Вижу И что будем делать?
Да, черт его знает! Все надежды на то, что Лан все-таки сможет уладить конфликт
«А разве на это еще есть надежды? Ясно ведь, он проиграл в этой словесной баталии», подумал Аминьо про себя, но вслух говорить не стал, опасаясь, что Командиру Хунахпу не по душе придется его пессимистичный настрой.
Как тебе это нравится, каудильо? послышался рядом шипящий от злости голос Хорхе, Мы за них кровь проливаем, а они нас вон как кроют! Да еще и угрожают!
Не нравится, тихо отозвался Командир, не отрывая обеспокоенного взгляд от своего брата. Тот с хладнокровием принимал на себя очередной шквал ругани, Они напуганы. Скорее всего, военные где-то поблизости, вот они и боятся, что если сейчас помогут нам, то завтра нагрянет армия и расстреляет всех за пособничество.
Да, так уже на моей памяти случалось, подтвердил Марко, когда я еще был в команде Фернандо. Армия выслеживала нас по пятам и жестоко расправлялась со всеми, кто отваживался встать на нашу сторону.
Эти не отважатся, удрученно пробормотал Эльчито.
Трусы поганые! снова зашипел Хорхе, Только и умеют, что на словах пыжиться! На кол они нас посадят! Ха! Может нам самим перестрелять всех этих гадов за трусость, предательство и пособничество военным?!
Командир кольнул его быстрым осудительным взглядом, но промолчал.
Ну ладно, если не хочешь всех, каудильо, то нужно хотя бы этого ублюдка-префекта шибануть, настаивал Хорхе.
Он не префект, а синдика6, медленно поправил его индеец.
Какая, к чертям, разница?! Он же настраивает деревенщин против нас!
Есть разница. Он персона народоизбранная, а не назначенная сверху.
И что из этого?
А то, что мы должны уважать выбор народа. В конце концов, мы ведь боремся за их права.
И что ты предлагаешь? Сдаться и уйти с поджатыми хвостами, только потому, что эти мрази выбрали привычное спокойное рабство, вместо борьбы? Только потому, что они выбрали сторону армии угнетателей, а не нашу? Мы не должны капитулировать! Иначе, революции конец, каудильо!
Мы и не будем капитулировать Просто было бы лучше сейчас обойтись без резни, он указал на брата, У него есть шанс все по-хорошему уладить, поэтому подождем.
Что-то пока я не вижу, чтобы у него получалось, фыркнул Хорхе.
Для брата сейчас главное заставить этого типа слушать Старик не сможет долго распыляться в том же духе, устанет, притихнет. Без своего лидера и остальные угомонятся. Вот тогда и посмотрим кто кого.
А если, устав распыляться словесно, они решат напасть.
Нападут значит, поплатятся. Но мы первыми нападать не будем. Это не военные, а крестьяне.
Это предатели.
Пока еще нет, помотал головой Командир, Но пушки держите наготове, окинул взглядом всех стоявших рядом с ним бойцов, заметил подошедшего Аминьо, подозвал его пальцем к себе.
Он сразу подтянулся, нервно сглотнул, протиснулся между Марко и Хорхе:
Да, Командир?
Индеец наклонился к самому его уху.
Где Чаби?
Не знаю. Я помогал ребятам с погрузкой и не видел, куда он ушел. Думал он здесь, с вами.
Командир недовольно поморщился.
Минко, найди его, попросил он шепотом, Нечего моему сыну тут шататься одному, когда у местных такой настрой. А когда найдешь, возвращайтесь с ним в лагерь, ясно?
Да. Но почему, Командир?
Если начнется заварушка, я не хочу, чтобы Чабио здесь находился.
Может, все еще обойдется? с надеждой спросил он.
Командир снова взглянул на своего брата отважного бестиария, наконец перенявшего инициативу и начавшего метать дротики благоразумных слов в освирепевших тварей
Может и обойдется. Но я не хочу рисковать. Уведи Чаби.
Слушаюсь, Командир!
Найди его уведи его- Командиру легко говорить! А вот он ни сном, ни духом, где теперь искать мальчишку. И уж тем более, он понятия не имеет, как заставить Чаби вернуться в лагерь. Он слишком хорошо знает своего друга. Да стоит мальцу только услышать, что тут что-то без него затевается, и шиш два он согласится уйти в лагерь! Может схитрить? Наплести что-нибудь в духе «если сейчас же не смоемся, нас заставят грузить еще одну повозку» Или нет, лучше сказать: «Враг приближается. Нужно предупредить об этом оставшихся в лагере» тогда он точно согласится. Вот только нужно его найти
Он вышел на ту улицу, где по лживым уверениям Тобо, малец якобы зажигал с его красоткой, встал, осмотрелся, озадаченно сковырнул носком ботинка втоптанный в пыльную дорогу бычок самокрутки из тех, какими частенько баловался его другОпределенно, Чаби здесь проходил. Вот и свежие следы от его сапог на пару сантиметров больше его собственных без разбору: по дороге, по кочкам, по лужам отпечаток ребристой подошвы в чавкающей грязи свернул с дороги к одному из самановых домиков. А вот и другой след маленький, изящный, женский с круглой ямочкой от каблучка Диковинным узором перемежение его следов, ее следов в беспорядочном кружении, в истаптывающем друг друга путанном свиле, в таинственном вальсе. И нет, не врал ему Тобо взбудораженное воображение уже вырисовывает их тела, впившиеся друг в друга судорожным объятием страсти, вырисовывает их губы мягкие и податливые как необожженная глина слившиеся, слипшиеся друг с другом вкусом горькой помады и сладкой слюны, и закрывшиеся от блаженства и стыдливости глаза Чаби, и его ладони, рыскающие на ощупь по ее талии, спине, бедрамИ кружатся кружатся семинильные шажки обоих то отступая, противясь, то уступая, поддаваясь, а потом тонкой вырвавшейся из круговорота змейкой, убегают к порогу домика.
