Неделю назад у меня прямо из дома пропал мой пес Фокстерьер Джим. Собака на редкость злая, даже кормил его только я. Дом хорошо охраняется. Чужих не было. Украсть Джима не могли. Я уж начал думать, что он сбежал. И тут вчера на дороге, когда ехал в город, подкинули мне сверточек. Подробности узнаете у охраны. Он подошел к стоявшему в углу маленькому журнальному столику и развернул пакет. Подполковник неохотно подошел. Изуродованная, залитая кровью собачья морда глянула на него черными провалами вместо глаз. На лбу собаки была рвано вырезана пентаграмма.
Теперь, выходит, моя очередь, моя и моей семьи. Он мне знак дает, что я в доме моем не спрячусь, что дотянется он до меня. Башир, ты его нору найди. Я долги платить умею.
Вальцовская тайга большая, он, если тайги не боится, на заимке может жить, найди его. Там годами живут, охотой промышляют, золотишко потихоньку моют, и никто никого сроду не сдаст. За это пулю враз проглотишь. Там свои счеты по-своему сводят, без нас обходятся, проворчал Башир.
И еще, я штучки ваши ментовские хорошо знаю. Явитесь всем кублом в деревню, кабинеты, какие есть, позанимаете, шушеру всякую соберете и давай из них показания выбивать. Мне этого не надо. У тебя умные следаки есть или все с дубинками? Мне настоящий Тунгус нужен, а не похожий на него бомж. Ты поищи, мужиков поспрашивай по-хорошему. Зверь он и есть зверь. Нутро свое должен показать. Не мне тебя учить.
Откуда известно, что у нас он? С чего вы взяли? еле сдерживал себя Баширов, Такого у нас сроду не было.
Плохо же ты знаешь, что было, что нет. Глянь-ка, банкир взял верхнюю фотографию. Истерзанное тело без головы. Ваш. Почерк тот же. Соседи ваши подарили.
А соседи-то при чем? Они как у меня оказались? Своих дел мало?
Не кипятись. Они ближе были. Опять же места эти наполовину ваши, наполовину их. По тайге межу не проложишь.
Что-то раньше не замечалось у них желания особого чужие трупы тайком подбирать и фотографии на память дарить власть имущим. Дурновато пахнет, обозлился вконец подполковник.
Ох, и надоели Баширову все эти шпионские страсти. Это ж надо: труп на чужой территории соседи сами словили, ничего не сказали. Ерунда какая-то. Так не бывает.
А убитый кто? это мне можно узнать? Или тоже тайны? повернулся он к банкиру.
Убит местный егерь Иван Вырин. Вот от этого и пляши.
Николай Иванович несколько минут смотрел на закрытую дверь и, приятно улыбнувшись, ласково добавил: «А если что с моими родными случится, то я сам с тебя, голубчик, шкуру спущу, ясно? С живого. Так что уж ты постарайся для старика».
Башир хмуро глядел в сторону, со страхом чувствуя, как подымается от позвоночника и подступает к горлу безобразное ледяное бешенство, лишающее его здравого смысла и разумного страха, которым он в глубине души гордился. Подполковник глубоко вздохнул и, осторожно сдерживая дыхание, хмуро глядел в сторону. Затем поднял голову и злобно уставился прямо в жесткие обманчиво ласковые глаза: «Не пугай. Плевать я хотел и на тебя, и на деньги твои. Сиди и трясись»! Слова вылетали помимо воли, Башир только изумлялся самому себе, не в силах остановить приступ лютой злобы, захлестнувшей его. Он тяжело поднялся с жалобно взвизгнувшего генеральского стула, круто повернулся и вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь, прошел мимо подскочившей секретарши, оторопевшего генерала, сбежал легкой походкой американского супергероя, сел в милицейскую машину и уехал в родной Вальцовск.
Гурин, предчувствуя недоброе, осторожно потянул дверь кабинета. Николай Иванович сидел в кресле, покуривая сигарету, странное удовлетворение было на его лице. «Хороший мужик ухмыльнувшись, сказал он, Узбек, а мужик что надо. Тунгуса он найдет, если он у него. А я носом чую, там он залег. Там у него лежбище».
1.5. Кое-что о дьяволе и слугах
Тяжелая мутная злоба, подступившая к горлу, душила Башира Омаровича. Не помогало даже открытое окно машины, летящей в ветреную бесприютную ночь. Только постепенно все его геройство и храбрость сползали с него, как со змеи сползает весной кожа, здравый смысл начинал нашептывать ему, что большей глупости он за всю свою жизнь не совершал, и надо бы вернуться и повиниться, может и простят его детство. Но проклятое упрямство гнало его вперед, домой навстречу черт знает каким неприятностям. Баширов угрюмо поглядывал на густеющий по обеим сторонам дороги лес, и на душе у него скребли кошки. Папа-прокурор давно был на пенсии, крыши у подполковника не было, впору сушить сухари или наниматься сторожем на дачу новым русским, которых немерянно развелось в Вальцовске. Впереди, там, где дорога смыкалась с отливающим весенней синью небом, он скорее почувствовал, чем увидел темные тени машин и людей, перегородивших, как ему показалось, дорогу. Остро засосало под ложечкой. Чего ему не хватало, так это пальбы на дороге с погоней и трюками.
