Я секунду поколебалась, но потом подала ему Пчёлку. Даже обрадовалась, что хоть кто-то сможет оценить мою работу по достоинству. И её оценили.
Круто! Парень вертел моё оружие так и этак, натягивал и ослаблял тяжи, прицеливался в пустоту. И ты сама её сделала? Одна?
Я скромно кивнула.
Тоже папа научил?
Не Делать научила мама, а папа стрелять.
Парень внимательно поглядел на меня, словно только что увидел.
М-да по ходу там жилось интереснее, чем здесь?
На это я даже не сочла нужным отвечать, только пренебрежительно оттопырила нижнюю губу.
Вещь! Старшегруппник снова занялся рогаткой, А где ты взяла такую резину? Прочная.
Я заморгала. Уставилась в землю. Парень правильно расценил мое замешательство и заулыбался:
Да не бойся ты, мне можешь рассказать. Спёрла?
Он произнёс это так легко и весело, что я тоже улыбнулась.
Ага. Грелку из медпункта. Из грелок самые лучшие резинки для рогаток получаются.
Парень вернул мне Пчёлку и вдруг спросил:
А остатки грелки где? Выбросила?
Я возмущённо мотнула головой. Нас в деревне приучили ценить любые вещи. Всё может пригодиться, всё пойдёт в дело. Выкинуть что-то, пусть даже сломанное или испорченное, было почти преступлением.
Слушай Парень замялся. А ты не могла бы дать и мне полосу такой резины? На рогатку.
Ты тоже умеешь делать? Я огорчилась. Неужели мои навыки здесь не такие уж и особенные?
Кажется, моё разочарование не укрылось от старшегруппника, он слегка усмехнулся и торопливо ответил:
Да куда уж мне у меня не было такой мамы, как у тебя. Я вот тут подумал, может, сделаем вместе? Ты мне покажешь как, вот и научусь.
Я удивлённо заморгала, а потом раздулась от гордости, впервые здесь почувствовав себя человеком, личностью, а не одной из множества марионеток, способной лишь на то, чтобы слушаться и хорошо себя вести. Мои умения оказались кому-то нужны, меня попросили об услуге! И кто? Почти взрослый парень! Чудеса.
Давай! быстро ответила я. У меня для этого всё есть.
Отлично! Мой новый знакомый явно обрадовался. Когда ты сможешь снова прийти сюда?
Когда? Завтра понедельник, шесть уроков, плюс домашнее задание
Завтра в пять, неуверенно ответила я. Или в шесть, как сумею прокрасться. Ты сможешь?
Парень непонятно усмехнулся:
Я-то всегда смогу.
И от этих слов я и впрямь почувствовала себя малявкой.
Глава 2
Рога Дьявола
Осторожно, больно! Я подпрыгнула на стуле, и Яринка за моей спиной торопливо пробормотала:
Ой, прости!
Мы совершали утреннюю процедуру причёсывания. В приюте девочкам до двенадцати лет полагалось носить две косички. Девочкам старше одну.
В задаче заплести себе косички, ничего сложного нет. Подвох лишь в том, чтобы разделить волосы сзади идеально ровным пробором. Но тут схема была уже отработана.
Берётся два стула и четыре девочки (обычное количество девочек на один дортуар). Две девочки садятся на стулья, две другие встают у них за спинами и делают сидящим пробор. После чего сидящие быстро заплетают себе косы, и девочки меняются местами. Весь процесс занимает три-четыре минуты. Сейчас Яринка тонкой расчёской разделяла мне волосы на равные части, но при этом уже второй раз немилосердно их дёрнула.
Подруга со вчерашнего вечера была сама не своя, и я даже знала почему. Потому что после того, как она вернулась с экскурсии, я рассказала ей и о своей лазейке на свободу, и о Пчелке, и о парне-старшегруппнике, с которым познакомилась в лесу. Яринка пришла в невероятное возбуждение. Сначала она надулась на меня за то, что я так долго скрытничала, потом потребовала в следующий раз обязательно взять её с собой за территорию приюта. И я пообещала, только не в следующий раз, а после того, как помогу своему новому знакомому смастерить рогатку. Потому что ему я пообещала раньше. Яринка для порядка снова надулась, но надолго её не хватило, и скоро она уже просила меня рассказать про него всё в подробностях. Чтобы задобрить подругу, я рассказала то, что знала сама, а это, как оказалось, совсем не много.
Парень учился в пятнадцатой группе, и звали его Денис. Но мне он разрешил называть себя Дэном. Я расценила это как жест доверия, потому что в приюте под угрозой строгого наказания запрещались искажения православных имён на западный манер.
Запад был нашим пугалом. Запад и обитающие там геи. О геях говорилось с таким ужасом и отвращением, что сначала я думала будто это чудовища-мутанты вроде тех, что, по слухам, завелись на Востоке после того, как туда сбросили ядерные бомбы. Или вообще нечисть, как лешие и кикиморы, которыми нас в Маслятах пугали взрослые. Поэтому я испытала немалое облегчение, когда выяснилось, что геи это всего лишь мужчины, любящие друг друга.
