Дедушка, утомился, не могу. Может, присядем, хоть ненадолго?
Притомился он, добродушно ответил старик. Такой молодой, а притомился.
Навыка к страннической жизни нет, возразил Илья. Не то, что у вас. Вы и молодого обгоните.
То-то! засмеялся старик и, свернув на обочину, скинул с плеч мешок, достал флягу и протянул мальчику. Илья жадно приник к ней.
Что, вкусная водица?
Очень вкусная!
Из святого источника.
Господи, благослови!
Ну, Илюша, идём. А то до ночи не доберёмся.
Осеннее солнце уже клонилось к западу. Деревья отбрасывали длинные тени. Повеяло вечерней прохладой и в природе как-то всё замерло, застыло в сонной задумчивости. И вот тогда, выйдя из перелеска, путники увидели на берегу реки монастырь, окружённый стенами, повторяющими извивы холмистой равнины.
Вот и твоя обитель, воскликнул странник.
Добрались, слава Богу! выдохнул Илья.
Дальше сам, сказал старик, останавливаясь.
Благодарствую, дедушка!
Давай-ка благословлю тебя на прощанье, старик размашисто перекрестил мальчика. Помнишь, в Священном Писании сказано, что перед Апокалипсисом придут пророки
Помню, дедушка. Енох и Илия.
Вот. А что такое Апокалипсис?
Конец света, дедушка.
Конец света, Илюша, постепенно происходит. Постепенно. Это как конец жизни. Вот живёшь, живёшь, и вдруг конец? Да нет, не вдруг И в жизни, родной мой, Господь малые апокалипсисы попускает. Для вразумления. Страшно тебе? Трудно? Крепись, это ещё не конец. Это испытание. И вразумление. А конец впереди. Так и в мире. Перед Апокалипсисом малые апокалипсисы будут. Для испытания и вразумления. Например, когда в первом веке по Рождестве Христовом храм в Иерусалиме разрушили и люди гибли тысячами, тоже думали, что это конец. Апокалипсис! А то был ещё не конец. Хотя Господь наш Иисус Христос предсказывал его. Вот и в наши дни Грядёт, Илюша, малый апокалипсис. Но то ещё не конец. А пророки придут. И святые мученики появятся. Так что благословляю тебя, Илюша, на подвиги во имя веры, на мужество, на стойкость. Всё тебе даст Господь и силу, и прозорливость, и Дух Святой всегда с тобой будет. Иди, Илюша, с Богом!
Илья, потрясённый услышанным, перевёл взгляд со старца, лик которого во время этой речи сиял, на видневшийся вдали монастырь. Когда же он повернулся странника перед ним не было
Дедушка! крикнул потрясённый мальчик. И, осознав, кто был перед ним, перекрестился дрожащей рукой, низко поклонился тому месту, на котором только что стоял старец И побежал к святой обители.
Монахи сироту приютили. Монастырский образ жизни не был мальчику в тягость жить от службы к службе, Священное Писание читать да посильную работу выполнять это он и дома привык. А спустя пару лет попросил настоятеля монастыря, отца Антония, дозволить ему в затвор уйти. Отец Антоний благословил, но с оговоркой: «Тяжко станет, говори! Пищу да воду каждый день приносить тебе будем, так что, если уж совсем невмоготу, не молчи. Опасно это в соблазн ввести может». Но никакого соблазна не случилось. Двое монахов отвели его к пещере, что за полкилометра от обители образовалась в песчаном обрыве над рекой, скрытая от посторонних глаз кустарником. Спустившись к ней по неприметной тропинке, запалили факел и, один за другим, низко пригибаясь, втиснулись в чёрную щель, из которой веяло прохладой. В её узком песчаном чреве они некоторое время брели почти наощупь в сторону от реки, пока не добрались до искусственно прорытой в песчано-глинистой почве кельи. Келья представляла собой более широкое пространство, чем пещерный коридор. В ней можно было лежать, вытянувшись, и стоять почти в полный рост. Под самым её потолком находилось отверстие, приваленное камнем. Через него раз в день монахи спускали хлеб и воду. Тогда в келью проникал свет, который казался добровольному узнику ослепительным. Выйти из кельи он мог тем же путём, каким и пришёл преодолев тёмный коридор. Монахи благословили его и оставили одного. И потянулись дни затвора, складываясь в месяцы и годы. В холодное время мальчику спускали тёплую одежду. По весне забирали её. Так он и узнавал о смене времён года. Отец Антоний напрасно боялся Илья чувствовал себя в затворе хорошо. Ему казалось, что он находится где-то между тем миром и этим. Иногда как будто большую часть времени он находился там, иногда здесь. Но чем дольше длился затвор, тем всё больше времени всё-таки там.
