С той ночи прошло уже тридцать семь лет, но, когда я закрываю глаза и погружаюсь в мысли о минувшем, мне кажется, что все произошло только вчера, так отчетливо я вижу лица и предметы, врезавшиеся тогда мне в память.
Небо было черным, но лишь из-за новолуния; тысячи звезд блистали в темной лазури; дом мистера Хоардена, вдоль которого мы бесшумно скользили, оставляя за собой на воде легкую, исчезающую почти за самой кормой борозду, вырисовывался огромной серой громадой справа от нас; за нашей спиной на холме, возвышавшемся недалеко от отмели, откуда мы отчалили, догорал костер, а впереди по курсу в каком-то недоступном глазу хуторе лаяла собака.
Примерно в три часа мы причалили к противоположному берегу залива. Дик подвел лодку к маленькому шлюпу, стоящему у берега.
На его окрик показались два человека; он обменялся с ними несколькими словами, передал им свое оружие, пожал руку одному, обнял другого, соскочил на берег и подал нам руку, помогая выйти из лодки. На том прощание завершилось.
Мы пошли по дороге, ведущей к Честеру: от отмели, к которой мы пристали, нам предстояло пройти около одного льё. Для таких деревенских жителей, как мы, одно льё это пустяки. Свой сверточек я несла сама, а узел Эми, потяжелее моего, взял Дик, по всей видимости не располагавший ничем, кроме того, что было на нем.
В Честер мы пришли на рассвете. Дик отвел нас в некое подобие таверны, расположенной рядом с конторой дилижансов. Эми и я взяли там по чашке молока; Дик, далее нас ушедший от пасторальных привычек, заказал стакан джина. Так кое-как мы провели час, и ровно в шесть уже сидели в экипаже.
В дороге с нами не случилось ничего, о чем бы стоило здесь рассказывать. Мы миновали большие английские города: Личфилд[62], Ковентри[63], Оксфорд[64] и на третий день в четыре часа пополудни прибыли в Лондон.
У Дика был припасен адресок непритязательной гостиницы, хозяину которой он собирался шепнуть на ухо несколько слов, после чего нам был бы обеспечен благожелательный прием: содержатель заведения, кажется, был знаком со всеми контрабандистами побережья.
Гостиница располагалась на маленькой улочке Вильерс[65], упиравшейся одним концом в Темзу, а другим в Стренд[66].
Признаюсь, мое первое знакомство с городом внушило мне скорее страх, нежели любопытство. Несшиеся во все стороны экипажи; шум, способный заглушить даже гром небесный; ошалелые пешеходы, все куда-то спешившие: они не шли, а почти бежали; даже воздух, из чистого и пронизанного светом, каким он казался на всем нашем пути к столице, сделавшийся здесь густым и пыльно-серым; наконец, жалкая гостиница, куда привело нас наше трехсуточное путешествие, все это не отвечало моим сокровенным грезам, золотистый отблеск которых окрашивал жизнь в поэтические тона.
Дик снял комнату для Эми и меня; я была истерзана чувством неизвестности, ведь было неясно, в Лондоне ли мисс Арабелла, а потому, наскоро приведя себя в порядок и оставив Эми отдыхать, я взяла под руку Дика и попросила проводить меня на Оксфорд-стрит. Дик не более меня знал о расположении улицы, являвшейся средоточием моих надежд, но он стал расспрашивать прохожих, причем на каждом углу, и в конце концов мы менее чем за четверть часа достигли Оксфорд-стрит.
Номер «23» красовался на двери очаровательного особнячка, за парадным двором которого можно было рассмотреть сквозь решетку роскошную зелень сада.
У внушительной двери чинно стоял швейцар в великолепной ливрее.
Не без страха я обратилась к господину, выглядевшему столь величественно, и слабым, прерывающимся от волнения голосом спросила, в Лондоне ли мисс Арабелла.
Что вам угодно от ее милости? спросил швейцар.
Около месяца назад я имела честь повстречать мисс Арабеллу в Честере, ответила я. Она велела мне навестить ее в Лондоне, и вот адрес, который она сама мне дала.
Швейцар дернул за шнур; раздался звон колокольчика, и ко мне спустилась дама лет сорока, видимо экономка.
Поговорите с девушкой, миссис Нортон, проронил швейцар и снова застыл в торжественной неподвижности.
Я повторила экономке то же, что сказала швейцару, и показала ей бумажку с адресом. Она прочла ее и покачала головой:
Действительно, почерк ее милости. Но, к несчастью, ее нет в Лондоне.
Ах, Господи, где же она? Ведь я приехала специально для того, чтобы с ней встретиться!
Действительно, почерк ее милости. Но, к несчастью, ее нет в Лондоне.