Башир Омарович, напряженно сказал шофер, Однако что-то не то, может, повернем?
Езжай, злобно сцепив зубы, буркнул подполковник, прорвемся. И расстегнул кобуру револьвера. Здравый смысл опять куда-то делся, спрятался глубоко-глубоко и шевелился тихонько, как нашкодивший котенок. Подполковник вдруг успокоился, ему даже стало весело. «Давай, давай, возбужденно думал он, давай повоюем!» Запищала рация.
«Башир Омарович, неторопливо прогудел голос Николая Ивановича, Мы не договорили. Вы сейчас подъезжаете к 122 километру, там поворот к моей даче. Вас там ждут. Это я к тому, чтобы Вы от избытка чувств не начали палить из вашей пушки в моих людей, он хрипловато рассмеялся, Вы уж уважьте старика, навестите.» И отключился.
На дороге действительно стояло несколько машин с тонированными стеклами и киношные качки с квадратными затылками, подбородками, плечами и мозгами, в черных кожаных куртках и черных очках, расставив ноги и заложив руки за спину, понтовались на повороте. Башир Омарович хмыкнул в их сторону.
Сворачивай, сказал шоферу, мы в гости едем. Чай пить с баранками.
Сашка искоса глянул на подполковника. Они понимали друг друга с полуслова. Что умел Башир Омарович, так это окружать себя преданными людьми, умел выручить их из тяжелой ситуации, умел быть полезным и нужным для людей без различия чинов и количества денег. Бывшего ветерана чеченской войны Сашку Мазина, он буквально спас от тюрьмы, и ни минуты не пожалел, что взял его шофером. Тот не только машину знал, как пять пальцев, но и пошел бы за ним в огонь и в воду. Машина не просто ехала, она летела по гладкой. Как яичко автостраде. Впереди замаячили очертания большого дома, выложенного дорогой плиткой. Ворота раскрылись, и они въехали на большой, засаженный деревьями двор. Пахло снегом и свежей землей. Подполковник вылез из машины и неторопливо огляделся. Дом был укреплен как резиденция президента. Опытным глазом он сразу отметил насколько уровней защиты, натыкано камер слежения, ночью по ограде скорее всего пускают ток и, наверное, выпускают собак. Его никто не встречал. Он постоял, ежась под порывами резкого ветра, и медленно пошел к дому. Двери бесшумно распахнулись, здоровенный швейцар молча принял у него куртку. По лестнице навстречу ему, одетый в синюю мягкую домашнюю куртку, спускался хозяин. Дом был большой, богатый и странно пустой. Вдруг зазвенел звонок, и двери во двор стали медленно раздвигаться. Большая, белая альфа-ромео бесшумно въехала на территорию. Из открывшейся двери с радостным звонким лаем вылетела маленькая белая кудрявая собачонка в смешной меховой жилетке и с розовым бантиком. Вслед за ней легко и быстро, как на роликах, выкатилась кругленькая невысокая молодая женщина в белой пушистой курточке и забавной красной кожаной кепке. На ее милом некрасивом личике сияла такая радостная счастливая улыбка, что Баширов невольно улыбнулся в ответ. Николай Иванович, отстранив подполковника, как-то по-старчески всплеснув руками, кинулся к женщине, суетливо захлопотал вокруг нее. А она уже висела на шее грозного банкира, болтая ногами и хохоча, собачонка носилась вокруг, отчаянно облаивая хозяина. Заинтригованный необычным зрелищем, Башир Омарович не сразу обратил внимание на вылезшего с другой стороны машины высокого худого и нелепого парня, терпеливо ожидавшего конца бурной встречи. Он неторопливо обнял утонувшего в его длинных руках Николая Ивановича, и они, оживленно переговариваясь, двинулись дружной троицей к дому. Вокруг все также было пусто.
Ни души не было в большом сыром дворе.
Это Зиночка, моя дочка, и зять тоже мой Алексей Иванович, неловко представил гостей хозяин, Он, кстати, из ваших мест. Подполковник встретился с умными, спокойными серыми глазами, рука у тощего зятька оказалась неожиданно сильной и крепкой. Зиночка, озарив всех лучезарной улыбкой, утащила мужа куда-то наверх. Огромный пустой дом наполнился жизнью и теплом. Через засушенное, замороженное жесткое лицо Николая Ивановича проглянуло что-то человеческое, неожиданно трогательное и доброе.
Он очень любит дочь, понял Башир Омарович. И вдруг иначе посмотрел на страх этого очень богатого, умного, жестокого человека. Это был не столько страх перед мучительной смертью и страданием, сколько страх за эту некрасивую, но такую полную жизни и радости, и, наверное, очень своевольную и избалованную девочку.