Осознание того, что настало время выйти из затвора, пришло неожиданно. Как если бы он спал и вдруг проснулся. Да так оно и было: проснулся и понял, что в данную минуту он здесь, в ночи видимого сего жития. Темно Холодно Но он здесь. И надо действовать. Тот мир не ждёт его. И не откроется ему, пока он не сделал то, что Там от него ждут
Илья встал на колени и помолился. Обычно во время молитвы он очень быстро переносился в тот мир. В этот раз было не так Тогда он перекрестился и со словами «Господи, благослови!» стал ощупывать стены. Вот и проход. Илья двинулся по нему, пригнувшись. Вскоре по слабому свету и движению более холодного, чем в пещере, воздуха, он понял, что выход близко. Выбравшись из пещеры, он зажмурился яркий свет с непривычки ослепил его. Некоторое время Илья стоял неподвижно, медленно разлепляя сомкнутые веки, пока не привык к этому свету.
«Если тварный свет такой ослепительный, то какой же должен быть нетварный?» подумалось ему.
Когда глаза привыкли, он огляделся и увидел зиму: серое низкое небо, бескрайние снега, оцепеневшую подо льдом речку Чёрные остовы деревьев нарушали эту бесконечную белую идиллию. Вдали за волнистыми каменными стенами, повторяющими неровности пейзажа, виднелся монастырь Размашисто перекрестившись, Илья с удовольствием вдохнул морозный свежий воздух. Он давно уже был нечувствителен к холоду. Тёплая одежда, доставляемая монахами, лежала невостребованная где-то на земляном полу кельи. Сделав несколько неуверенных шагов босыми ногами по снегу, он бодро зашагал к обители.
Примерно на середине пути он встретился с монахом, идущим к месту его уединения, чтобы передать ему еду и воду. Монах внимательно вгляделся в него и, охнув, повалился на колени.
Матерь Божья! воскликнул он, торопливо крестясь. Ты, что ли, Илья?
Я, нехотя разлепил губы отшельник и подивился незнакомому голосу. Я. Язык едва повиновался ему. А тебя я что-то не припомню.
Брат Иоанн я. Не помнишь? Ну, это же я тебя в затвор отводил. Неужели не помнишь?
Не помню.
А я вот тебя запомнил. Ты тогда малец ещё был.
А сейчас кто юноша? муж?
Юноша.
А который год?
1917-ый.
Выходит, я был в затворе
Десять лет. Почти. Но как же ты вышел?
Время пришло.
А я тебе просфоры несу и воду.
В обители поем.
То-то братия удивятся Не холодно тебе, босиком-то?
Ничего. Всё хорошо.
Да и ряса износилась и мала тебе стала.
Ничего.
В монастыре появление Ильи вызвало переполох. Сильно постаревший отец Антоний старался навести его на разговор о том, почему покинул затвор, но Илья отмалчивался. Когда монахи наперебой стали было рассказывать ему мирские новости, он досадливо прервал их «знаю, всё знаю». Вкусив в трапезной монастырской еды хлеба да каши, он привёл себя в порядок: сбрил бороду, с удивлением разглядывая в зеркале своё лицо, показавшееся ему незнакомым: в его памяти сохранился образ мальчика, с тёмными волосами, большими чёрными, как смородины, глазами, с несколько лихорадочным взглядом исподлобья, с пухлыми щеками, тонкими, плотно сжатыми губами Бледное такое лицо, шея тонкая беззащитная А сейчас на него смотрел совсем другой человек юноша с длинными, почти чёрными волосами, высоким лбом, впалыми щеками, плотно сжатые губы превратились в щель. Но отдалённое сходство этого сурового юноши с тем сосредоточенным мальчиком, безусловно, было. Илья долго всматривался в своё отражение, стараясь привыкнуть к нему. Да, сходство есть. Только выражение лица стало более отстранённым, а взгляд отрешённым, словно прозревающим другие миры
Илья сходил в баню, облачился в рясу, более подходящую ему по размеру. Настоятель выделил ему келью, где Илья тотчас же, зажёгши свечу, опустился на колени перед образами и молился до самой вечерней службы, во время которой исповедался. Затем вновь уединился и вновь молился, провалившись в сон глубоко за полночь. В пять утра вместе с другими монахами проследовал на заутреню, где причастился. После службы попросил отца Антония, чтобы тот его принял. Настоятель ожидал его в своём кабинете.
Проходи, Илюша.
Илья подошёл к нему, опустился на колени, прижался губами и лбом к руке отца Антония.
Вот ты и вырос Помню тебя ребёнком. А сейчас ты совсем взрослый. Честно говоря теперь уже могу тебе сказать боялся я за тебя. Сердце кровью обливалось. Куда, думаю, мальца сослал На погибель сослал. Бывало, ночами не спал, думал я вот тут валяюсь, на постели, в тепле, а дитё малое, одинокое, где-то на земляном полу, в темноте, в холоде