Вы уверены? Марина посмотрела ему в глаза. Оставайтесь. Не буду приставать, честное слово! А завтра с утра вместе поедем к нам в контору.
Это было бы слишком хорошо, возразил Сергей; естественно, хотелось остаться, но как-то всё слишком хорошо и быстро происходит! Лучше я домой. А завтра вы за мной заедете. Так пойдёт?
Марина кивнула и взяла из его рук мобильник, на котором уже был указан пункт назначения.
Я сейчас вызову, сказала она и удалилась в прихожую.
Сергей плюхнулся на диван, из последних сил стараясь держать глаза открытыми. Не было никаких сил подняться на ноги, даже мысль об этом не желала приходить. Он погружался в жаркую приятную пучину, сопротивляться было бесполезно.
Ему успело показаться, что его укрыли одеялом, а в комнате погасили свет. Но, возможно, это всего лишь показалось.
Юрий Выборнов
Поэт, музыкант, бард, автор и исполнитель песен, номинант национальных литературных премий: имени Сергея Есенина «Русь моя» (2016, 2019, 2020), «Поэт года» (2015, 2016, 20182020), «Наследие» (20162020), «Георгиевская лента» (20192020, 20202021); Литературной премии А. Грина в рамках конференции «РосКон-2020», премии имени Сергея Довлатова, премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер». Участник литературного конкурса «Классики и современники», Международного поэтического фестиваля «Дорога к Храму 2019», национальной литературной премии «Золотое перо Руси 2019», Международной литературной премии имени Святых Петра и Февронии Муромских, член межрегиональной общественной организации «Интернациональный Союз писателей» «Интернациональное сообщество писателей, драматургов и журналистов», общероссийской общественной организации «Российский союз писателей».
На российском литературном портале «Стихи. ру» Юрий Выборное ранее публиковал свои произведения под псевдонимом Юрий Клим, с 8 июня 2019 года они выходят под его настоящим именем.
Сенокос
Хамство растёт, восходит, как рожь,
но не беда, ведь есть сенокос:
где-то косилкой, где-то серпом;
с корнями сложнее уж их топором.
По тропкам прополка и по полям,
выдрал, спалил ни к чему сеновал;
чтоб впредь на земле не прорастал,
в зародыше хамство-бурьян погибал.
Но коль вдруг взошёл и себя показал
растоптать, разорвать, чтоб нравы узнал,
к культуре, к морали чтоб привыкал,
а коли не понял в веках чтоб пропал.
Хамство растёт, восходит, как рожь,
но не беда, ведь есть сенокос:
где-то косилкой, где-то серпом;
с корнями сложнее уж их топором.
Не терплю и не жалую
Не терплю и не жалую рамок,
направлений, течений и школ;
пусть цензура наводит порядок,
рвёт и мечет, бьётся об пол.
Пусть цензура брызжет слюною,
захлебнётся ядом своим,
пусть смеётся она надо мною
никогда я не буду другим.
Не терплю и не жалую фальши,
что из пальца сосут за столом,
греют чресла, надевши гамаши,
поучая про жизнь за окном.
Греют чресла, не зная покою;
строчат книги, взяв псевдоним;
пусть смеются они надо мною
никогда я не буду другим.
Не терплю и не жалую лести,
от неё лишь жгучая боль;
языки за зубами подвесьте,
дифирамбы сведите на ноль.
Языки за зубами с хулою
завяжите узлом уж тугим;
пусть смеётесь вы надо мною
никогда я не буду другим.
Жили-были
Жили-были идеалы,
но нашлись «друзья»: менялы,
приживалы, запевалы,
аморалы вне опалы.
Практику поправ морали,
ценности всё подменяли,
палкой нравственность гоняли,
совесть просто же копали.
Жили-были, обещали,
сладко пели, зазывали,
где стелили, где лизали,
пыль усердно напускали.
Напускали, но не знали,
что такое уж видали,
проходили, изучали
и успешно провожали.
Жили-были идеалы,
но нашлись «друзья»: менялы,
приживалы, запевалы,
аморалы вне опалы, ж
Перемелется
В споре многое перемелется,
коль язык словно мельница,
молотит без устали, да вот
беда: без дела руки и голова.
Эх, ноги туда же, но топчутся,
правда, изредка всё ж ворочаются,
но, право, без продыха молотят жернова,
в пользу бы силушку болтливого языка.
В пользу бы силушку голове,
ногам да рукам, по плечу стали
неприступные горы всё ж нам!
Жаль, конечно!..
Но пока усердно трудятся языки,
всё скорёхонько, окромя молотьбы,
летит, поспешает в тартарары!..
