Целиться надо так, он вскинул винтовку и прицелился, спускать курок будете, не рвите, а спускайте мягко, постепенно. Теперь ложитесь и стреляйте по очереди.
Все прибывшие стали ложиться и выпускать по обойме. Никто не попал в ведро, Паренек покачал головой;
Пополнение! Потому нашего брата так и бьют. Я неделю тут воюю: за неделю трех комвзводов убили. Последнего вчера ночью а теперь вот самого назначили. Комзвод посмотрел на своих солдат пустым взглядом, взял винтовку и пошел к деревне.
На обед получили много пшена и мяса. Ни хлеба, ни соли не было. Готовила хозяйка: быстрая, решительная женщина лет сорока.
Соли дала своей, ворчала она у печки. Командиры ваши жрут небось не так, а солдат без хлеба и соли
Не ругайся, мамаша, возразил комвзвод, я вот командир, а есть буду вместе с солдатами.
Знаю какой ты командир! набросилась на него хозяйка, вчера еще солдатом был. В бой некого посылать, вот ты и командир Вон у Марьи капитан и комиссар живут, те с солдатами есть не станут. Знаем мы их!
Наевшись досыта каши с мясом, Григорий неудержимо захотел спать. В комнате за кухней на полу была постлана солома и Григорий сладко вытянулся. Как тепло и как сытно Григорий забыл о войне и заснул без снов, как ребенок.
Вдоль деревни растянулось странное шествие, похожее на шествие духов: несколько сот человек в белых маскировочных халатах, в простынях и скатертях, накинутых на плечи, с капюшонами и полотенцами па головах. Шли тихо, молча, не торопясь. Только иногда доносилась приглушенная ругань командиров. Строя никто не соблюдал. Оружие было сборное: от русских трехлинеек до немецких автоматов. Чувствовалось, что ни командирам, ни бойцам не хотелось идти почти на верную смерть. Наступать казалось бессмысленным, отменить приказ никто не мог. У Григория не было ни оружия, ни маскировочного халата. Паренек-комвзвод за полчаса до выступления разбудил его и сказал, что у него нет лишней винтовки для Григория и что Григорий пойдет в качестве помощника ротного санитара. У плюгавого, маленького санитара было два помощника: Григорий и здоровый, добродушный парень. Шли они сзади. Санитар на ходу объяснял задачу:
Будем атаковать немцев. Укрылись они в деревне, вон за тем лесом, санитар говорил нервной скороговоркой и указывал рукой на темнеющий вдали бор. Наше дело держаться за 11-ой ротой и выносить из огня раненых. Раненых других рот мы носить не обязаны и незачем это делать. Санитар посмотрел на Григория и парня мышиными, бегающими глазками.
А немцы держатся упорно? спросил Григорий.
Три ночи уже в атаку ходили, посмотрел на него раздраженно санитар, 60 % личного состава потеряли. Сегодня будем заходить с тыла.
Григорий опять посмотрел на бор. Он стоял на горе, отделенный от движущейся к нему части широкой долиной, состоящей из двух пологих скатов, спускающихся к невидимой подо льдом и снегом речке. Перед бором сплошной полог синевато-белого снега, над бором глубокое, брызжущее светом бесчисленных звезд, небо. Бор черной чертой разделял небо и землю и за ним был другой, неведомый мир, где большевизм был уничтожен, где впервые за 25 лет происходила встреча России и Запада.
Спустились вниз по узкой проселочной дороге и стали подниматься кверху. Чем ближе надвигался ровный строй сосен, тем более не по себе делалось Григорию. Около самого леса почему-то остановились. На дороге и около дороги темнели неправильные опалины минных разрывов небольшие ямки в снегу и широкий размет черной пыли вокруг ямок.
Идем кучей, подумал Григорий, как бы не обстреляли!
Постояв минут пятнадцать, колонна двинулась вдоль леса. Потом она повернула и над головами сомкнулись отяжелевшие от снега ветви сосен и елей. От сильного мороза снег хрустел громко и сухо и Григорий опять испугался, что немцы услышат этот хруст и откроют огонь.
Не курить и не разговаривать, передали по рядам приказ с головы колонны.
«Значит, противник близко», подумал Григорий.
Лес начал редеть и мельчать. За кустарником показалась опушка большая поляна, освещенная слабым светом звезд. Колонна повернула, вытянулась, приостановилась и белые тени поползли к опушке. Санитар подозвал Григория и высокого пария совсем близко и, наклоняясь то к одному, то к другому зашептал синими дрожащими губами:
Вытаскивать только своих раненых тут сейчас такое начнется! Лучше всего: взял раненого, снес к саням и прячься в кусты до конца боя. Скулы санитара обострились, глаза фосфорически блестели. Нервное напряжение передавалось подчиненным.
Трус, подумал Григорий, чувствуя, что и его начинает трясти животный страх.
А где же сани? спросил он, стараясь справиться со своими нервами.
Пойдемте, я вам покажу, обрадовался санитар и быстро пошел назад по той же дороге, по которой только что пришли.
