Фарлан только покачал головой и тяжело вздохнув: «Вот же напасть!» подошел к ним.
Как вы? Черный посмотрел на Ольгерда, но ответил ему Фрикки.
Все отлично! Устроились. Он показал взглядом на занавешенный угол и свою лежанку рядом.
Покивав, Фарлан подсел к воспитаннику.
Тут такое дело. Он сделал паузу. Вечером Тонгвар хочет накрыть стол для младших выпить за встречу, обмыть добычу и все такое.
Ольгерд повернул голову и молча всмотрелся в глаза наставнику, а тот, сделав над собой усилие, все же продолжил:
Я вот что думаю может, нам не ходить?
Теперь на Фарлана уставился еще и Фрикки, а возня Ираны за шкурой затихла.
Почему? В голосе Ольгерда прозвучало искреннее непонимание, а Фарлан, не зная, что ответить, замялся. Сказать правду? Мол, я считаю, что закончится это все плохо. Ветераны нальются пивом и попрут с разборками, еще хуже начнут задираться и к Иране полезут. Тут уже смертоубийством попахивает. А с другой стороны, не спрячешь же его он всмотрелся в голубые глаза воспитанника, не век же ему за спиной дяди сидеть.
Молчание затянулось, и венд, словно очнувшись, беззаботно махнул рукой:
Да это я так! Подумал, устали с дороги, так лучше отдохнуть, но если хотите, то идите конечно. Почему нет!
Прищурившись, Ольгерд прошелся по лицу наставника испытующим взглядом.
Да с чего-уставать-то и полдня не прошли сегодня. Пойдем! Надо уважить ветеранов, раз приглашают.
Фрикки согласно закивал, а за пологом вновь зашуршали раскладываемые шкуры. Поднявшись и пробурчав невнятное: «Ладно», Фарлан двинулся к выходу, успокаивая себя тем, что чему быть, того не миновать, и от всего на свете не убережешься.
В главном доме стоял гомон, общий гул время от времени прерывали тосты за Руголанд, за Рорика и за удачу, не оставляющую их конунга. Еды было немного, зато пива в достатке, и молодежь, быстро захмелев, гремела громкими голосами, по десятому разу рассказывая о своих подвигах. Ветераны, сперва сохранявшие степенность, тоже уже разошлись, и все чаще над столом раздавалось:
Да что вы нам тут заливаете! Вот в наше время
Специально отобранные пленницы помоложе разносили хмельной напиток, и если вначале их поедали лишь сальные взгляды, то с каждым выпитым кубком «внимания» им перепадало все больше и больше. То на одном краю стола, то на другом, грохнув опорожненной чашей о столешницу, жадные руки хватали женщину и, задрав ей подол, тащили на лежанки по углам зала.
Пьяный азарт нарастал, и Ольгерд, сидя за столом, недовольно хмурился, глядя на царящее непотребство. «Был бы здесь Рорик, скользнула злая мысль, творить такое в главном доме даже в голову никому бы не пришло, а без вожака это просто стадо. Бесчеловечное, тупое стадо, не ведающее, что творит!»
Под мрачные мысли глиняная кружка быстро пустела, и стоящая за спиной Ирана наполняла ее вновь. Она делала это только сама, не подпуская других девушек, и только для Ольгерда, а налив тому полную чашу, оставалась стоять позади с гордо поднятой головой, награждая каждый брошенный на нее взгляд откровенным презрением.
Эта девушка была не лучше и не хуже других, снующих вокруг стола, но тем не менее притягивала внимание. Те были доступны, только протяни руку, а эта нет. Была недоступна раньше и стала вновь недоступна сейчас. В затуманенных хмелем головах ветеранов раз за разом вспыхивал один и тот же вопрос: «Почему?» Она взята с бою значит, такая же добыча, как и все остальные. Значит, принадлежит всем, и каждый, кто захочет, может завалить ее на мягкие шкуры. Пока здравый смысл еще теплился в мозгах, злое раздражение бурлило только внутри, но стоило ему утонуть в пивной пене, как злоба полезла наружу.
Пошатываясь, Тонгвар Улиссон обошел вокруг стола и, скалясь во весь рот, протянул Иране кружку.
Может, и мне нальешь?
Не удостоив того даже взглядом, девушка лишь пренебрежительно процедила:
Нет!
Сальная ухмылка сползла с лица Улиссона, сменяясь злобной гримасой.
Ты кого это, дрянь, здесь из себя корчишь? Растопыренная пятерня потянулась к обидчице.
Губы Ираны сжались в тонкую нить, на скулах заиграли желваки, но она не позволила себе отшатнуться и показать страх. Жесткие пальцы вцепились в густые волосы, резко запрокидывая голову. Не удержавшись, девушка все же вскрикнула, и тогда, словно очнувшись, из-за стола поднялся Ольгерд. Крепкий, среднего роста, он все равно смотрелся рядом с Тонгваром щуплым подростком. На полголовы выше и раза в два крупнее, Улиссон казался каменной глыбой в сравнении с Ольгердом, но тем не менее в тот момент, как загремела отброшенная скамья, каждый в зале ощутил щемящее чувство тревоги.