Запад был нашим пугалом. Запад и обитающие там геи. О геях говорилось с таким ужасом и отвращением, что сначала я думала будто это чудовища-мутанты вроде тех, что, по слухам, завелись на Востоке после того, как туда сбросили ядерные бомбы. Или вообще нечисть, как лешие и кикиморы, которыми нас в Маслятах пугали взрослые. Поэтому я испытала немалое облегчение, когда выяснилось, что геи это всего лишь мужчины, любящие друг друга.
Я тоже сказала Дэну свое настоящее имя, и он стал вторым человеком после Яринки, кто здесь называл меня Дайкой. Да и чего таиться? Я и Дэн уже стали заговорщиками и злостными нарушителями дисциплины. Уже сбегали за территорию, и собирались сбегать и впредь. Розги заслужили сполна. Точнее, я заслужила розги, а старших наказывали по-другому.
Яринка всё это выслушала с выражением щенячьего восторга на лице, но даже она сразу подумала о последствиях.
Ой, Дайка если вас поймают за территорией по одному, то это полбеды. Но если поймают вдвоём
Она не стала договаривать, да это и не требовалось. Самый страшный проступок для воспитанницы приюта (кроме побега, конечно) это быть уличённой в отношениях с мальчиком.
Так я же глупо пробормотала я. Я же ничего я вообще ещё маленькая.
Зато твой Дэн уже большой, возразила Яринка. Он точно в колонию отправится.
За что в колонию-то? Возмущение получилось слабым и неубедительным.
Так ведь, если вас поймают в лесу вместе, никто не поверит, что вы там из рогаток стреляли. Поэтому его, как старшего, сразу в колонию. А тебя через три года.
Четырнадцать лет минимальный возраст, когда несовершеннолетний преступник может стать заключённым.
Услышав про три года, я немного успокоилась. Когда тебе всего одиннадцать, то три года целая вечность. Но Дэн ему-то уже пятнадцать!
Вот-вот, прочла мои мысли Яринка. Так что слишком своими прогулками не увлекайтесь.
В её голосе я уловила нотки ревности и попробовала утешить себя тем, что подруга наверняка преувеличивает возможное наказание. Хотя кому из нас двоих лучше знать законы? Она, в отличие от большинства воспитанников, попала в приют не в младенческом возрасте, а лишь на год раньше меня.
Вообще Яринкина история была трагичнее моей, несмотря на то что родилась моя подружка в полной и порядочной семье. По крайней мере, так казалось со стороны. Но с первых лет жизни её существование было отравлено отношениями родителей. Нет, родители не ссорились это нельзя было назвать ссорами, мать просто боялась перечить отцу, когда он изводил и её, и дочь. Придирки, крики, вечное недовольство и рукоприкладство это всё, что Яринка видела от него. И она очень быстро поняла, в чём кроется причина такого отношения, тем более что отец этой причины не скрывал и при каждом удобном случае упрекал жену за то, что родила ему дочь, а не сына. Забеременеть снова она почему-то не смогла, и это тоже ставилось ей в вину. Яринка помнила мать всегда молчащей, та редко улыбалась, ходила по дому, не поднимая глаз, и постоянно что-то мыла, стирала, готовила Лишь по ночам, когда отец засыпал, мать и дочь могли посвятить время друг другу они тихонько читали сказки на кухне, обнимались, смотрели в окно и мечтали о том, как однажды уедут далеко-далеко, только они вдвоём без отца
Но случилось другое.
Когда Яринке исполнилось восемь лет, мама вдруг расцвела. Нет, она по-прежнему одевалась серо и неброско, трудилась по дому и продолжала молчать. Но глаза её заблестели, щёки зарумянились, а походка стала лёгкой и пружинистой. И иногда, за рутинными делами, она, забывшись, улыбалась мечтательной, отсутствующей улыбкой. Яринка радовалась этим переменам, но была ещё слишком мала, чтобы задумываться об их причинах. Надеялась только, что за ними последует что-то хорошее.
Но вместо этого однажды, когда мамы не было дома, к отцу заявились двое полицейских и сообщили, что его жена арестована за прелюбодеяние.
Больше мама домой не вернулась. Той же ночью в камере она разорвала на полосы свое платье, связала их в одну веревку и повесилась на решётке.
Каким-то образом перед этим ей удалось уговорить одного из полицейских передать своей дочери письмо. Оно оказалось коротким и написанным так неразборчиво, что Яринке пришлось потратить немало времени на разбор написанного. Писала ли мама так нарочно, чтобы никто, кроме Яринки, не сумел прочесть её послание, или просто очень торопилась, было уже не узнать. Скорее всего, первое, потому что написаны были в письме такие вещи, за которые маме, не покончи она с собой, наверняка грозил бы второй срок.