Джильде улыбнулся проходивший мимо очень уж тощий человек в сером фраке, завернутый в чёрный плащ, с очень уж бледным лицом. Девочка улыбнулась ему в ответ и остановилась, подняв глаза к небу, туда, куда указал ей незнакомец. Оно было ясным, и Господь зажёг в нём свои свечи на вечереющем небосклоне начинали загораться звёзды. Вдруг одна из них неожиданно пошатнулась и покатилась вниз, оставляя за собою длинный полыхающий шлейф. Бабушка говорила Джильде, что когда с неба падает звезда, это значит, что чья-то душа отправляется в царство Божие. «Наверное, умер кто-то», промелькнуло в голове у Джильды. В тот миг она и не могла догадаться, что эта звёздочка предназначена ей кованый каблук сапога капрала Жерара оборвал и её размышления, и всю её короткую жизнь. Её угораздило остановиться на пути французского патруля, во главе которого шагал Жерар. Он был человеком злым и невоздержанным, потому что его таким вырастили и родители, и окружавшие его люди. Капрал был родом из Лилля, огромного грязного города с гигантскими рабочими трущобами. Пьянство, нищета, грязь, всеобщая озлобленность вот в какой обстановке вырос он. Пьяный отец колотил его чуть ли не каждый день, мать макала лицом в помои и обзывала мразью, потому что оба почитали Жерара за бездельника и тунеядца пока все его братья и сёстры сновали по городу, кто подрабатывая, кто воруя, сам он предпочитал гонять голубей. В один дождливый день терпение его перешло через край, и он стал совершенно другим человеком. Для начала он поотрывал головы всем своим голубям, потом принялся ловить крыс и живьём выпотрошивать их. Далее настал черёд кошек Жерар выдёргивал им когти щипцами, украденными у дантиста, и сбрасывал с крыш. Потом стал связывать их хвостами, пока несчастные животные, не в состоянии разделиться, сами отгрызали себе хвосты. Когда началась революция, семнадцатилетний Жерар сбежал в Париж, записался в революционную армию и с наслаждением конвоировал избитых и связанных дворян к гильотине. Он даже удостоился чести стоять у эшафота, с которого последний раз в жизни взглянул на солнце король Людовик XVI. Оказавшись в армии генерала Бонапарта, Жерар прошёл всю его итальянскую кампанию и вот теперь сделался покорителем Рима.
Удар сапога капрала пришёлся Джильде как раз в голову её тонкая височная косточка даже хрустнуть не успела, а мигом обратилась в прах. Крохотное измождённое тельце девочки, как подкошенное, рухнуло на брусчатку, и промеж камней потекла ярко-красная кровь. Она лилась и из зиявшей в её виске раны, и из ушей, и изо рта, и из носа. Свечи рассыпались и покатились в разные стороны. Французский патруль принялся дружно хохотать, а капрал Жерар, сплюнув, добавил: «Ишь ты, уже и свечами себе на могилку запаслась, маленькая потаскушка!». Солдаты пошли себе дальше, а Джильда продолжала лежать и заливать своей остывающей кровью мостовую. Бледный человек в сером фраке тоскливо поглядел на мёртвую девочку и побрёл своей дорогой.
На следующее утро никто даже и не заметил, что грязная оборванная девочка с удивительно красивыми, льющимися чёрными волосами и огромными серыми глазами больше не стоит на углу улиц Львиной Пасти и Кондотты и не торгует свечами. Будто она там и не стояла никогда. Один лишь художник Марио с грустью обнаружил, что не может больше помочь несчастной девчушке, купив её товар, потому что покупать ему теперь было не у кого. Ему было и невдомёк, что Джильда отныне счастлива, потому что оказалась она в объятьях матушки за большим праздничным столом, полным всяческих яств, у огромного камина в красивом бархатном платьице и красных туфельках по размеру. Как же она была теперь счастлива!
III
Тюремная решётка жалобно заскрипела покрытыми ржавчиной и давно не смазывавшимися петлями и створками и будто нехотя принялась открываться. Чуть подавшись вперёд, она на миг замерла, словно задумавшись, а стоит ли впускать франтоватого, с немного вьющимися волосами, очень красивого человека средних лет в генеральском мундире, и, решив всё-таки распахнуться перед таким мужчиной, продолжила своё неторопливое движение.
Луи Александр Бертье, главнокомандующий французской армией в Италии, как павлин медленно вплыл в плохо освещённую комнатку в цокольном этаже промеж подвалов и наземных помещений замка Сант-Анджело. Замок этот возвышался прямо на берегу Тибра и построен был много столетий назад как усыпальница для могучего императора Публия Адриана. По прошествии веков ему пришлось послужить и папской крепостью, в которой многие из понтификов прятались от варваров древних и нынешних, и складом провианта и оружия, и святым местом для укрытия от чумной заразы. Сказывали, что на верхней площадке замка как-то явился ангел и спас Рим от чумы, с тех пор замок в честь ангела этого и прозвали. Теперь же ему выпала незавидная участь служить последним пристанищем для тех, кого курия почитала за неугодных да за еретиков. Проще выражаясь тюрьмой.