Лошади были совсем недалеко, в том месте, где кончалось мелколесье и начинался крупный лес, Сани стояли в целине по обеим сторонам дороги. Покрытые инеем, лошади мотали головами, топтались и прядая ушами, напряженно прислушиваясь к тому, что делается на опушке. Бородатые старики в длинных шубах поверх тулупов суетились около саней. Волнение чувствовалось здесь больше, чем на самой передовой.
Ну, ладно! Видели пошли обратно, сказал Григорий, замечая, что санитар не собирается уходить.
Идите, я вас догоню, страх сделал голос санитара неузнаваемо отвратительным.
Григорий повернулся и, чтобы не потерять контроля над своим отяжелевшим телом, быстро пошел к опушке. Сзади него захрустел снег это был второй помощник санитара. Цепи уже залегли и их почти не было видно. Казалось, что Григорий и его товарищ идут одни по завороженному, как в страшной сказке, лесу навстречу притаившейся опасности.
К какой роте мы прикомандированы? спросил Григорий парня.
Забыл, ответил тот тихо.
Григорий не мог вспомнить, какой номер назвал санитар, когда они еще шли по дороге и не вышли в лес. Наплевать! успокоил он сам себя. Буду выносить тех, кого ранят, и все Какие тут еще роты! Всего то наступает 300400 человек, а они называют это полком!
Давай договоримся, в случае чего, друг друга не бросать, услышал Григорий над ухом упавший голос.
Широкое лицо парня было совсем близко; в глазах больше безнадежной тоски, чем страха.
Ладно, согласился Григорий, начиная чувствовать близость к своему случайному товарищу.
Дойдя до того места, откуда их увел санитар к подводам, Григорий осмотрелся. Впереди лежало несколько белых фигур, зарывшихся в снег. Григорий подошел ближе. Фигуры лежали неподвижно, вытянув ноги и положив голову на руки. Григорий прислушался и услышал ровный, тихий храп и посапывание.
Спят черти, прошептал парень, давай и мы окопаемся.
Молча разрыли снег почти до твердой, покрытой льдом земли и легли в неглубокую яму.
Как они могут спать перед боем на 15-ти градусном морозе! озноб пробежал по телу Григория. Оп поправил шлем и уткнул нос в рукав шинели. А хорошо бы действительно заснуть, забыть про предстоящий бой, про мороз, про войну.
Плечо парня упиралось в плечо Григория и с этой стороны было не так холодно. Заснув на морозе, можно вообще замерзнуть, Григорий вспомнил, что почти у всех солдат, прибывших вместе с ним, нет телогреек, что на первом же переходе, после выгрузки из эшелона, замерзло сто человек. А может быть заснуть и замерзнуть легче, чем идти в бессмысленное наступление, напрягаться, испытывать животный страх, а потом быть убитым или изуродованным? Изуродованным! Григорий согласился бы, чтобы его сейчас, немедленно ранили и он очутился бы в теплой комнате в мягкой постели. А где сейчас теплые комнаты в России? Везде холод, террор Где Катя, что с ней, что она сейчас делает? Может быть, она молится за меня. Господи, помоги пережить всё это!
Где-то сбоку раздался четкий хруст снега. Григорий поднял голову. Высокая фигура в белом саване, на шее автомат. Шаг широкий. Время от времени останавливается и дает лежащим в снегу какие-то приказания. Вот она подошла совсем близко, слышен голос тугой, грубый. Приказ и ругань кощунственная, отвратительная. Перед смертью они тоже вспоминают Бога, но как! думает Григорий.
Сигнал атаки: красная и зеленая ракеты, долетает до Григория, и чтобы сразу идти в наступление, а то я вас
Кого он этим запугает или ободрит? В его собственном голосе предельное напряжение, почти отчаяние. Мерзавцы! Обокрали душу русского человека а русские люди спят перед боем в снегу и ничего не отвечают. Едва ли они будут наступать; восстать они не могут, но объявить итальянскую забастовку под огнем противника пожалуй сумеют. А как вообще можно наступать! Пулеметчики пулеметной роты будут стрелять первый раз из пулемета, у минометчиков нет минометов, стрелки не умеют пользоваться винтовками
Ноги стали мерзнуть. Григорий встал и, прячась за куст, стал топтаться на месте. Белые фигуры лежали неподвижно. Что-то хлопнуло и над мохнатыми от инея кустами взвилась вверх красная ракета, поднялась высоко в небо, рассыпая искры, остановилась и затем медленно поплыла вниз. В то же мгновение снова что-то хлопнуло и пересекая трассу красной взлетела изумрудно-зеленая ракета и сейчас же, ломая хрустальную тишину синей ночи, защелкали, затрещали, захлопали ружейные и пулеметные выстрелы. Какие-то белые фигуры на самой опушке стали перебегать, низко пригибаясь к земле. С двух флангов, наперекрест друг другу, полились золотые капельки трассирующих пуль пулеметов. На белом пологе поля, за которым в неведомой дали скрывалась деревня, занятая неприятелем, красными зловещими бликами затрепетало пламя, и Григорий ясно увидел соломенную крышу сарая, в которую продолжала вонзаться расплавленная струя трассирующих пуль. Ближайшие к Григорию солдаты продолжали лежать, распластавшись в снегу, не подавая признаков жизни.