Наркокурьер звучало, как разведчик, лётчик, а может, космонавт. Никакой отрицательной составляющей, напротив, он поднялся в её глазах на недосягаемую высоту.
Почему, ну почему он так и не заговорил с ней до ареста! Ничего, она поедет к нему в колонию. Будет ездить часто, как только позволят. И он поймёт, что никто не будет так его любить!
Подстерегла его маму, тётю Надю, когда та возвращалась из магазина.
Здравствуйте! Вы не знаете меня, я Люся. Вы ездили к Олегу, как он там?
Держится, не жалуется. Учится, там школа есть. Считает дни, когда выйдет. А дней тысячи.
Я могу к нему поехать? Поддержала бы его.
Нет, пускают только родственников. Разве что, представишься невестой. Но не тянешь на невесту, малявка ещё.
Я могу надеть туфли на каблуках.
Нужно, чтобы он заявил, что ты его невеста. Я поговорю с ним в следующий раз. Если согласится, поедем вместе.
До следующей её поездки было долгих три месяца. Люся училась, работала, и всё время представляла, как он обрадуется, когда узнает, что она не отвернулась от него, будет верно ждать возвращения!
Ей нисколько не стыдно, что он в колонии. Он же не бандит какой-нибудь, наркокурьер звучало даже романтично.
В следующий приезд мама сказала:
К тебе хочет приехать дочка дворничихи. Люсей зовут, знаешь её?
Знаю, ответил коротко, а сердце готово было выскочить из груди.
Но ты для этого должен хотя бы написать, что она твоя невеста, иначе не разрешат.
Какая невеста, десятый класс! И потом, я не собираюсь жениться в ближайшие десять-пятнадцать лет. И если соберусь то уж не на Люсе.
Почему? Хорошая девочка, беспокоится. Никто ведь не спрашивает про тебя, только она. Это важно, в наше время особенно. Сейчас каждый думает только о себе.
Так и есть, люди не живут, а выживают. А для выживания и надо только о себе. И я думаю, что будет дальше, как выжить здесь и на воле! А ты невеста. Не хочу, чтобы она приезжала. Зачем дразнить, мне ещё почти пять лет здесь загорать.
Как было бы здорово, если бы она приехала! Они бы говорили, говорили
Но он не имеет права. У Люси должна быть счастливая семья, а это не для него. Никаких привязанностей.
Отнять у него будет нечего. И дома не будет, всегда можно снять квартиру, были бы деньги. А деньги будут в разной валюте и в разных странах, в разных банках. Как говорится, не держи все яйца в одной корзине. И нужен какой-нибудь небольшой бизнес для прикрытия.
Он уходил в эту свою воображаемую жизнь в самые тяжёлые минуты, и это помогало переносить реальность.
Люся продолжала ждать Надежду с редких свиданий:
Как он там?
Стал совсем взрослым и самостоятельным.
Тётя Надя, передайте ему мой адрес. Если захочет, я ему буду писать.
Со временем Надя стала относиться к Люсе, как самому близкому человеку. Мало ли что говорит Олег, тюрьма есть тюрьма. А вот выйдет, может и сладится у них.
В последний раз приехала к нему, вся в слезах папа умер. Внезапно, утром встал, умылся, побрился и схватился за сердце. Умер в «скорой», по дороге в больницу.
У Олега что-то оборвалось в душе. Знал ведь, что много лет отцу. Но каждый ребёнок считает, что его родители бессмертны.
Если бы не Максим Петрович, я бы не справилась.
Какой Максим Петрович? спросил Олег удивлённо.
Да сосед сверху, Сомов, ты же его знаешь.
А разве его не посадили?
Посадили? За что, он же прекрасный человек!
Сомова не посадили. Его теория прекрасно оправдывалась на практике. Он и вправду был невидимкой, никогда не прикасался ни к деньгам, ни к наркотикам. Те немногие люди, которые имели доступ к нему, не выдали бы его даже под пытками, которых, конечно, не практиковали в цивилизованном Питере.
Сеть была, как айсберг, и взяли только надводную часть. Бухгалтер, бесконечно преданная ему, продолжала жить в пригороде. Естественно, счета и его, и ближайшего окружения, остались неприкосновенными в надёжных банках в валюте за границей.
Не пострадали и связи на таможне, в полиции, поставщики всё осталось, как было, и все нити в его руках.
Склад накрыли. Убыток был серьёзный, но не смертельный. Сом не брал большие партии в погоне за скидками, товара было на пару недель. И напрасно следователи допытывались:
Как получали деньги за работу?
У старшего.
Где брал старший?
Приносил курьер.
Опознать можете?
Нет, каждый раз был другой. Отдавал конверт и уходил.
Нет, каждый раз был другой. Отдавал конверт и уходил.