Луи Александр Бертье, главнокомандующий французской армией в Италии, как павлин медленно вплыл в плохо освещённую комнатку в цокольном этаже промеж подвалов и наземных помещений замка Сант-Анджело. Замок этот возвышался прямо на берегу Тибра и построен был много столетий назад как усыпальница для могучего императора Публия Адриана. По прошествии веков ему пришлось послужить и папской крепостью, в которой многие из понтификов прятались от варваров древних и нынешних, и складом провианта и оружия, и святым местом для укрытия от чумной заразы. Сказывали, что на верхней площадке замка как-то явился ангел и спас Рим от чумы, с тех пор замок в честь ангела этого и прозвали. Теперь же ему выпала незавидная участь служить последним пристанищем для тех, кого курия почитала за неугодных да за еретиков. Проще выражаясь тюрьмой.
Да, Бастилия помощнее была, задумчиво обвёл взглядом заплесневелую кладку стен генерал, и что, тут всё такое?
Его последние слова были обращены к помощнику коменданта крепости, оказавшегося савояром и довольно сносно изъяснявшегося по-французски.
Куда ж самого коменданта подевали?
Да пьёт он, ваше сиятельство, запинаясь, ответил савояр, ещё за день до того, как вы в Рим пожаловать изволили, так и начал, а уж остановиться мочи у него нет.
Слабый человек, наморщил лоб Бертье, последний комендант Бастилии был не чета, много отважнее. Держал крепость до последнего, хотя в ней и сидело-то двое фальшивомонетчиков, три карманника да какой-то сумасброд-ирландец, возомнивший себя Юлием Цезарем! Не сдавал крепость до тех пор, пока его голову не вывесили, нанизанной на пику, у ворот. А у вас тут и защищать-то нечего плесень одна!
Так ведь на заключённых, ваше сиятельство, ни курия, ни инквизиция денег-то особо и не давали!
Вот и поплатилась ваша инквизиция где она сейчас?! Бертье резко развернулся и испепелил взглядом савояра, отчего тот чуть не обделался, а братья-иезуиты где? Проворовались! Зажрались! Боролись с грехом, а сами в нём увязли. Вечная истина, вечный замкнутый круг.
Генерал Бертье имел превосходную военную школу и блестящую карьеру, неуклонно ведшую его только в гору. Начав в инженерных войсках по протекции отца и в драгунском корпусе князя де Ламбека, в возрасте двадцати семи лет вместе с Рошамбо он отправился в Америку помогать английским колониям свергать короля Георга, а, вернувшись во Францию уже в чине полковника, командовал в Версале гвардейским корпусом Людовика XVI и помог ему с семьёй бежать. Тот, правда, дальше Варенна не добрался, его печальная судьба известна всем. Бертье же судьба благоволила он поступил на службу Конвенту и отличился и в Аргоннской, и в Вандейской кампаниях. Настала эпоха Директории, и уже генерал Бертье сражался рука об руку с корсиканским гением при Лоди. Теперь он, в белом запылившемся кюлоте, заправлённым в заляпанные грязью высокие сапоги, и синем мундире, покрытом дорожной пылью чуть менее штанов, стоял в полуподвальном этаже замка Сант-Анджело в звании главнокомандующего.
«Именем Французской Республики и по велению достопочтенной Директории, во имя свободы, равенства и братства все заключённые тюрьмы замка Сант-Анджело объявляются помилованными и освобождёнными!». Это распоряжение, зачитанное одним из французских офицеров, прозвенело откуда-то сверху, разносясь по казематам подземелий гулким эхом.
Да, друг мой, поймав опешивший взгляд савояра, улыбнулся Бертье, все заключённые отныне свободны, распорядитесь открыть все решётки и двери и выпустить всех на свободу, предварительно, однако, проверив на наличие в своих камерах вдруг помер кто от такой сырости? Тут и крысам дышать в тягость, а уж людям подавно. В Риме теперь закон я. А не папа и не кардиналы. Завтра я провозглашу здесь Римскую республику, и она станет ещё одним звеном в веренице справедливейших государств Европы, основанных нами. Не стоит бояться, ничего страшного. Однако, братец, у меня к тебе дело иного рода.
Савояр напрягся и вытянулся по стойке смирно.
Я имею интерес касательно одного заключённого, обретавшегося тут в вашей клоаке какое-то время тому, Бертье нахмурился и принялся сверлить взглядом несчастного помощника коменданта, который и знать не знал, что такое клоака, а оттого ему сделалось ещё страшнее, чем было.
Премного рад буду вам помочь, ваше сиятельство! прокашлял он.