Что сказать хотел, Яромирушка? Небось, важное что? Сидишь, гляжу, что туча темная, в задумчивости. И меня не приметил, пока не встала перед тобой?.. Аль случилось что?
Садись рядышком, свет мой ясный, лелечка, надобно сказать мне тебе думу свою.
Он замолчал, пристально поглядев на Злату.
Ну говори уж. Что за дума?
А послушаешь меня? Сделаешь, как прошу?
Да ты сказывай быстрее, уж не знаю, что и подумать.
Злата прикоснулась рукой к плечу Яромира.
Не ходи в «русалки», на одном дыхании произнёс Яромир и посмотрел прямо в глаза Злате. Не ходи, Христом Богом прошу тебя, Златушка, лебёдушка моя, не ходи! Чует моё сердце быть беде. Не свидимся мы боле на этом свете, если не послушаешься.
Злата отпрянула от него. Брёвнышко качнулось, и она чуть не упала. Яромир подхватил её и прижал к себе.
Вот видишь, спужал как? А пошто? Что и в голову тебе втемяшилось «не ходи», прошептала Злата, прижимаясь к нему. Не первая я и не последняя. Это ж игра такая. Не пужай меня своими страхами, Яромирушка.
Всем игра, а тебе, нам худом обернётся. Спать не могу, лелечка, боязно мне за тебя. Сам не знаю, отчего так. Не ходи.
Злата отстранилась от него и вздохнула:
Деревня ведь выбрала. Не сама я Как не пойти? Что люди скажут?
А что нам люди? Они за нас не решают.
Вот как раз и решают, она упрямо качнула головой, и решили. И не след мне противиться. Злата вновь прислонилась к плечу любимого. Да и объяснить им, Яромирушка, как? Что Яромиру боязно за меня? Что тревожно ему?.. Нет, Яромир. Как деревня сказала, так и будет. А ты, соколик мой, брось дурную думу-то думать. Всё хорошо будет И осенью свадьбу мы сыграем А потом будем жить долго-долго и умрём в один день.
Злата засмеялась и дернула Яромира за чуб.
Бежать мне надобно. И ещё кто увидит нас чего и подумают.
Она легко вскочила с брёвнышка, взмахнула рукавами сарафана и вот она была, а вот её уж нет. Яромир только вздохнул тяжело. Идти в деревню не хотелось, и он ещё долго сидел на том самом месте, погрызывая травинку за травинкой, и думая, как уговорить всё-таки Злату не участвовать в обрядном представлении. Странным было для него и то, что лёгкая и уступчивая его невеста, вдруг выказала такую несговорчивость. Никогда прежде не замечал он за ней упрямства или непокорности. А тут, как будто подменили её. Сначала в шутку, а теперь вот уже и всерьёз давала она отпор его настойчивости в отношении её «русалочьей» роли. Словно вовсе не выбор деревни то был, а её собственный.
Внезапно настроение его поменялось. Задумчивость, растерянность и тихая грусть уступили место огромному несогласию с происходящим: нет! не согласится он! так просто Злату свою не отдаст! пусть деревенские свой выбор перевыберут! Знал он, что выбор тот всей деревней был сделан, сам на том выборе был, но знал он и то, что окончательное слово за старостой стояло, старцем Посохнем.
Парень решительно поднялся с брёвнышка и направился к тому краю деревни, что выходил почти что на самый берег речки к избе старца. Давно того люди решителем дел деревенских выбрали уж третье поколение на деревне менялось, а Посохонь всё правил. Был старец мудрый и добрый, но коль кто не по правде поступал, судил он его сурово и спуску никому не давал. Слушали его деревенские и уважали. А ещё строго придерживался он обычаев старины, все праздники прежние, из того времени, когда предки наши силам природным поклонялись, знал и чтил, и это позволяло деревенским забавы древние-стародавние себе что летом, что зимой учинять. За то тоже его любили, особливо молодёжь. Потому прямиком и направился Яромир к избе старца.
Встретил его Посохонь мягким взглядом глубоко посаженых серых глаз, от старости исчезнувших под кустистыми, почти белыми бровями. Сидел он на полатях, до того опустив голову, и будто как прислушивался к чему-то. Взгляд его скользнул по лицу Яромира:
Пошто пришёл, Яромирушка? вопросил он тихо, чуть вскинув брови, отчего взгляд его обозначился чётче и сразу стал проницательным, однако мягкости своей не утратил. Гляжу, паря, думу думаешь, а как надумать чего не ведаешь.
Пошто пришёл, Яромирушка? вопросил он тихо, чуть вскинув брови, отчего взгляд его обозначился чётче и сразу стал проницательным, однако мягкости своей не утратил. Гляжу, паря, думу думаешь, а как надумать чего не ведаешь.
Смутился Яромир от проницательности такой и поклонился он старику в пояс и не стал глаза отводить.
