Поскольку литовско-русские летописи были включены в научный оборот относительно поздно (со второй четверти XIX в.), сначала доверием пользовалась польская версия событий. Она рано получила распространение и в восточнославянской литуанистике, в частности, в трудах Д. Бантыш-Каменского[53], Н. Устрялова[54], И. Шараневича[55], М. Кояловича[56]. Колебался с собственным видением данной проблемы С. Соловьев. Сначала он считал, что поляки пригласили Ягайло на трон[57]. Вскоре российский историк пришел к мысли, что на этот вопрос сложно дать ответ[58], а после принял традиционную для польской историографии точку зрения о литовский инициативе[59].
Однако со второй половины 1860-х гг. в восточнославянской литуанистике стала преобладать точка зрения, высказанная в ранней работе С. Соловьева. Польской стороне приписывали инициативу переговоров Ф. Чарнецкий[60], И. Беляев[61], М. Смирнов[62], Д. Иловайский[63], А. Барбашев[64], Н. Петров[65], С. Платонов[66], М. Грушевский[67], B. Пичета[68], В. Игнатовский[69]. В качестве объяснения причин такого шага можно было встретить сентенции о состоянии анархии и беспорядка в Польше того времени и вообще ее «жалком положении» в докревский период. Вероятно, только И. Филевич придерживался противоположной точки зрения[70]. Взаимоисключающие мнения были высказаны по этому вопросу Ф. Леонтовичем (в одной и той же работе)[71].
Вслед за Я. Длугошем, который в целом неприязненно относился к династии Ягеллонов, в восточнославянских историографиях надолго закрепилась и соответствующая характеристика Ягайло как ленивого государя, обладавшего также рядом других недостатков, особенно заметных на фоне «блестящей» фигуры князя Витовта[72]. И только некоторые историки, например, Д. Иловайский[73] и Н. Рожков[74], признавали Ягайло выдающейся личностью.
Относительно характера Кревского акта и его отдельных положений восточнославянскими историками были высказаны различные мнения. Не трудно заметить, что ряд положений Кревской грамоты были сформулированы достаточно нечетко. Так, великий князь литовский Ягайло обещал креститься сам и крестить своих некрещенных братьев и остальных подданных; вернуть ВКЛ и КП земли, утраченные ими ранее; выплатить австрийскому принцу Вильгельму Габсбургу 200 тыс. флоринов за разрыв его помолвки с польской королевой Ядвигой; освободить всех пленных-христиан, в первую очередь, поляков; и наконец, навсегда присоединить свои владения к Короне: «Demum etiam Jagalo dux saepedictus promittit terras suas Lituaniae et Russiae Coronae Regni Poloniae perpetuo applicare» [ «И наконец, этот часто вспоминаемый князь Ягайло пообещал навечно присоединить свои земли Литвы и Руси к Короне Королевства Польского»][75]. Таким образом, важным является факт, что это были только предварительно данные Ягайло обещания. На этом основании, вслед за рядом польских историков, М. Чубатый высказал предположение о том, что Кревская грамота представляла собой не сам акт унии, а только прелиминарное соглашение; формальный же договор, вероятно, был заключен в феврале 1386 г. в Люблине или Кракове[76]. А В. Коцовский[77] и М. Грушевский[78] даже допустили, что и великий князь литовский Ягайло, и литовско-русские князья не полностью понимали содержание принятых на себя обязательств.
Также подвергались сомнению некоторые пункты Кревского акта. Так, Д. Зубрицкий[79], а за ним И. Шараневич[80] утверждали, что великий князь литовский Ягайло не мог обещать полякам присоединить все литовско-русские земли к Короне, поскольку не владел всем ВКЛ. Н. Дашкевич считал, что соглашение было заключено не навечно, а на время правления Ягайло[81].
Относительно сущности Кревского договора 1385 г. можно отметить, что среди восточнославянских историков получила популярность точка зрения, согласно которой это событие рассматривалось как персональная уния, после которой ВКЛ должно было сохранить внутреннюю автономию. Данную точку зрения отстаивали М. Погодин[82], И. Шараневич[83], М. Коялович[84], Н. Дашкевич[85], Н. Молчановский[86], М. Владимирский-Буданов[87], И. Линниченко[88], Ф. Леонтович (характеризовавший Кревское соглашение как «союзный акт»)[89], И. Малиновский[90], С. Платонов[91]; она была представлена и в популярных произведениях[92]. В соответствии с формулировкой B. Антоновича, в 1385 г. произошло объединение не государств, а династий. ВКЛ после этого продолжало оставаться самостоятельным государственным образованием вплоть до 1569 г.[93] Некоторые авторы (Л. Крушинский[94], И. Житецкий[95], В. Беднов[96], С. Томашевский[97]) произвольно определяли заключенный тогда союз как федеративный.
