Многоточие дождя - Вера Орловская 4 стр.

Казалось мне я на другой планете
и эти существа меня не знают:
они в три дня живут и умирают
и новые родятся на рассвете
неотличимые от предков рода
О как проснувшись умывают лица
как кланяется в рыцарском турнире
красавец жук-олень сопернику собрату
любовь решает истину исхода
Кузнечик что то говорит на лире
как древний эллин
молится закату
И куколка вся в белом покрывале
скрывающем того кто жив под ним
отбрасывает медленно как ним
всё лишнее:
и радость узнаванья
мгновенье
и на крылышках вспорхнет
то бабочка была:
я не заметить и ее могла
и муравьев бегущих на работу
с поклажею на мускульной спине
Все мечутся
О что произойдет?
библейский их предсказанный потоп:
огромный ливень в каплях разорвется
и грохот оглушительный ворвется
под каждый лист
качающийся дом
А тот кто выживет просушится потом
и снова в путь по кочкам
по горам
по тоненькой траве
высоким деревам
по родине своей великой «на века»
начертанные слитно
для гусеницы
и блестящего жука
для ясного сверчка
и золотой пчелы
улитки скрытной
и коровки божьей
О как они божественно малы
и как же мы немыслимо ничтожны

По лестнице ведущей вниз 
я поднимаюсь вверх:
мне снится сон в котором это явь
Дождь разбивается о мой карниз:
попробуй что-нибудь исправь
когда его слеза из-под моих же век
течет
А сон как будто бы не в счет
но соль печет
под солнцем высыхая на щеке
и путь мой высекая на песке
где море мое дышит вдалеке:
я может снюсь ему
когда все волны спят
не зная почему
всё так случилось
что не разучилась
чувствовать себя

А где-нибудь на море Средиземном солнце светит
и серебрятся звучные оливы под лучами
певучих струн протянутых с Олимпа Аполлоном
Как много музыки еще несыгранной на свете
покуда я одна плыву с печалью за плечами
под небом северным в ночи под звездчатым планктоном
Сыграй сыграй мне для души хоть что-нибудь живое:
в свою свирель дыши дыши когда нас будет двое

Если я затеряюсь между вечером долгим и ночью
между ветром и тишиной скованной временем
кто мне руку подаст и скажет что-нибудь между прочим
самое главное в тот момент тем не менее
как будто бы невзначай?
Мы будем пить крепкий чай
из прозрачных чашек
и вспоминать о своем
и улыбаться чаще
от волнения что вдвоем

Я это придумала когда не могла уснуть
потому что люблю тебя всё еще:
колючий нрав и щетину щек
Забудь
уже столько лет бьются как рыба об лёд
мои слова сорвавшись на волю
И этот день точно так же пройдет
и облака над Невою

Сама по себе восхожу как по лестнице леса
дерево знает о чем я молчу родившись сегодня
кочевник в ногайской кибитке везет меня степью
и травами дышит мне в губы ветер свищет победу дружины
вершины домов-теремов из деревьев тепло так и тяжко
с чужими до сих пор я не помню начала
проехали мимо моря волнистого рыбьего пастбища
в белых барашках волны волосы римлянки
схвачены золотом круга браслетов запястье как стебель
цветка полевого духа медового цвета зари полыханье
на лицах меняются облики блики огня погребального пира
во время печали рожденья понять как проснуться
открывшись навстречу ждущему поцелуя
настои столетий питье без отрыва

Сочинительница слов
Что меня сюда звало 
в день слепой
и в ночь глухую?
Над огнем тебя целую 
не боюсь сгореть.
И когда тебя рисую 
я одной собой рискую,
а тебя уж не стереть.
Собирательница трав
Но целебен ли отвар 
если рана в глубине,
яд в вине,
вино в крови?
Жизнь моя,
плыви
во мне!

Я тоскую по запаху моря толкую
о вещах далеких от берега вещая
о звездных песчинках космоса и о гроздьях
галактик но мысль о виноградинах гладких
не дает мне покоя
как шум прибоя
по вечерам в таверне
Я еще там наверное
сижу на плетеном сиденье стула
неподвижно как будто уснула:
я просто с ветром сливаюсь
воздухом Крита спиваюсь
в цветочном дурмане
Эта земля меня манит
на расстоянии
в любом состоянии
духа
душа не лишенная слуха
способна любить и плакать
и в петербургскую слякоть
теплом наполнять до края
как будто живешь играя
подобно ребенку на берегу
который смеется
А может я так берегу
в себе и ребенка и солнце?