Он вышел на ту улицу, где по лживым уверениям Тобо, малец якобы зажигал с его красоткой, встал, осмотрелся, озадаченно сковырнул носком ботинка втоптанный в пыльную дорогу бычок самокрутки из тех, какими частенько баловался его другОпределенно, Чаби здесь проходил. Вот и свежие следы от его сапог на пару сантиметров больше его собственных без разбору: по дороге, по кочкам, по лужам отпечаток ребристой подошвы в чавкающей грязи свернул с дороги к одному из самановых домиков. А вот и другой след маленький, изящный, женский с круглой ямочкой от каблучка Диковинным узором перемежение его следов, ее следов в беспорядочном кружении, в истаптывающем друг друга путанном свиле, в таинственном вальсе. И нет, не врал ему Тобо взбудораженное воображение уже вырисовывает их тела, впившиеся друг в друга судорожным объятием страсти, вырисовывает их губы мягкие и податливые как необожженная глина слившиеся, слипшиеся друг с другом вкусом горькой помады и сладкой слюны, и закрывшиеся от блаженства и стыдливости глаза Чаби, и его ладони, рыскающие на ощупь по ее талии, спине, бедрамИ кружатся кружатся семинильные шажки обоих то отступая, противясь, то уступая, поддаваясь, а потом тонкой вырвавшейся из круговорота змейкой, убегают к порогу домика.
Он замер, ошеломленно всматриваясь в эти улики еще не измены, но уже обмана, и где-то внутри него вспыхнул мучительный обжигающий огонь нет, еще не ревности, но уже обиды! Как он мог! А еще лучший друг, называется! Отвернуться не успел, а этот «лучший друг» этот сопливый малец уже закрутил с его женщиной! Ладно, пусть пока еще не совсем его Но ведь все шло к этому! И ведь он нарочно на зло ему из зависти! Гаденыш!
Нет, постой Не стоит накручивать и придумывать. Это всего лишь следы на дороге. Они ничего не доказывают. Ничего. Ничего, кроме того, что они вдвоем зашли к ней в дом И разрываемый на части дурными мыслями и надеждой на то, что они не оправдаются, он подошел к грязному мутному окошку, прильнул к нему лицом, да так и остолбенел. Там в глубине в самом углу темной комнатки, сквозь толщу пыли и пелену легкой занавесы, как в туманной дымке тревожного сна, он различил их слившиеся силуэты. Увидел острый профиль лица Чаби и ее растрепанную головку, маячившую из стороны в сторону в тщетных попытках увернуться от его настырных губ. Точно маисовое зернышко, выскальзывающее из прожорливого птичьего клюва Судорожные рывки ее изящного тела, угодившего в западню его крепких рук бессильное сопротивление прижатой к стене жертвы. Теперь никаких сомнений! Он Он ее Подлец! Мерзавец! Скотина!
В долю секунды кровь в его жилах вскипела, и снова нестерпимо, мучительно зачесались костяшки инстинктивно сжавшихся кулаков: вломиться в этот дом, оторвать его от Кармилы, и влепить прямо в лицо со всего размаху
Едва не споткнувшись, метнулся к двери заперто. В отчаянии стал колошматить по ней руками и ногами: Откройте! Немедленно! в ответ тишинапотом шорох, перешептывание. Прислушался. Нет, слов не разобрать Эй, ты, гад! Если сейчас же не откроешь, я
Открыла она: волосы взлохмачены, помада размазана, глаза широко распахнуты в ужасе и поблескивают, словно от слез.
Аминьо я ничего не
Все хорошо Все в порядке, милая, обхватил ее перепуганное личико руками, погладил влажные щеки, Я видел, что это он Я это так не оставлю! и вскинул взгляд на него на этого сопливого мерзавца, вальяжно стоявшего посередь комнаты и наблюдавшего за происходящим с нахальной и бесстыжей ухмылкой, Все, Чаб! Теперь ты у меня так просто не отделаешься!
Хотел наброситься на него прямо здесь и сейчас, но Кармила Как же крепко она ухватилась за его руку.
Нет, Аминьо, прошу, не надо Не бей егоОн не виноват
Что?! Он к тебе лез! Я видел!
Пожалуйста Не надо его бить
Но, Кармила?
Нет Не надо Аминьо, не надо, прошу
И как же стоит понимать эту просьбу? Просьбу, прозвучавшую едва ли не мольбой сквозь частые всхлипы. Женское милосердие? никчемное, непонятное, алогичное, неоправданное и совсем незаслуженное. Зачем она заступается за этого распоясавшегося наглеца, который чуть не надругался над ней ради забавы, и, судя по всему, даже не жалеет об этом. В его дерзком взгляде нет ни раскаяния, ни стыда, ни чего-либо другого, что, по его мнению, просто обязано быть у человека, пытавшегося совершить подобную гадость. Но нет ничего. Лишь высокомерный смешок чуть встряхивает измазанные аннатовым пектином губы: