Исповедь фаворитки - Александр Дюма 23 стр.


Адмирал, казалось, только теперь заметил меня, он взглянул мне в лицо с таким видом, будто был очарован моей красотой, и предложил мне сесть рядом с ним.

Эми осталась стоять, закрывая лицо платком, и придушенным голосом сказала мне:

 Говори! Говори же! Его милость скорее тебя послушает, чем меня!

XIII

Я и сама была в сильном волнении. Прерывающимся голосом я объяснила адмиралу, в чем цель нашего визита, уверив его, что, возвратив свободу бедняге Дику, он получит право на мою вечную признательность.

Думал ли он так в действительности или желал мне польстить, но, как бы то ни было, адмирал спросил, какая причина побуждает особу моего общественного положения интересоваться судьбой этого простолюдина, о чьем освобождении я так хлопочу.

Со смирением, к которому примешивалась изрядная доля гордыни, я отвечала ему, что я вовсе не особа с положением, а бедная крестьянка, землячка Дика.

Тогда он взял мою руку и стал смотреть на нее, с сомнением качая головой.

Действительно, мои руки были очень красивы. Сколько помню себя, я весьма ревностно о них заботилась, движимая кокетством, которое проснулось во мне не по возрасту рано.

 Нет, нет,  заметил он смеясь,  это не руки крестьянки.

Я уверила адмирала, что он заблуждается.

 Ну,  сказал он, снимая со своего мизинца кольцо с бриллиантом и надевая его мне на палец,  не хватало только такого перстня, чтобы сделать их руками герцогини.

Я покраснела до ушей от смущения, но больше от удовольствия. Однако, хотя мне тоже казалось, что с этим украшением мои руки обрели особенную красоту, я попыталась все-таки возвратить адмиралу кольцо, преподнесенное так галантно. Но он задержал мою ладонь в своей, заметив, что, если я останусь глуха к его просьбе, мне следует опасаться, как бы и он не отказал в моей.

Я бросила взгляд на Эми; она сквозь слезы глядела на меня с такой мольбой, что у меня не хватило духу упорствовать далее.

Кольцо осталось у меня.

Эми, казалось, заметно приободрилась. Она спросила:

 Но что же будет с моим бедным Диком?

 Послушайте,  сказал адмирал,  я теперь уже не вправе решить подобный вопрос сам; я могу предложить, чтобы его освободили, но мне необходимо получить согласие Адмиралтейства[115].

 Да,  сказала я, сжимая руки Джона Пейна в своих,  но если освобождения попросите вы, они не могут отказать, не правда ли?

 Надеюсь.

 Скажите, что вы уверены!

 Чтобы доставить вам удовольствие, я сделаю все, что от меня зависит,  произнес адмирал с изысканно-вежливым поклоном.

 О,  вскричала я,  если все кончится хорошо, я буду вам так благодарна!

 То, что вы мне сейчас сказали, это правда?  спросил адмирал, пристально глядя на меня глазами, полными если не любви, так, по меньшей мере, желания.

Я покраснела и молча опустила голову.

Мне показалось тогда, будто он обменялся взглядами с Эми, впрочем, в ее взгляде, как и в моем, может быть, не было ничего, кроме мольбы.

 Что ж,  снова заговорил он,  я дам вам доказательство моей доброй воли. Я сегодня же отправлюсь в Лондон и там предприму необходимые меры.

 О, как вы добры!  воскликнула я.

 А когда и где мы сможем получить ответ?  спросила Эми.

 Нет ничего проще,  сказал адмирал.  Подождите его.

 Здесь?  пробормотала я растерянно, вспомнив о свидании, назначенном на этот вечер.

 Нет, в Лондоне, в моем доме на Пикадилли[116]. Я с сомнением покосилась на Эми.

 Спросите у Эммы,  сказала она,  что касается меня, то я к услугам вашей милости.

 Я готова ждать, где вам угодно, милорд,  пробормотала я, надеясь, что нашла удачный ответ.  Только

 Только?  повторил адмирал.

 Мне необходимо быть дома в десять вечера.

 Вы вольны удалиться, когда вам будет угодно. Но, поскольку ответ может заставить себя ждать и мне из-за этого, возможно, придется задержаться допоздна, давайте выпьем по чашке чая с пирогом. После этого я верну вам свободу и попрошу вас возвратить мне мою, чего, разумеется, не стал бы делать, если бы надобность оказать вам услугу не принуждала меня вас покинуть.

Он позвонил в китайский колокольчик, отозвавшийся протяжным трепетным звоном. Вошел слуга.

 Чаю!  распорядился адмирал.

Конечно, все приказания были даны заблаговременно, ибо лакей почти тотчас возвратился с подносом, полным пирожных, печений и прочих сладостей. Все это он поставил на стол.