Ледяной взгляд уперся в лицо десятника.
Отпусти ее! Эта женщина принадлежит мне!
По какому праву? Тонгвар оскалился, запрокидывая голову девушки еще сильнее. Добыча в клане Хендрикса испокон века принадлежала всем, и не тебе, молокосос, эти правила менять!
Бросив эти слова в лицо Ольгерду, Улиссон развернулся, таща за собой Ирану, но не успел сделать и шага, как наткнулся на выступившую из темноты фигуру Фарлана. Венд не пил весь вечер, ожидая чего-то подобного, и сейчас, закрывая дорогу, все еще надеялся на мирный исход.
Не глупи, Тонгвар, он говорил спокойно, но твердо. Ты же знаешь это подарок Рорика. Зачем тебе неприятности из-за бабы? Брось ее, и пойдем лучше выпьем по кружечке.
Прочь с дороги, венд! взревел Улиссон. Тебе не понять! Это дело чести! Конунг не царь, а всего лишь первый среди равных не в его воле менять законы предков!
Ладонь Фарлана легла на рукоять меча.
Оставь девку, Тонгвар! В голосе зазвенел металл. Ты правильно сказал, я венд, и для меня существует только один закон воля конунга.
Блестящая сталь поползла из ножен, но в этот момент по две пары рук с обеих сторон вцепились в Фарлана, не давая тому вытащить оружие. Весь десяток Улиссона, повскакивав с мест, уже толпился вокруг, держа венда и подначивая своего старшого.
Давай, Тонгвар, приголубь ведьму!
Пусть Рорик знает, он нам не царь!
Делая шаг, Улиссон прошелся торжествующим взглядом по лицу Фарлана.
Не дергайся, Черный, если хочешь дожить до того дня, когда сможешь пожаловаться на меня Рорику.
Он уже было потащил упирающуюся Ирану дальше, к лежанкам в углу зала, когда общий гул прорезал голос Ольгерда:
Тонгвар, ты жалкий ублюдок! Твоя мать-шлюха родила тебя в грехе с грязным рабом!
Ольгерд говорил, не слыша себя, а в голове невидимая заячья лапка уже начала отбивать барабанную дробь.
«Жатва! Жатва! Жатва! Неподвижные губы на призрачном белом лице окрасились красным и не шевелясь прошептали: Свежая кровь! Напои меня, мой мальчик!»
Вскинув голову и направив взгляд прямо в глаза Улиссону, Ольгерд продолжал бросать самые чудовищные оскорбления:
Ты хвастливый трус, Тонгвар, и умеешь воевать только с бабами, а против мужчины ты не воин, ты блеющая дрожащая овца!
Слова юноши настолько потрясли всех, что мертвая тишина разом опустилась на главный дом. Ветераны, молодежь все, замерев, слушали страшные оскорбления, и даже Тонгвар, багровея от ярости, не сразу смог сбросить оцепенение. Это была уже не забава, не пьяный кураж такое смывалось только кровью!
Отшвырнув ставшую уже не важной женщину, он обвел притихших соратников налившимися кровью глазами.
Вы все слышали! Я не хотел его трогать, но щенок не оставил мне выбора. За эту мерзость руголандец обязан ответить сталью!
Длинный тяжелый клинок с лязгом вылетел из ножен, и огромный воин с ревом бросился на того, кто посмел облить его грязью. Тонгвар ни на миг не сомневался, что сейчас благородный металл обагрится кровью и болтливый рот замолкнет навсегда. Наглый юнец стоял прямо перед ним неподвижно, даже не пытаясь вытащить меч. «Трус, мелькнуло у Тонгвара в голове, он даже не способен умереть как мужчина, с оружием в руке!»
Короткий замах. Удар и клинок распорол пустоту под изумленный возглас всего зала. Всего лишь одно движение позволил себе Ольгерд разворот плеча ровно настолько, чтобы смертоносное железо просвистело в дюйме от тела.
Еще удар, и снова летящий прямо в цель меч просвистел мимо. Тонгвар зарычал от ярости и унижения рука болтливого щенка так и не легла на рукоять меча. «Убить, растоптать, разорвать!» в голове старого вояки закружился безумный вихрь. Ложный замах, и У-ух! Выдохнув, Улиссон вложился в удар, способный раскрошить камень. Хрясь! Вместо крови брызнули щепки столешницы, и клинок, пробив толстенную доску, застрял в ней.
Взгляд Тонгвара непонимающе уперся в застывшее лезвие: как это может быть? Всего на долю мгновения он потерял контроль и, тут же вернув, рванул меч на себя, но было уже поздно холод оточенного ножа обжег шею.
Прямо в лицо нацелились ледяные голубые глаза.
Ты хотел знать по какому праву? Голос Ольгерда пролетел по замершему залу главного дома, проникая в душу каждого, как пронизывающий зимний ветер. Так я тебе скажу! Это право отныне зовется Ольгерд, сын Яра Седого, внук Ролла, потомок великого Хендрикса.