В тот вечер я уснул, и сновиденье мне приснилось,
Как будто я в своём далёком прошлом очутился,
Я стал другим, вокруг меня всё светом озарилось,
Так в прошлой жизни я в правителя вдруг превратился.
При Чан государях в годы «Всеблагого сиянья»
Жил муж Ди Ти-кан, был достойнейшего обхожденья,
Он за заслуги добродетели получил званье,
Правителем уезда стал «Чудесного хожденья».
Рядом с уездом Пагода красивая стояла,
Где рос пионовый куст, мог любой им наслаждаться,
Когда едва пора его цветенья наступала,
Народ сходился там, чтобы цветами любоваться.
Смотренье оборачивалось там общим весельем,
И празднованье то казалось делом всем привычным,
Раз там увидели девицу без сопровожденья,
Шестнадцати лет от роду и в платье, необычном.
То месяц был второй со знаками Огня и Мыши,
Своей красой девица всех вниманье обратила,
Она, чтоб посмотреть цветы, приблизилась всех ближе
К кусту и слишком хрупкий стебель ветки обломила.
И стража, что следила за кустом, её схватила.
И под замок её в своей сторожке посадила,
Все, кто цветам вред наносил, обычно штраф платили.
Все ждали, вечер скоро, но за ней не приходили.
Ти-кан её увидел и, испытывая жалость,
Кафтан с плеча снял, за ущерб отдал его монахам,
Те отпустили девушку, объятую всю страхом,
И та ушла, превозмогая стыд свой и усталость.
Народ же стал хвалить Ди, как правителя уезда,
Отметив его щедрость, качества и добродетель,
Но Ди-кан не считал, что он такой уж благодетель,
За место не держался, не боялся переезда,
Любил больше вино пить, как подвёртывался случай,
А также музыку, стихи и красоту природы,
И о делах не думал в молодые свои годы,
А записи и книги счётные он бросил в кучу.
Начальники, выше стоявшие, его корили:
«Отец возвысился в работе ваш аж до вельможи,
А вы должность правителя уезда превратили
В пустое времяпровожденье, в игру, быть может».
На что посетовал он: «Можно ли радеть о славе
За жалованье, жалкое, трудиться здесь натужно?
Уж лучше сяду в лодку и отправлюсь к переправе,
Мне кроме гор, воды, текущей, ничего не нужно».
Вернув наместнику печать, работу он оставил,
Домой вернулся, красоту пещер обозревая,
В горах «Прощальная Вершина» себе дом поставил
И жить стал только для себя, людей не замечая.
Обычно шёл он на прогулку, взяв слугу с собою,
Который нёс вино, а он стихи Тао Юань-мина,
Когда стих был по вкусу, пил вино он из кувшина
И радовал свой взгляд, при том, травинкой он, любою.
Везде, где видел красоту, писал стих, воспевая
Природу, мир чудес, и так он жизнью наслаждался,
Раз кучу туч увидел в небе, их обозревая,
Проникся радостью в чертах их лотос показался.
Как будто тот вдали раскрылся в море, над водою,
Тотчас сел в лодку и велел грести в то направленье,
Прекрасную увидел вскоре гору в изумленье,
Вскричал в восторге, разговаривая со слугою:
«Везде носили меня волны в морях всех с ветрами,
Повсюду открывались без изъятья мне красоты,
Откуда же взялась эта гора перед очами?!
Как будто бы небесные спустились вниз высоты.
И с ними нам явились следы духов в нисхожденье».
Он вышел на берег, пред ним стеной скала стояла,
Отвесная, подняться выше в гору не давала,
Он в восхищении своём сложил стихотворенье:
«Встаёт утро в горах, и солнце на зелень ложится,
Цветы встречают гостя, головы пред ним склоняя.
Монах, каких нарвать мне трав, чтоб вновь переродиться
В таких местах, прекрасных, где бессмертье обретая,
Найти способен я чертог души для вдохновенья,
Веслом чтоб правя, мог я плыть в небесные те дали,
Где в музыке под струны циня я найду забвенье
И отдых, удалиться чтобы от земной печали.
Удить в реке чтоб рыбу, попивать вино, хмельное,
Когда вокруг так тихо и светло, подобно раю,
На берегу оставить чёлн, спросить у водопоя,
Найти как Село Персиковое (1), где жить желаю».
Когда последнюю строку писал, то огляделся,
Как будто бы смущённо ещё что-то ожидая,
Тут камень расступился в скале и, вход открывая,
Как будто предлагал войти, чтоб он в лучах погрелся,
Которые из входа, как от солнца, пробивались.
Он приподнял полы одежды и вошёл поспешно,
И вход закрылся, оказался он во тьме, кромешной,
Как в пропасти, бездонной, искорки не загорались.