Где то на берегу Адриатического моря
в храме разрушенном
с белыми больными колоннами
бродит покинутый временем Марк Аврелий
Над его строками строго историки спорят
Под обагренными осенью русскими кленами
я подожду тебя здесь на скамье до апреля
В месяце этом весна
начинается в наших широтах
Знаю что век не совпал и сезон
и сознание Рима
Книгу твою я читаю и вижу яснее:
бьется волна приближаясь к забытому гроту
Если бы смог ты понять
что судьба неповторима
жизнь человека всемерно опутана ею:
мы бы тогда не расстались у Храма
(свидетель Венера)
в пору когда зацветали левкои
в саду над Тибром
И к триумфальному шествию
ты еще только стремился
А у меня еще не было имени этого «Вера»
Даже название книги Аврелий
еще ты не выбрал
Как неожиданно мир наш переменился

Тюльпанов зонтики открыты навсегда
уже напоминают больше маки:
распахнутая красота беда 
предугасанья маяки
На море шторм
а на горе покой
нетронутый спускающимся небом
Какой был сон когда б не грянул гром
и чаек белопенных сонм
касаньем крыл не скрыл меня во сне бы:
я видела тюльпаны под окном
что из земли выходят в день апреля
и до сих пор меня собою греют
как черное латинское вино
на дне их чаш не тлеют угольки:
у девочки в зрачках такие же агаты
и губы красные как будто виноваты
и пальцы гибкие на стебельке руки

Выворачиваешь себя наизнанку
со всеми швами 
узлами 
уязвимостью новой кожи
где на каждую ранку
влагая душу
мама уже не подует
потому что оттуда она не может
Но все твои двери
открываются только наружу
Осени лошадь гнедую
погоняют ветра со свистом
Но есть такое поверье
что Господь приходит в любом обличье 
даже в образе атеиста
с кем ты споришь неистово
(между вами одно отличье 
способность слышать внимая)
Мы все оглохли
от навязанных смыслов
И жизнь в картинках немая:
доносит лишь вздохи
с выступающих в море мысов
с трех сторон объятых водой
и с одной лишь возможность выжить:
это подняться немного выше 
вверх протянув над собой ладонь

Прошлое сон приснившийся нынешней ночью
или иначе: я себя вижу воочью
из времени где не начато стихотворение
кровотворение
общей системы
в которую вписаны мы
земными генами
вместе со всеми:
инфузориями
гениями

До полуночи лягу,
свет погашу
сон попрошу:
«Сон-Самсон,
приди со всех сторон:
если будет мне отрада 
приснись чистая вода,
если будет мне беда 
приснись мутная вода»

Сон да Сонница
снова ссорятся:
слова словятся 
кто сильней кого?

 Возьму посох,
взмахну разок 
чтоб ты, день, посох

Ночь черна 
яма без дна
страшна без сна.

 Я Сонница 
пальцы на веки:
ясный лицом,
усни навеки,
пробудишься на миг 
опять уснешь.
Объятьями моими,
милый,
побрезгуешь иль губы отведешь?

Я тебя обниму,
с собой положу,
поглажу:
ты жена моя
любимая 
споешь песню долгую,
как дорога
по белому снегу,
по русскому лесу,
по следу бесову 
(чур меня, чур!).
Я спать хочу.

Меня малое дитя
семеро нянек глядят:
«Ты закрой глазки-ягодки,
моя пташечка,
моя сладенька
Уже ночь коней пасет
на лугах
они воду пьют,
головой трясут,
на себе несут
всадника.
Как ты вырастишь 
сядешь на коня:
вспоминай меня,
матушка.

Отведи рукой слезы с глаз 
тучи черные 
отведи дожди.
Дивно светло мне.
Шаг ступил ослеп,
и уснул, как был 
на коне верхом.
И проспал три дня 
без пути пришел

Головой встряхнул 
чистый снег слетел 
следянил следы:
и видать идти,
да попробуйте.

Помолись за меня перед образом
и свечу поставь во здравие
раба божьего позабыл, как звать

Помню даль вела
на порог взошла
дева белая:
повела рукой 
чудный город встал:
был он звездчатый, как написанный
«Заходи живи, это терем мой 
засмеялась так,
не скучай один 
поиграй вот на дудочке»

Приложил к губам горько дерево 
заиграл разок оно треснуло,
и по срезинкам потекла вода,
и была она цвета красного.

«Не тужи, дружок», 
и дает еще краше дудочку.
Заиграл разок стала черною,
будто жгли ее в печи огненной.

Головой встряхнул 
и открыл глаза:
не идет мой конь,
как вкопанный.
Впереди огонь,
позади стоит дева белая 
рукой машет мне