Следует отметить, что приведенные выше выводы были следствием не столько анализа содержания Кревского соглашения, сколько исследования фактических взаимоотношений между ВКЛ и КП, в основном периода правления великого князя литовского Витовта. Более точное обращение как к тексту данных великим князем литовским Ягайло обещаний, так и к истории литовско-польских отношений в первые годы после унии, которое, в первую очередь, осуществили польские исследователи, привело к полностью отличающимся выводам. Начиная с 1890-х гг., Ф. Конечный[98] и особенно А. Левицкий подчеркивали то обстоятельство, что в соответствии с достигнутыми в 1385 г. договоренностями предусматривалось прекращение существования ВКЛ как отдельного государства и инкорпорация его земель в состав КП. Таким образом, об унии, в частности персональной, тогда речь не шла. Только позднее великому князю литовскому Витовту удалось фактически, а затем и юридически восстановить самостоятельность ВКЛ[99].
Приведенная точка зрения оказала существенное влияние на восточнославянские литуанистические исследования. В них постепенный перевес обрело убеждение, что выполнение условий Кревского соглашения 1385 г. означало конец государственности ВКЛ. Так считали, в частности, все ведущие специалисты в области истории ВКЛ (М. Любавский[100], М. Грушевский[101], А. Пресняков[102], B. Пичета[103], И. Лаппо[104], М. Довнар-Запольский[105], С. Томашевский[106], В. Игнатовский[107]). При этом, по мнению В. Пичеты, реально вместо инкорпорации возникла персональная уния, поскольку аристократия ВКЛ именно так желала понимать заключенное соглашение[108].
Другое мнение высказал М. Чубатый. Он утверждал, что Кревское соглашение 1385 г. не предусматривало инкорпорацию ВКЛ в Корону. Разговор не шел и о персональной унии. ВКЛ должно было сохранить государственную обособленность, но при этом подчинялось Польше, что можно квалифицировать как вечную реальную унию. После смерти Ягайло для ВКЛ предполагалось избрать отдельного правителя. Однако на практике кревские договоренности никогда не выполнялись[109].
Представление о Кревском договоре как персональной унии между ВКЛ и КП в определенной мере основывалось на специфическом положении, которое в послекревский период занимал в ВКЛ князь Скиргайло. Ряд свидетельств источников указывали на то, что это брат Ягайло был в 13861392 гг. великим князем литовским (грамоты[110], литовско-русские[111] и великорусские летописи[112], сведения Я. Длугоша[113], М. Бельского[114], М. Стрыйковского[115]). Взгляд на Скиргайло как великого князя литовского был широко распространен в восточнославянской литуанистике. Такое мнение можно обнаружить в произведениях И. Боричевского[116], П. Долгорукова (правда, он путал Скиргайло с его братом Коригайло)[117], О. Турчиновича[118], М. Смирнова[119], И. Беляева[120], К. Бестужева-Рюмина[121]. «Отдельным государем» считал Скиргайло Д. Зубрицкий[122].
На особый статус Скиргайло М. Смирнов указывал как на доказательство того, что Кревское соглашение не имело следствием инкорпорацию ВКЛ в Корону. Причиной же назначения Скиргайло великим князем исследователь считал личную привязанность Ягайло к брату, что действительно имело место. Опираясь на сведения М. Стрыйковского[123], М. Смирнов признавал наличие у Скиргайло намерения убить Витовта, объясняя это тем, что последний надеялся в результате Кревского соглашения стать великим князем литовским[124].
Однако, по свидетельству Б. Ваповского, Скиргайло был только наместником, который распоряжался в ВКЛ в отсутствие Ягайло, а вовсе не великим князем литовским[125]. Возможно, данное сообщение повлияло на исследователей, которые попытались сформировать компромиссный взгляд на статус Скиргайло в период 13861392 гг.
Вслед за И. Лелевелем[126] и А. Коцебу[127] наместником с великокняжеским титулом считал Скиргайло С. Соловьев (в одной из работ вместо Скиргайло им ошибочно назван Свидригайло[128])[129]. В качестве то великого князя, то наместника Скиргайло упоминали И. Шараневич[130], М. Коялович[131], Ф. Чарнецкий[132], И. Чистович[133], Д. Иловайский[134], И. Якубовский[135].