Я никогда не отпрашивалась на выступления и вообще старалась, чтобы эти две мои ипостаси не соприкасались.
Впрочем, все знали, что я пишу стихи. Могла на работе подписывать конверты в журналы, по телефону из лаборатории решала все свои литературные дела, дома не было телефона.
Могла, чтобы не забыть, на работе записывать какие-то строчки. Кто-нибудь склонялся над моим плечом, и я говорила:
Это было в походе. Такой тяжёлый поход, рюкзак просто пудовый, а ночью вдруг звездопад!
Не надо было, не надо было, не надо было!
И вдруг звонок.
Света, приходи срочно в Союз писателей, тебя ждёт Бахарев.
Александр Арсеньевич был секретарём Союза. Он хорошо ко мне относился, да я была уверена, что ко мне все хорошо относятся! Разве что Гарнакерьян Разве что Халупский.
Я в перерыв, хорошо?
Перерыв сорок пять минут. Сколько раз я бежала, не ожидая троллейбуса, только бы успеть вернуться!
Светлана, поздравляю, тебя вызвали в Москву, на семинар молодых поэтов России.
Правда? Меня? А когда ехать?
Через два дня. Возьми на десять дней отпуск за свой счёт, командировку мы тебе оформим. Если на работе будут сложности, позвони, я улажу.
Мой начальник тогда сорвался в первый раз:
Никакого отпуска! Ты прекрасный инженер, а увлекаешься всякой чепухой. Бросай свою музыку и занимайся делом!
Звоню Бахареву, чуть не плачу:
Меня не отпускают, Александр Арсеньевич!
Я тебе давно говорил: бросай свою контору и занимайся делом! Не переживай, этот вопрос беру на себя.
Следующий звонок Жаку. Он волнуется, переспрашивает один и второй раз:
Вы едете? Когда? А когда начало? Командировка от Союза? Но это же прекрасно, Светочка!
Еду, еду, какое счастье! Со всеми делюсь этой радостью жизнь меня ничему не учит, ни тогда, ни сейчас.
Боря Примеров, который только недавно говорил мне, хлопая по плечу:
Я гений и ты гений, остальные барахло! Неважно, что назавтра он говорил то же самое кому-нибудь другому
Боря Примеров сказал:
Тебе просто повезло. Моя книжка задержалась, была договорённость в Москве, что вызовут меня.
А Коля Скрёбов, я и к нему пришла поделиться радостью, сказал:
Поздравляю. Но если бы тебя не вызвали, поехал бы я, уже все бумаги подготовлены.
Оказывается, все, кроме меня, знали, что готовится семинар. И я начинаю кому-то переходить дорогу
Семинар шёл несколько дней, а мне показалось целую вечность. Целая вечность праздника!
Мы жили в гостинице «Юность». Днём семинары, а вечером, в кафе, собирались снова, и приходили молодые московские поэты, мы им были интересны, молодые поэты со всей России!
Однажды, когда кафе гудело, как обычно, спорами, разговорами и стихами, вдруг кто-то вбежал:
Ребята, Кеннеди убили!
Это было как разорвавшаяся бомба! И кто-то из гостей сказал растерянно:
Наша разведка тут ни при чём, я точно знаю!
На семинарах нами занимались известные поэты. Мы, молодые, были им интересны! Почему в Ростове мы были интересны только Жаку? Он и на этот семинар приехал, я увидела его в коридоре и удивилась. Хотя чему было удивляться, неужели годы должны были пройти, чтобы я поняла: он приехал поддержать меня!
Кого только не видели мы в кулуарах! Мы знали этих поэтов по книгам и журналам, они были для нас непререкаемым авторитетом.
И Юлия Друнина говорит, что у меня самые интересные стихи в семинаре. И Борис Ручьёв дарит мне свою книжку, а ведь один молодой поэт просил её на коленях.
И я, как в юности, хожу со свитой в три-четыре человека, и тот же молодой поэт объясняется мне в любви.
Я влюбляюсь, только не в него, а в красивого морячка. Мы ходим с ним за руку. Его корабль уходит на Кубу. Ему ещё служить полгода, а потом он по дороге домой за мной заедет.
Не заехал, конечно. Когда мы с ним пришли в гости к Дине Терещенко, она это сразу поняла:
У вас ничего не получится, он слишком красив.
Но это было потом, в чёрную полосу, когда и так всё было плохо, карета стала тыквой, а лакеи крысами.
А тогда Мы сидим на ступеньках в Доме союза и слушаем любимых поэтов. Зал переполнен, нас впустили без мест. Мы на ступеньках, они на сцене, хотя мы почти ровесники. И ни тени зависти в душе! Всё ещё будет у меня, я уверена, и ведь сбылось же!
Но когда ещё это будет. Сколько за это нужно съесть кислых яблок у встречной яблоньки, как та падчерица, ситных пирожков, делать всё то, на чём проверяет на прочность судьба.
