темнокожим мужчиной с прямой и величественной осанкой, которую, как мне хотелось бы думать, я унаследовал. Прямо надо лбом у него был пучок седых волос, и я в юном возрасте любил втирать себе в волосы белый пепел, чтобы стать похожим на него. Отец отличался строгими манерами и не жалел розог, наказывая своих детей. Он был способен проявлять чрезвычайное упрямство. Эта черта характера, к несчастью, передалась по наследству.
Моего отца иногда называют премьер-министром Тембуленда во время правления Далиндьебо, отца Сабаты, который находился у власти в начале 1900-х годов, и его сына Джонгинтабы, который сменил его. По существу, этой должности как таковой не существовало, но ту роль, которую он играл в жизни племени тембу, можно обозначить именно таким образом. Как уважаемый и ценный советник обоих вождей племени, он сопровождал их в поездках и обычно находился рядом во время важных встреч с правительственными чиновниками. Он являлся признанным хранителем истории народа коса, и отчасти по этой причине его высоко ценили в качестве советника. Я стал с ранних лет проявлять интерес к истории, и отец всячески поощрял его. Хотя мой отец не умел ни читать, ни писать, он слыл превосходным оратором, способным буквально очаровать своих слушателей. Он использовал этот дар как для того, чтобы развлечь их, так и для их обучения.
В последующие годы я обнаружил, что мой отец являлся не только советником вождей, но и их создателем, своего рода серым кардиналом. После безвременной смерти Джонгилизве в 1920-х годах Сабата, маленький сын Старшей Жены Большого Семейства, был слишком молод, чтобы унаследовать должность вождя. Возник спор о том, кого из трех старших сыновей Далиндьебо от разных жен (Джонгинтабу, Дабуламанзи или Мелитафу) следует выбрать в качестве временного преемника. Основываясь на совете моего отца, был рекомендован Джонгинтаба на том основании, что он был самым образованным из перечисленных кандидатов. Как отметил отец, Джонгинтаба стал бы не только прекрасным руководителем племени, но и отличным наставником молодого человека, готовящегося стать вождем. Мой отец и другие влиятельные представители племени, не имея образования, питали к нему большое уважение. Рекомендация отца была достаточно спорной, так как мать Джонгинтабы относилась к младшему семейству, однако объявленный выбор (сделанный на основе совета отца) в конечном счете был принят как членами племени тембу, так и британскими властями. Со временем Джонгинтаба отплатит за эту услугу совершенно удивительным образом. Так, как мой отец в то время и представить себе не мог.
У моего отца всего было четыре жены, я родился от третьей, Носекени Фанни, которая являлась дочерью Нкедамы из клана амампемву народа коса и принадлежала к Семейству Правой Руки. У каждой из этих жен жены из Большого Семейства, жены из Семейства Правой Руки (моей матери), жены из Семейства Левой Руки и жены из Семейства Икади (семейство поддержки) был свой собственный крааль, отдельное домохозяйство, включавшее в себя, как правило, огороженный загон для животных, земли для выращивания сельскохозяйственных культур и одну или несколько хижин с соломенной крышей. Краали жен моего отца располагались на удалении нескольких миль друг от друга, и он попеременно навещал их. В результате этих визитов мой отец произвел на свет тринадцать детей (четырех мальчиков и девять девочек). Я был старшим ребенком в Семействе Правой Руки и младшим из четырех сыновей. У меня есть три родные сестры: Баливе (была старшей девочкой), Нотанку и Макутсвана. Хотя старшим из сыновей моего отца был Млалва, наследником являлся Далигкили, представитель Большого Семейства, который умер в начале 1930-х годов. Все сыновья моего отца, кроме меня, к настоящему времени умерли, и каждый из них был старше меня не только по возрасту, но и по своему статусу.
Вскоре после того, как я родился, мой отец был вовлечен в спор, который лишил его должности главы деревни Мфезо. Этот конфликт выявил ту особенность его характера, которая, я полагаю, передалась и мне. Я убежден, что именно воспитание, а не природа, является основным фактором формирования личности, однако мой отец обладал таким бунтарским духом, гордостью и упрямством, таким обостренным чувством справедливости, что я невольно должен был унаследовать эти качества. Как глава деревни (или староста, как часто называли таких людей белые), мой отец был должен отчитываться за свое руководство не только перед вождем племени тембу, но и перед местным магистратом. Однажды один из подданных моего отца подал на него жалобу, касавшуюся быка, который отбился от своего владельца. Магистрат передал отцу приказание предстать перед ним. Получив повестку, отец отправил следующий ответ: «Андизи, ндисакула» («Я не приду, я готовлюсь к битве»). В те дни никто не смел бросать вызов мировым судьям, назначенным колониальными властями. Такое поведение расценивалось как верх дерзости, и в данном случае именно так оно и было.