Уверясь в сердце, что он не жилец на этом свете,
Провёл рукой по камню, замшелому, обнаружив
Расщелину, широкую, что становилась уже,
Когда он шёл по ней и видел тень на парапете.
Расщелина, как козьи там кишки вся извивалась,
Казалось, что спустившись, он идёт в подземном мире,
Потом почувствовал он, как пещера поднималась,
И с каждым шагом становилась всё просторней, шире.
Когда добрался до вершины, небо вдруг открылось,
Было прозрачным светлым, и дворцы кругом стояли,
Куда ни глянь, зари свеченье всюду находилось,
И голубые облака все бликами играли.
Цветы, диковинные, чудо-травы распускались
У врат дворцов повсюду, в крытых галереях.
Ти-кан решил, святым и божествам здесь поклонялись,
Не храмы если это, то обитель благодеев,
Которые от мира в горы Цзоу ( 2) удалились.
Иль, может, это было Персиковое Селенье.
Но вдруг услышал рядом женских голосов он пенье,
И две красавицы-девицы рядом появились.
Одна другой сказала: «Вот и муж наш появился»!
И с вестью поспешили во дворец, вскоре вернулись,
Сказав: «Вас Госпожа ждёт». Ди Ти-кан им поклонился,
Пошёл за ними следом, те у входа обернулись,
И улыбнулись, показав на надпись на воротах,
А там стояло: «Терем Сверкающего Нефрита», -
Доска из букв с изящною резьбой на отворотах,
«Рубиновый Чертог» висел чуть ниже из гранита.
Затем увидел он из серебра большое зданье,
На ложе семи драгоценностей (3) там восседала
Красавица, младая фея в белом одеянье,
Она Ди рядом пригласила сесть, потом сказала:
«Я знаю, любознанье вечное наше пристрастье,
Мы если б истин не искали, скучными бы были,
Я думаю, прогулка ваша принесёт вам счастье,
Соединившую сердца вы встречу не забыли»?
Ти-кан ответил ей: «Всего лишь, я отшельник, сирый,
Мой парус надувает ветер и по рекам носит,
Так как моя душа, мятежная, исканий просит,
Она всё ищет красоту, ей претит вид, унылый.
Поэтому мне странствовать всегда было по нраву,
Меня тянуло к красоте, где б я не находился,
Увидев гору, плавающую, я удивился,
На ней увидел я Престольный Град, лучший по праву.
Я думаю, что нелегко было сюда добраться,
Что я нарушил ваш покой, меня вы не вините,
Всё это как в обитель духов на крыльях подняться,
Прошу покорно, просветите меня, вразумите».
Почтенная же фея улыбнулась и сказала:
«Откуда было вам до этого всего дознаться?!
Ведь на Вершине Фулай (4) вы смогли здесь оказаться
В селенье фей и духов, и даосов здесь немало.
В шестом из тридцати шести всех гротов вы стоите,
Фулай, как и Пэнлай (5) и Лофу (6) плавают по миру,
Я фея Наньюэ (7), с кем говорить благоволите,
Супруга царя Вэй (8), странствующего по эфиру.
Увидев чистоту с возвышенностью души вашей,
Всегдашнюю готовность из беды спасти всех ближних,
Решилась вас обеспокоить и из мира нижних
Людей вас пригласить сюда для важной встречи нашей».
Она своей служанке знак глазами показала,
Чтоб юную та фею к ним на встречу пригласила,
Ти-кан украдкой глянул, когда та к ним заходила,
Девицей та была, что в пагоде цветок сломала.
Почтенная же фея, указав перстом, сказала:
«Это моя дочь, звать Пролитое Благоуханье.
Как-то в одном саду она была, цветок сломала,
Вы помогли, я не могу забыть благодеянье.
Хочу в знак благодарности отдать её вам в жёны».
Придворные той ночью свадебным занялись делом,
Младые совершили там взаимные поклоны (9),
Вступили в брак и стали близкими душой и телом.
На праздник утром сонмища всех духов к ним явились:
Кто, на драконах сидя, всё в плащах, накидках, белых,
Одни в парчовых одеяниях с небес спустились,
Другие же на лисах из полуночных пределов,
Кто прибыл на носилках, драгоценностью блистая,
И каждый поспешил вначале феям поклониться,
И были там такие, на воздушных колесницах,
Что прибыли их космоса Потерянного края.
Гостям, что прибывали, подавали угощенья,
Все, низко кланяясь, к столу, еду бать, подходили,
И чашу выпивали все из золотых каменьев,
Где эликсир бессмертья был, его тут и варили.
Друг другу духи кланялись и за столы садились,
Они сидели слева, а Ди справа посадили,
Едва за стол уселись, как им слуги сообщили,
Что Золотая Фея (10) прибыла, к ней устремились.
Спешили на поклон все к ней, потом духи поднялись
По лестнице вверх в терем, музыка тут заиграла,
Пир начался, изысканные блюда подавались