Стой!.. Задержись
Стой!.. Задержись
Стой!.. Задержись на день, на два,
а может, на неделю
на месяц, год иль навсегда:
я рад тебе без меры.
Я рад тебе как никогда,
увидеть тебя Счастье!
Ведь мы же Братья навсегда,
тебе мои объятья.
Тебе объятья и рука,
пожми её скорее
и помни, что, кроме тебя,
нет никого роднее.
Нет никого и ничего
на целом белом свете;
у Бога я прошу одно:
тебе лишь долголетья!
Стой!.. Задержись на день, на два,
а может, на неделю
на месяц, год иль навсегда:
я рад тебе без меры.
Под диктовку
Под диктовку писались романы,
под диктовку писались стихи,
но не ведал я имени дамы
и не зрел я её красоты.
Я не ведал, был очарован,
торопел, слыша её,
дивным гласом был околдован
и нашёптывал: «Счастье моё!»
Дивным гласом она диктовала,
тихо, нежно роняя слова,
опосля не спеша покидала,
уходила, оставив меня.
Возвращалась бурей спонтанно,
но тактично и очень легко;
нет, не жаль, да только печально,
неизвестно мне имя её.
Под диктовку писались романы,
под диктовку писались стихи,
но не ведал я имени дамы
и не зрел я её красоты.
Сотрите грим
Сотрите грим, сорвите маски,
явите миру наготу
души без фальши и окраски,
её могучую красу.
Явите миру без стесненья,
без пафоса и без угроз,
без страха и без осужденья,
без оправданий и без слёз.
Сотрите грим, сорвите маски,
явите миру простоту
уклада жизни без опаски,
его стремление к добру.
Явите миру без намёков,
без фальши, алчности, без поз,
без требований, без упрёков,
забыв навек официоз.
Я замахнулся
Я замахнулся словом, словно палкой,
на злобу нравам нынешнего дня;
немного жаль, что молвил я украдкой,
ещё вчера вполголоса шепча.
Мне жаль, что чествуют отныне,
порочность вознесли на пьедестал,
похабщина, цинизм витают в мире,
безнравственность и алчность идеал.
Мне жаль, что шелуха затмила
всё доброе и светлый блеск очей,
но я надеюсь, что найдётся сила,
ведь верю, как и прежде, я в людей.
Я замахнулся словом, словно палкой,
на злобу нравам нынешнего дня;
немного жаль, что молвил я украдкой,
ещё вчера вполголоса шепча.
Хвалебно жить
Хвалебно жить, возможно, верно,
но лучше всё же не спешить;
куда ценней, чтоб было хлебно
да зуб на полку не сложить.
Хвалебно жить совсем не плохо,
но лучше всё же иногда
упорство, труд и будет кроха
да полон стол у вас всегда.
Хвалебно жить нет, не зазорно,
но делом полнится земля,
хвалиться всё-таки позорно,
и дам совет я вам, друзья.
Хвалебно жить, возможно, верно,
но лучше всё же не спешить;
куда ценней, чтоб было хлебно
да зуб на полку не сложить.
Вся жизнь
Вся жизнь в потугах и трудах,
не жизнь, а сказка, просто ах,
несётся, мчит на всех парах,
без передышки, впопыхах.
Несётся, мчит на всех парах,
всегда, как правило, впотьмах,
поводья крепко сжав в руках,
и редким отдыхом во снах.
Поводья крепко сжав в руках
да с матерщиной на устах,
в борьбе и мелочных делах
до блеска седины в висках.
В борьбе и мелочных делах,
чтоб косточка была в зубах,
вся жизнь в потугах и трудах,
да с силой, что не знает страх.
Вся жизнь в потугах и трудах,
не жизнь, а сказка, просто ах,
несётся, мчит на всех парах,
без передышки, впопыхах.
В родном глаголе
Редчают волосы в главе,
а думы ширятся всё боле,
но чувство жалости к себе
отправлю я в родном глаголе.
Отправлю прочь, отправлю вдаль,
чтоб не мешало оно воле,
позорных чувств совсем не жаль,
немил мне свет в их ореоле.
В черёд становятся деньки,
а ночи в траурном узоре,
но всё же смерти вопреки
я молвлю ей в родном глаголе.
Отправлю прочь, отправлю вдаль,
чтоб не мешала она воле,
позорных чувств совсем не жаль,
немил мне свет в их ореоле.
Как скоро уж померкнет свет
да муза запоёт в бемоле,
но, как и прежде, молвлю вслед,
отправлю я в родном глаголе.
Отправлю прочь, отправлю вдаль,
чтоб не мешала она воле,
позорных чувств совсем не жаль,
немил мне свет в их ореоле.