Сом держал паузу. Внезапный отъезд мог вызвать подозрение, хотя уезжать, как он понимал, придётся. Куда в Москву, конечно. Чем больше город, тем легче затеряться в толпе человеку-невидимке.
И была ещё причина, по которой он тянул с отъездом. Ему нравилась мама Олега. Он давно обратил на неё внимание. Собственно, Олега он и в свою сеть взял, и вообще привечал из-за неё, подсознательно, не задумываясь. Мальчик походил на неё не только внешне. Этот неуловимый внутренний аристократизм
Надя была красива той неброской красотой, в которую нужно вглядеться. Приветливая, естественная, она не кокетничала, не строила глазки при старом муже. И была в ней забытая в это сумасшедшее время женственность.
А Сом был эстетом, вульгарности не терпел. Он любовался издали. И мужем её любовался выправка, несмотря на годы, как у старых офицеров, благородные черты лица, и седина шла ему.
Олег сидел третий год, когда это случилось.
Сом видел в окно, как подъехала «скорая». А потом шум на лестнице, носилки не входили в пассажирский лифт. Бросился помогать. Надя села в машину, он остался у подъезда.
Вернулась неожиданно быстро, шла, согнувшись под тяжестью горя. Он ждал у её дверей.
Что, Надя?
Умер, он умер, Максим Петрович.
Она не плакала, но такое бесконечное, беспомощное отчаянье было в глазах, на лице, во всей её худенькой фигуре!
Надя, это надо пережить. Ему же было много лет, правда? И он прожил свою жизнь счастливо, с такой-то женой! Не беспокойтесь, я всё возьму на себя. В какую больницу его повезли?
Открытый гроб выставили во дворе, чтобы соседи могли попрощаться. Но почти никто не подошёл, два-три человека, что шли мимо.
Не любили Сергея Николаевича. Он стал просто старым брюзгой, обозлённым на весь этот чужой для него мир.
Не здоровался, проходил мимо бабушек на лавочке днём, и ребят вечером, гордо подняв свою белоснежную голову. С Верой не здоровался, единственный во дворе.
Она не держала зла, умер человек, что ж теперь. Когда Люся бросилась к гробу этого чужого человека, пошла следом.
Так и стояли втроём, пока не приехала ритуальная машина Надя, Вера и Люся.
Всем распоряжался Сомов. И на кладбище командовал, и повёз их троих в кафе. Там они помянули Надину первую и последнюю любовь, самого дорогого, бесконечно уважаемого человека.
Бабушки на лавочке шептались что так убивается, молодая, красивая, по неприятному старику.
Надя так и не смогла пережить свою потерю. Опустилась, перестала следить за собой. Денег в доме не стало совершенно, жили ведь на пенсию мужа. Сомов приходил каждый день.
Надя, ты в зеркало смотришь хоть иногда? На кого ты похожа! Почему у тебя пусто в холодильнике, я же оставлял тебе деньги?
Я их потратила.
На что?!
Не помню.
Как-то увидел бутылку из-под портвейна в мусорном ведре. Перестал оставлять деньги, приносил продукты. Но холодильник был забит, а Надя сильно под градусом.
Сомов недоумевал, где она берёт деньги на выпивку? Потом увидел пустеющие книжные полки.
К сыну поехала ещё только один раз сообщила, что больше у него нет отца.
Когда подошёл следующий срок, Сомов спросил:
Ты собираешься к Олегу, может, проводить тебя?
Я не поеду.
Как это, не поедешь? Он ведь ждёт!
Не хочу, чтобы видел меня такую
Иногда он стучал к ней, звонил, но она не отвечала. Однажды спросила:
Что ты ходишь, Максим, травишь душу себе и мне?
Не спрашивай, Надя, поздно. Раньше надо было.
Я могу попросить тебя об одной вещи? Это очень важно для меня. Единственное, что важно.
Ты знаешь, что можешь попросить у меня, что угодно.
Умру скоро, я чувствую. Выйдет Олег, не оставь его один на один с этим сумасшедшим миром. Присмотри за ним, чтобы не сломался, вышел в люди. Мы с отцом очень хотели, чтобы он окончил институт, женился. Люся любит его.
Женить не обещаю, а человеком сделаю. И тебе умереть не дам, завтра же отвезу в клинику.
Назавтра не достучался. Хорошо, что успел заказать дубликат ключа.
Надя сидела за столом, положив голову на руки. На столе только бутылка из-под портвейна, никакой закуски. Он подумал, спит, зло потряс за плечо. И ещё, и ещё раз. Она спала, но сон этот был вечным
Позвал Веру помыть, причесать, привести в божеский вид. Гроб во дворе выставлять не стал. Они втроём, с Верой и Люсей, похоронили её рядом с мужем, помянули и заперли квартиру. Ключи Вера спрятала до возвращения Олега. Больше в Питере Сомова не держало ничего.