Правда твоя, старче А пришёл я к тебе просьбу просить, да вот
Яромир остановился, не закончив. Он вдруг понял, что не станет старец Посохонь за него у деревни просить, и что сам он, одним своим словом на отмену решения всей деревни не пойдёт.
Да ты говори, говори. Раз пришёл, то и слово своё говори. Просить пришёл, вижу я. Об чём?
«И то, правда: раз пришёл, то и сказ держать надо. А поможет-не поможет старец, то уж не моё ведение», собрался с духом Яромир, и ещё раз поклонившись старцу, произнёс с болью в голосе, которую не смог скрыть:
Отмени ты выбор деревни! Пусть другую какую девку в «русалки» выберут! Мало у нас красивых и бойких девчат на деревне? Пошто Злату мою выбрали? Али не знают, что свадьба у нас по осени, что на выданье она?
Вона ты о чём протянул старец. А то, думаю, что за маета у тебя, паря, в сердце
Посохонь закряхтел и с палатей слез. Сел на лавку и посох, что прислонённый рядом стоял, в руки взял. И сразу стал торжественным и величавым.
Так слушай, Яромир, что скажу тебе, так же торжественно произнёс он. Не по чину мне сейчас идти поперёк всей деревни. Не я тот выбор делал, не мне его и менять. Хошь, иди ко всей деревне, проси у неё. Если придут ко мне за советом на твою сторону стану. А сам не пойду ничего менять.
Отложил старец посох и снова дедом старым простым и добрым стал.
Но тебе скажу, Яромирушка: выбрось ты из головы, а лучше и из сердца своего, упрямство. Помни: чему быть суждено, то и сбудется, стели соломку-не стели. Дай судьбе и Господу Богу нашему суд править ему, вишь, виднее.
Опустил голову Яромир А сердце его так и билось в груди от предчувствий нехороших. Но что мог он ещё просить у старца? Тот всё сказал.
Тогда вновь в пояс Посохню старцу поклонился он, повернулся, и низко голову пригнув, через покосившуюся от времени дверь, вышел за порог.
Не знал он, не ведал, что не осилить ему козни тайные той, что злобу на людей затаила и мщение за свою судьбу несостоявшуюся целью своей жизни нечистой сделала
***
Злата сидела на берегу лесного озера. Здесь, даже в самый жаркий и солнечный полдень, всегда было чуть сумрачно и прохладно. Вот и сейчас, в этот полуденный знойный час, от озера, и окружавших его по берегам могучих елей, веяло прохладой и сладкой дрёмой. Гладь озера оставалась недвижной даже тогда, когда ветерок пробегал по верхушкам деревьев и качал ветки прибрежных кустов. Эта гладь, в такой своей колдовской недвижности, казалась самими камышовыми берегами, потому что полностью сливалась с ними, а камышовые берега мнились продолжением её самой или это она была их продолжением?..
Как всегда, когда девушка втайне от всех прибегала сюда и сидела, глядя на поверхность озера, мысли её наполнялись мечтами о красивой жизни среди красивых людей в высоких теремах, или таком вот каменном доме, как привиделся ей в детстве в глубине этого озера, среди цветов и дивных растений. Но сегодня мечты эти быстро ускользнули, а на смену им пришло совсем другое вечер предстоящий, Яромир, маменька
Подумав о матери, Злата улыбнулась: «А маменька-то у меня добрая, хлопотливая, ласковая». Ей почему-то вспомнилось, как учила её маменька косу плести вот намучилась она тогда!.. Но была она упорной и трудолюбивой, и очень уж ей хотелось матери помощницей настоящей стать. Потому быстро потом всему и выучилась: и избу прибирать, и тесто ставить, и по хозяйству
От матери, вновь тонкой ниточкой, память протянулась к отцу.
Сказать, что помнила его хорошо не могла. В памяти остались лишь отдельные картинки из детства: вот качает её тятенька на ноге своей и прибаутку какую-то сказывает; вот свистульку делает и в ручку ей кладёт; а уж как он на дуде начнёт играть, так ножки-то сами в пляс и идут!.. а то вспомнится, как на лугу с ней в догонялки бегает и такой добротой из тех воспоминаний на Злату веет, такой весёлостью, что сердечко враз шумливо так в груди и зачастит! А какой он был высокий ли, светловолосый ли, курносый ли, то память от неё скрывает. А и тех воспоминаний достаточно, чтобы тосковать по отцу, рано так утерянному Но что уж тут поделаешь тоскуй не тоскуй, а с того света не возвращаются. Память сохранила, как стенала и голосила маменька, когда принесли ей весть о его пропаже. Долго не хотела она верить, что не вернётся муж-опора её к ней. Хорошо помнила Злата, как сидела вечерами мать, устало подперев голову натруженными за день руками, и молчала, глядя в пустое тёмное оконце; украдкой она наблюдала, как на каждый стук, на каждый шорох под дверью в ночи маменька со скамьи голову поднимала.