Я даже не огорчаюсь, когда Сергей Поделков ругает меня в докладе за мелкобуржуазность. Были у меня стихи в сборнике, как я любуюсь мужем и сыном, а муж хочет ещё и дочку.
Зачем нам все эти семейные радости! гремел он с трибуны.
Какие семейные радости, я не замужем, и я ещё не знаю этого, но у меня никогда не будет ни сына, ни дочки.
Аршак Тер-Маркарян, из нашего Клуба молодых литераторов, говорил мне потом, что этот доклад они проходили в Литинституте.
Он был полностью опубликован в «Литературной газете», и я фигурировала в нём как образец мелкобуржуазности.
Но это ещё когда будет! А пока пять человек принимают в Союз, про меня спорят, за меня и Ручьёв, и Юлия Друнина, но Марк Соболь говорит:
Она написала прекрасную книжку. Эта книжка завершена, она вложила в неё всё, что могла, и, по-моему, больше ничего не напишет. Давайте подождём вторую книжку, а там посмотрим!
И его послушали. Я оказалась в числе тех, кого отложили до второй книжки.
Конечно, вся моя жизнь сложилась бы по-другому, но я уезжала уверенная, что это временная отсрочка. Как это я больше не напишу стихов? Да пока дышать я умею!
И вторая пятёрка это как серебряная медаль на Олимпиаде!
В Ростове мне сказали, что на поэтической секции состоится обсуждение моих стихов.
Мудрый Жак сказал:
Откажитесь, послушайте опытного человека!
Не послушалась, дурочка.
Осталось ощущение, что меня заманили и избили жёстко и жестоко. Помню, что очень хвалили стихи другой поэтессы, моей подруги. Особенно Гарнакерьян. И она решила, что теперь он будет поддерживать её, помогать, но он и думать о ней забыл назавтра!
Она спрашивала у меня:
Ты не знаешь, почему?
А я была просто ошеломлена. За меня никто не заступился! Ни Егоров, который только недавно хвалил меня в рецензии на целую газетную полосу, ни Долинский, ни Коля Скрёбов никто.
Я не задавала вопросов, но, наверно, что-то было в моих глазах, если Даня Долинский сказал при встрече:
Мы должны были поставить тебя на место, иначе бы ты загордилась и перестала писать стихи.
Я и не писала полгода. Коля потом долго напоминал мне строчки, которые появились у меня после этого обсуждения:
Пройдут года, и не представит кто-то,
Как я стою на линии огня,
В окопы залегла Донская рота
И целит в безоружную, в меня,
Из амбразур, из дотов и из дзотов,
А бывшие друзья из-за угла,
Чтоб мне казалось: вся стреляет рота,
А каждых глаз я видеть не могла.
Вдруг оказалось, что я одна, никого вокруг.
Кто сказал, что друзья познаются в беде? Один был далеко, второй теперь ухаживал за другой поэтессой. Такой парадокс: всю её жизнь, даже после моего отъезда, мальчики, потом взрослые мужчины, которые безрезультатно ухаживали за мной, переходили к ней. Она спрашивала у меня с досадой:
Почему они после тебя приходят ко мне?
Наверно, думают, что мы похожи, раз ты тоже пишешь стихи.
Но они уходят!
Потому что мы разные.
А тогда, после обсуждения на секции, она вдруг прислала мне письмо мы не можем дружить, не должны, потому что нас друг с другом сравнивают и сталкивают лбами.
Ну не должны, так не должны. Я ничему не удивлялась, маятник стоял в крайней противоположной точке. Стоял намертво.
Я очень разозлилась на себя, конечно. Давно не сидела за столом, мы с ним отвыкли друг от друга! И у настольной лампы давно сломан абажур.
Мы ещё поборемся! Ты будешь сидеть за столом каждый день. Даже если ничего не будет получаться. Абажур можно сделать из ватмана и скрепок.
У меня потом несколько лет был абажур из ватмана с моими подписями вместо рисунка.
И Гарнакерьян год за годом, встречая меня в городе, спрашивал:
Светлана, почему ты не приходишь к нам на секцию поэзии? У нас теперь всё по-другому.
Спасибо, мне хватило одного раза.
Ну-ну
Критик
Прошли годы, меня приняли в Союз писателей, я переехала в Москву.
Я очень полюбила Переделкино. Это была любовь с первого взгляда, с первого приезда. Стояла зима белый снег, белые берёзы, белая сказка
Со временем этот Дом творчества раз или два в году становился моим домом.
Чаще всего путёвки доставались не в сезон, но мне было хорошо там в любое время года.
Полупустая столовая, мы сидим за столом с немолодым человеком. Завтракаем вдвоём, ужинаем вдвоём, днём он в городе. Ведём ни к чему не обязывающую светскую беседу.