Конечно, все приказания были даны заблаговременно, ибо лакей почти тотчас возвратился с подносом, полным пирожных, печений и прочих сладостей. Все это он поставил на стол.

 Ну, моя прекрасная просительница, окажите нам любезность: подайте чай,  сказал мне адмирал.

Я повиновалась, конфузясь и краснея, одной рукой протянула ему чашку чая, другой подала сахар, да при этом еще присела перед ним в малом реверансе, которому научилась в пансионе.

 В самом деле,  сказал мне сэр Джон,  все, что я о вас слышал, чистая правда: вы обворожительны!

Я с упреком посмотрела на Эми. Фраза, вырвавшаяся у адмирала, доказывала, что он не только предвидел мой визит, как мне раньше показалось, а просто ждал его.

 А, вы сердитесь на нее, зачем она мне проговорилась, что ее подруга самое очаровательное создание на свете? И на меня вы сердиты за то, что мне захотелось увидеть вас? Но ведь с вашей стороны было бы очень жестоко отказаться прийти сюда. Тем самым вы бы обрекли вашего друга Дика на участь матроса, что, по-видимому, не является его призванием, а меня бы лишили возможности осуществить мое призвание, став вашим покорным слугой.

Я не знала, что мне ответить на эти речи, в которых было так много изящной учтивости, но явно маловато почтительности. Он протянул мне свою чашку, чтобы я добавила туда несколько капель сливок. При этом он заметил, что моя рука дрожит.

 Каково!  пробормотал он.  «Если вы порядочная и хороши собой, вашей порядочности нечего делать с вашей красотою»[117].

Я с удивлением посмотрела на него.

 Вы не видели на сцене «Гамлета»?  спросил он.

 Нет.

 То, что я вам сейчас сказал, Гамлет говорит Офелии, поражаясь тому, как столько грации, красоты и добродетели может сочетаться в одной женщине.

Я покачала головой.

 Но, поскольку Офелия сомневается в любви принца Датского,  продолжал сэр Джон,  он говорит ей:

Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей[118].

При этом сэр Джон сжимал мои руки в своих, а голосу придал выражение глубочайшей проникновенности:

Любовь бесхитростна[119]; я не унижу чувство,
Горящее в груди, уловками искусства.
В смиренной простоте всем сердцем вас молю
Не отвергать меня, ведь я вас так люблю!
О, знайте, Гамлет ваш, примите ж без сомненья
И жизнь его, и страсть, и душу во владенье!

 И что же Офелия ответила на эти слова?

Сэр Джон поднялся.

 Гамлет,  сказал он,  не дал ей времени для ответа: он удалился, доверив сердцу той, которую он любит, говорить за него даже в его отсутствие.

 Вы нас покидаете?  спросила я.

 После трех часов я уже не застал бы лордов в Адмиралтействе, а я желаю доказать вам хотя бы, что умею держать слово, и сегодня же принести ответ, которого вы ждете, а уж будет ли он благоприятен, зависит не от меня.

 А что делать нам?  осведомилась Эми.

 Вы будете так любезны, что подождете меня на Пикадилли. Вас проводит туда мой лакей.

 Не могли бы вы, пока все не разрешится, отпустить бедняжку Дика хоть на сутки?

 Идет,  со смехом откликнулся сэр Джон,  но при одном условии. Пусть мисс Эмма поручится, что этот хитрец не вздумает дезертировать. А если это все же случится, придется мисс Эмме телом и душой отвечать за него.

 Эмма, ты согласна?  воскликнула моя подруга.

Я протянула руку сэру Джону:

 Даю вам слово, милорд.

 Теперь,  вздохнул адмирал,  я хотел бы лишь одного: чтобы мошенник удрал на край света! Что ж, пойдемте, если вам угодно, чтобы я доставил вас на берег.

 Мы поднялись на борт этого судна лишь для того, чтобы посетить милорда,  отвечала я.  И если милорд его покидает, нам больше нечего здесь делать.

Сэр Джон вторично позвонил в колокольчик, и появился тот же слуга.

 Шлюпку!  приказал адмирал.

 Она готова, милорд.

 Вы сойдете на берег вместе с нами и проводите этих дам на Пикадилли. Ужин должен быть приготовлен к семи часам.

Я хотела было возразить против этого ужина в семь, но сэр Джон, не дав мне времени что-либо сказать, предложил мне руку и повел к трапу.

Все офицеры корабля между тем выстроились, образовав два ряда от дверей каюты до трапа.

Я не только потупила взор, но и опустила голову под их взглядами: они были до того тяжелы, что я даже ссутулилась под их бременем.

Назад Дальше