Ах, Господи, где же она? Ведь я приехала специально для того, чтобы с ней встретиться!
Последнее полученное от нее письмо помечено Дувром[67], в нем она оповестила нас, что отправляется во Францию.
Сердце мое сжалось от этого первого разочарования, и я спросила:
А не подскажете ли вы, когда можно ожидать ее возвращения?
Не могу сказать. Но, возможно, ее милость будет здесь к началу скачек.
А на какое время назначены скачки?
Они пройдут с пятнадцатого по двадцать пятое августа.
Так что же делать? спросила я, обернувшись к Дику.
Ждать, черт подери! отвечал тот.
Если мисс угодно написать свое имя, предложила экономка, как только ее милость прибудет из Франции, мы сообщим ей.
Охотно.
Я вошла в привратницкую и написала на листке бумаги: «Эмма Лайонна»[68].
Будьте так любезны, прибавила я, передайте мисс Арабелле, что я та самая девушка, которую она повстречала в Уэльсе, на берегу моря, и дала свой адрес, посоветовав приехать к ней в Лондон.
А где вас можно найти, если ее милость пожелает отыскать вас?
Я пока ничего не могу сказать, я не знаю, что со мной будет.
Пока что, вмешался Дик, мы подождем ответа в
Но я оборвала его, понимая, что название гостиницы не прибавит уважения к нашим особам.
А пока что, сказала я, обо мне можно будет навести справки у мистера Джеймса Хоардена, хирурга с Лестер-сквер. Если вам угодно, я припишу его адрес под своим именем.
Не стоит! Именно он вылечил Тома, когда тот сломал ногу.
Спасибо А теперь, обернулась я к Дику, будьте так добры, сопроводите меня к мистеру Хоардену.
Дик осведомился о том, как пройти до Лестер-сквер, и, выяснив, что идти нам недалеко, мы отправились туда.
VI
Мистера Джеймса Хоардена тоже не оказалось дома, но он должен был вернуться к семи часам, а так как часы показывали уже половину шестого, мне предложили его подождать.
Я попросила Дика вернуться в гостиницу, поскольку та находилась недалеко от Лестер-сквер, и прийти за мной через час. И в самом деле, Лестер-сквер лежит примерно на полпути между Оксфорд-стрит и Темзой, на которую выходили окна нашей комнаты.
Прошло около получаса, и я услышала, как раздались три или четыре торопливых удара в дверь: так хозяин дома оповещал о своем приходе.
Он вошел в своего рода приемную, где я его ожидала, и, хотя в комнате уже царил вечерний полумрак, тотчас меня узнал.
О, это вы, мое прелестное дитя! обратился он ко мне с улыбкой, не лишенной некоторой грусти. Покидая в последний раз Хоарден, я не сомневался, что не замедлю повстречать вас в Лондоне.
Вы меня в чем-то упрекаете, сударь? спросила я.
Нет Молодости свойственна страсть к приключениям, а красота сходна с роком тем, что ее счастливых либо пагубных следствий никто не может ни предугадать, ни предотвратить. Не желаете ли пройти в мой кабинет? Там мы сможем поговорить без помех, а мне кажется, что вам надо немало мне поведать.
Если вы будете так добры, что выслушаете меня, сударь.
Идемте, дитя мое.
И взяв со стола канделябр с тремя свечами, он пошел впереди меня.
Мы вошли и уселись в его кабинете, обставленном просто, но с большим изяществом.
Так, значит, вы теперь здесь, начал он. И что вы намерены предпринять?
Сударь, отвечала я, когда я вас спрашивала, известен ли вам мистер Ромни, объяснив, что он родственник одной из учениц пансиона миссис Колманн, я сказала неправду.
Мистер Хоарден как-то странно улыбнулся.
Вы ошибаетесь, сударь, поспешила я добавить, сильно покраснев. Я видела мистера Ромни только однажды: на берегу моря, с ним была дама, которую зовут мисс Арабелла.
Да, утвердительно кивнул доктор, поговаривали, что он путешествовал в тех краях вместе с ней.
А теперь, продолжила я, позвольте мне сказать всю правду.
И я ему описала нашу встречу во всех подробностях, упомянув об адресе, данном мне мисс Арабеллой, и о тех предложениях, что сделали мне оба; не скрыв ничего, я рассказала ему, при каких обстоятельствах я покинула дом его отца, как добралась до Лондона и как безрезультатно посетила дом на Оксфорд-стрит.
Он дослушал до конца, помолчал, внимательно и долго глядя на меня, и наконец, взяв обе мои ладони в свои, заговорил с необычайной мягкостью, хотя и не без некоторой торжественности: