Для меня все кончено, не нужно было ждать так долго, но я не вижу никакого выхода, сил больше не осталось, я долго надеялась, что он изменится, протянет мне руку, ждала от него хоть какого-то знака, жеста, убеждала себя, что он не способен меня бросить, зная, что я жду от него ребенка, но он не хочет и слышать обо мне, а я так верила ему, что же мне оставалось, как не верить?! На что похожа такая жизнь? К чему она мне? Без него, без всякой помощи, я не смогу справиться. Я так одинока, мне не страшно умереть, единственное, чего я боюсь, это остаться в живых. Ухожу без всякого сожаления. Меня печалит лишь одно: я никогда не узнаю, кто это был, мальчик или девочка
Франк еще раз пробежал письмо глазами и содрогнулся, как будто оно предназначалось ему. Решение было принято мгновенно окончательное и бесповоротное. Именно в эту секунду Сесиль навсегда потеряла Франка.
* * *Джимми уже несколько месяцев вкалывал на Центральном рынке, когда молодая кудрявая женщина обратилась к нему в метро с вопросом, не хочет ли он сняться в кино. Работа несложная и хорошо оплачивается. Ну кто бы отказался от такого предложения?! Женщина подыскивала парней, похожих на рокеров. И Джимми начал сниматься в фильме, где, кроме него, была еще целая куча статистов; на площадке царила сумасшедшая неразбериха; режиссер похоже, знаменитый орал на всех подряд, но Джимми ему приглянулся, и он дал ему более выигрышную роль, чем остальным, в сцене драки. Джимми это здорово удивило: драка была фальшивая, все они махали кулаками и корчились от боли только для виду; это в кино зрителям кажется, будто схватка длится целый час, а на самом деле всего один миг: получил кулаком в нос, сдачи не даешь и сваливаешь. Джимми подружился с другими актерами, они свели его со своим агентом, и тот стал давать ему эпизодические роли. Теперь Джимми получал за один съемочный день больше, чем за месяц на Центральном рынке, и, главное, без особых усилий.
Так он актерствовал уже пять лет; вначале ему казалось, что Луиза будет восхищаться тем, какой он стал знаменитый, с какими звездами кино водит дружбу, но с ней этот номер не прошел. К несчастью, Джимми был занят на съемках не каждый день, а когда он не работал, то скучал; и вообще, ему хотелось получить роль со словами, с разными там чувствами и переживаниями, а ему пока предлагали только эпизоды в массовке, где он изображал жуликов, солдат или приятелей главных героев в общем, бессловесных участников потасовок и прочих трюков. Джимми пробовался на говорящие роли, но его не брали, и он не понимал почему; агент объяснял это тем, что у него неважная дикция.
Ты так думаешь?
Может, если поучиться в театральной школе
Слушай, мне двадцать три года, скоро уже двадцать четыре, я слишком стар, чтобы учиться; и потом, учеба не оставит мне времени для съемок. Я вообще работаю по наитию, как Джеймс Дин[32].
Я, конечно, слышал об этом актере, знал его в лицо, знал про его молниеносную карьеру, но никогда не видел ни одного фильма с ним.
Не может быть! изумленно воскликнул Джимми. Да это же самый великий актер всех времен, остальные ему и в подметки не годятся.
И я вдруг увидел то, чего прежде не замечал и что теперь мне бросилось в глаза: Джимми подражал своему кумиру та же прическа, тот же прикид, те же перчатки; он копировал его во всем, вплоть до мелочей, вплоть до высокомерной улыбки и оценивающего взгляда, от которого таяли девушки; он рассказал мне о нем массу всякого такого, чего я до сих пор не знал. Оказывается, у Джеймса Дина было золотое сердце; правда, характер не сахар, зато в жизни он всегда оставался самим собой, а на съемках полностью перевоплощался в каждого из своих героев. Когда он погиб, о нем ходили всякие подлые сплетни, но это вранье, он вовсе не был гомиком, да и зачем, когда перед ним все девушки падали штабелями; даже Натали Вуд, Элизабет Тейлор и Урсула Андресс и те были от него без ума.
Потом Джимми спросил, чем я занят в данный момент, я ответил, что ничем, он глянул на часы и сказал: «А ну, поехали!» Я понятия не имел, куда он хочет меня везти, но сел на заднее сиденье, и Джимми рванул с места. Мне пришлось ухватиться за его пояс, он на полном ходу лавировал между машинами, а на бульваре Сен-Мартен еще и прибавил скорость, чтобы не стоять на светофоре.
Мы за рекордно короткое время доехали до Триумфальной арки, и Джимми затормозил перед кинотеатром, где шла ретроспектива фильмов его кумира. Он назвал кассиршу по имени, спросил, как поживает ее дочка, потом дружески поздоровался с контролером, который похлопал его по плечу и успокоил, сказав: «Не спеши, Билл, фильм начнется только через две минуты». В зале Джимми расцеловался с билетершей по имени Беа. Всем им он представлял меня как приятеля, который никогда не видел на экране Джеймса Дина; услышав это, они прыскали со смеху. Мы уселись в середине второго ряда, а перед этим Джимми еще успел пожать руки парочке пенсионеров, сидевших в четвертом. Шел фильм «Гигант»[33] конечно, в оригинальной версии; мы смотрели на экран не отрываясь, но мне он показался так себе, чересчур затянутый и многословный, со всеми стандартными клише Голливуда и невыносимо бравурной музыкой. Потом Джимми спросил, как мне понравилось; я признал, что Джеймс Дин играет удивительно искренне и сильно; правда, на мой взгляд, его образ был единственным достоинством этого слишком пафосного фильма.
Мы за рекордно короткое время доехали до Триумфальной арки, и Джимми затормозил перед кинотеатром, где шла ретроспектива фильмов его кумира. Он назвал кассиршу по имени, спросил, как поживает ее дочка, потом дружески поздоровался с контролером, который похлопал его по плечу и успокоил, сказав: «Не спеши, Билл, фильм начнется только через две минуты». В зале Джимми расцеловался с билетершей по имени Беа. Всем им он представлял меня как приятеля, который никогда не видел на экране Джеймса Дина; услышав это, они прыскали со смеху. Мы уселись в середине второго ряда, а перед этим Джимми еще успел пожать руки парочке пенсионеров, сидевших в четвертом. Шел фильм «Гигант»[33] конечно, в оригинальной версии; мы смотрели на экран не отрываясь, но мне он показался так себе, чересчур затянутый и многословный, со всеми стандартными клише Голливуда и невыносимо бравурной музыкой. Потом Джимми спросил, как мне понравилось; я признал, что Джеймс Дин играет удивительно искренне и сильно; правда, на мой взгляд, его образ был единственным достоинством этого слишком пафосного фильма.
А я его обожаю, заявил он, сегодня я смотрел его в двадцать седьмой раз.
В антракте мы вышли из зала и увидели, что многие зрители берут билеты на следующий сеанс; я хотел заплатить, но Джимми не позволил он был здесь как у себя дома. В холле он купил два лимонных эскимо для Беа, с которой, видно, был на короткой ноге, а на улице поболтал с несколькими знакомыми; один из них спросил, будет ли он сниматься в следующем фильме Карне[34], и Джимми ответил, что пока еще не решил окончательно.
Мы вернулись в зал; все места уже были заняты, и стояла благоговейная тишина, прямо как в церкви. Начался другой фильм с Дином «Бунтарь без причины»[35]; он шел два часа, и я все это время сидел буквально околдованный, забыв обо всем на свете, даже о том, где я нахожусь. Когда на экране появилось слово «Конец», я не сразу пришел в себя, не сразу осознал, что видел не просто потрясающего актера, а человека, который сломал стереотипы обычного психологического фильма, полностью перевоплотившись в своего героя; только теперь я понял, почему Джеймс Дин с его врожденным, звериным чутьем, весь состоявший из самых неожиданных отклонений от нормы и слабостей, занимает такое уникальное место в кинематографе, почему его почитают богом или, лучше сказать, братом все, кто ему поклонялся.
Конечно, внезапная гибель Дина также способствовала его легенде; он навсегда сохранил для вечности все обаяние своих двадцати четырех лет. Покидая зал, зрители говорили себе: этот парень жив, он это я, а я это он. Мне даже не пришлось благодарить Джимми за этот царский подарок. С того дня Джеймс Дин навсегда связал нас мы стали друзьями и часто ездили в тот кинотеатр, чтобы снова и снова смотреть полюбившиеся нам фильмы; пару раз туда приходила и Луиза, она сидела между нами и так же восхищалась Дином, с той лишь разницей, что предпочитала ему шоколадное эскимо.
Но регулярно она там не бывала.
В тот вечер, когда я впервые смотрел «Бунтаря без причины», Джимми отвез меня домой на своем мотоцикле. Париж принадлежал нам, мы еще с час беседовали возле моего дома, потом он предложил выпить напоследок в кафешке на площади Мобер и там попросил официанта оставить на столе бутылку виски; мы снова и снова говорили о кино, и выяснилось, что Джимми не знает о Синематеке на улице Ульм; тогда я предложил сводить его туда. Поговорили мы и о Луизе, о ее болтливости, заразительном смехе, кипучей энергии. Джимми поведал мне кое-что, чего я не знал; по его словам, она гулена, каких мало: может протанцевать всю ночь напролет, а утром преспокойно выйти на работу; а еще она частенько наведывается в бистро на площади Клиши, где кучкуются любители пинбола, и подбивает их сыграть с ней партию, на которую ставится немало денег, но сама пари не заключает это делают ее хитрые приятели, которые ставят на нее против доверчивых простаков, воображающих, что ничего не стоит обыграть женщину. Они-то и платят ей комиссионные, когда она выигрывает. Джимми сказал, что не раз предостерегал Луизу, ведь не все ее противники так уж наивны.
В общем, Джимми подвез меня к дому, но в тот момент, когда я уже открывал дверь, он догнал меня и сказал: «Хочу тебе сознаться в одной вещи, только дай слово, что никому не проговоришься; об этом мало кто знает, но ты совсем другое дело. Так вот, вообще-то, меня зовут Патрик, а Джимми мой сценический псевдоним». С этими словами он сел на мотоцикл и помчался в сторону бульвара Сен-Жермен.