Вскоре после того, как я родился, мой отец был вовлечен в спор, который лишил его должности главы деревни Мфезо. Этот конфликт выявил ту особенность его характера, которая, я полагаю, передалась и мне. Я убежден, что именно воспитание, а не природа, является основным фактором формирования личности, однако мой отец обладал таким бунтарским духом, гордостью и упрямством, таким обостренным чувством справедливости, что я невольно должен был унаследовать эти качества. Как глава деревни (или староста, как часто называли таких людей белые), мой отец был должен отчитываться за свое руководство не только перед вождем племени тембу, но и перед местным магистратом. Однажды один из подданных моего отца подал на него жалобу, касавшуюся быка, который отбился от своего владельца. Магистрат передал отцу приказание предстать перед ним. Получив повестку, отец отправил следующий ответ: «Андизи, ндисакула» («Я не приду, я готовлюсь к битве»). В те дни никто не смел бросать вызов мировым судьям, назначенным колониальными властями. Такое поведение расценивалось как верх дерзости, и в данном случае именно так оно и было.
Ответ отца свидетельствовал о его убежденности в том, что магистрат не имел над ним никакой власти. Когда дело касалось вопросов, относящихся к племени, отец руководствовался не законами короля Англии, а обычаями тембу. Его неповиновение было не приступом досады, а делом принципа. Он отстаивал свои законные права главы деревни и оспаривал полномочия магистрата в указанных вопросах.
Получив ответ моего отца, мировой судья немедленно обвинил его в неподчинении. Не последовало никакого дознания или расследования, которые были бы в обязательном порядке организованы в том случае, если дело касалось бы белых государственных служащих. Судья просто сместил моего отца со своей должности, положив тем самым конец главенству семьи Манделы в деревне Мфезо.
В то время я не знал об этих событиях, но они, тем не менее, оказали на мою жизнь определенное влияние. Мой отец, который по меркам своего времени являлся состоятельным знатным человеком, потерял и состояние, и положение. Он лишился большей части своего стада и земель, а следовательно, и доходов. Из-за возникших у нас проблем моя мать переехала в Цгуну, немного более крупную деревню к северу от Мфезо, где она могла пользоваться поддержкой родственников и друзей. Мы стали жить с меньшей роскошью, но именно в Цгуну, расположенной близ Умтаты, я провел самые счастливые годы своего детства, о которых у меня остались наиболее ранние воспоминания.
2
Деревня Цгуну находилась в узкой, поросшей травой долине, которую пересекали чистые ручьи и над которой высились зеленые холмы. В ней проживало всего несколько сотен человек. Хижины представляли собой сооружения в форме ульев из глинобитных стен с деревянным столбом в центре, поддерживающим остроконечную травяную крышу. Полы сооружали из спрессованных муравейников. На них насыпали землю, которую утрамбовывали свежим коровьим навозом. Дым от очага выходил через крышу, и низкий дверной проем (чтобы пройти через него, надо было нагнуться) являлся единственным отверстием в жилище. Хижины, как правило, находились поблизости друг от друга, создавая своего рода жилую зону неподалеку от полей с кукурузой. Здесь не было дорог, только тропинки в траве, протоптанные босоногими детьми и женщинами, носившими в качестве одежды одеяла, выкрашенные охрой (одежда западного стиля была в деревне лишь у немногочисленных христиан). Крупный рогатый скот, овцы, козы и лошади паслись вместе на общих пастбищах. Земли вокруг Цгуну были в основном безлесными, за исключением поросшего тополями холма, возвышавшегося над деревней. Вся земля принадлежала государству. За редким исключением, африканцы в Южной Африке в то время не имели права владеть землей, они могли выступать лишь в качестве арендаторов, ежегодно выплачивавших правительству арендную плату. В деревне располагались две небольшие начальные школы, сельский магазин и водоем для скота, чтобы избавлять его от клещей и болезней.
Кукуруза (мы называем ее маисом), сорго, бобы и тыквы составляли основную часть нашего рациона не из-за предпочтения этим продуктам, а потому, что мы просто не могли позволить себе ничего другого. Относительно состоятельные семьи в нашей деревне дополняли свой рацион чаем и кофе с сахаром, но для большинства жителей Цгуну это была экзотическая роскошь, далеко выходящая за рамки их скудных средств. Воду для земледелия, приготовления пищи, стирки, умывания и хозяйственных нужд приходилось приносить ведрами из ручьев и родников. Это была женская работа. Цгуну в целом была деревней женщин и детей: большинство мужчин бо́льшую часть года работали на отдаленных фермах или на золотых шахтах вдоль хребта Риф, который образует южную границу Йоханнесбурга. Они, как правило, возвращались в деревню два раза в год, главным образом для того, чтобы вспахать поля. Рыхление, прополка и уборка урожая были оставлены женщинам и детям. Мало кто из жителей деревни умел читать или писать, и немногие стремились получить хоть какое-то образование.