Ты точно чокнутый. Какого еще ада?
В нас живет добро и зло, свет и тьма. Отними жизнь, данную богом, и душа твоя низвергнется в пучину страданий, и свет померкнет в глазах твоих, и не будет тебе покоя, света и добра. Проклятый будешь один бродить среди людей, и не будет тебе прощения и успокоения ни на этом свете, ни на том.
С ужасом парень слушал слова, вылетающие из черного беззубого рта.
Помни, тот, кто в тебе поглотит тебя, как только ты прольешь чужую кровь. И еще запомни: ты освободил меня, и я оставляю тебе надежду: Тьму можно победить светом, солнце разгоняет ночные страхи. Ищи свет! Если найдешь спасешься!
И тихо стало в домике бывшего колдуна. Парень долго лежал, не решаясь встать, вслушиваясь в мерный гул тайги за стенами. Наконец, он встал, захватил мешок, спустился по скрипнувшим ступеням на покрытую рыжей хвоей землю и огляделся. Место было действительно мрачное. Лес, древний и страшный, плотной стеной подступал к избушке, недалеко за отлогой каменистой осыпью уходили вдаль серые обломки скал. Туда вела еле заметная в высокой, густо усыпанной цветами траве дорожка. Подумав немного, он с оглядкой двинулся в сторону валунов. Тропинка была хорошо утоптана, будто ходили по ней давно и постоянно. Она вывела его к черному провалу в скале. Тошнотворный сладковатый запах вызвал у него приступ тошноты. Подумав немного, он все-таки шагнул в темную пасть пещеры. Она была небольшая, стены покрыты зеленой плесенью. Посередине лежал гладкий, исполосованный канавками черный камень. На ощупь он был странно теплый, влажный и липкий. Тусклый свет падал откуда-то сверху. Густая капля упала ему на щеку, он поднял голову и остолбенел от ужаса. К потолку прямо над камнем было подвешено на крюк человеческое тело. Даже в полумраке пещеры было видно, что от человека мало что осталось, настолько изуродовано и измучено было оно. Кровь медленно капала в выщербленное в сердце камня небольшое треугольное отверстие. Оно было полно густой темной человеческой крови, которая струйкой стекала по узеньким желобкам на сырую землю. Из бокового хода донесся тяжелый прерывистый вздох. С трудом двигая онемевшими ногами, парень склонился над умирающим стариком.
Мать твою! Это ты сделал? свистящим шепотом спросил парень Зачем? Может он живой еще?
Нет, он мертв, мертв от рождения. И с рождения он посвящен тьме, старик устало закрыл глаза.
Дед, это ты, значит, людей в жертву приносил!? Ну, ты и сволочь. Убить тебя мало. Парню казалось, что ужас этот не кончится никогда. Ему все хотелось больно ущипнуть себя, чтобы проснуться от этого кошмара, который никак не хотел кончаться. Нереальным было это место с черными клыками торчащих из рыжей развороченной земли камней, вонючая, пропахшая кровью, страданиями и болью пещера, парализующий ужас внушал ему старик, похожий на высохший живой труп. Все это похоже на плохо поставленный фильм ужасов, героем которого он стал без всякого на то желания. Не понимал он, что произошло с ним в маленьком уродливом домишке, заросшем мхом, похожем на берлогу лешего.
Жаль, дед, что не удавил я тебя, как хотел.
В медленной усмешке раздвинулись безжизненные губы умирающего. «Не суди, и не судим будешь. Помни, что я сказал» прошелестел он. Голова его судорожно дернулась, покой и умиротворение медленно проявились на лице. И с тихой улыбкой он умер.
Охваченный страхом, парень потряс старика за плечо, но голова его безжизненно упала набок. Что-то тускло блеснуло на груди мертвеца. В слабом свете солнца, с трудом пробивающего гнилую темноту пещеры, стал виден в груди старика длинный нож с блестящей рукоятью, которым в последнем ударе свел счеты с жизнью старый колдун. Сам не зная зачем, геолог потянул рукоять, неожиданно легко и свободно нож поддался, удобно и ладно легла в руку украшенная чудными знаками ручка. Длинное острое лезвие было чистым и холодным, без следа крови. Оно засияло, отражая солнечные лучи. Необыкновенно хорош был этот, несомненно, старинный и дорогой нож, на котором время оставило свой темный след.
Выбравшись на свет, вдохнув запах цветущей тайги, парень не придумал ничего лучшего, как уйти из этого проклятого места и никому не рассказывать об увиденном. Нож он забрал с собой. Не поднялась рука выбросить такую красоту, да и денег ножичек, вероятно, стоил немалых.
Он уходил, боясь оглянуться, и все ему мерещилось, что смотрит кто-то на него из глубины леса недобрыми глазами, и в мерном шуме тайги слышался ему тонкий, пронзительный то ли свист, то ли зов, то ли просто ветер шумел в камнях.
К реке он вышел быстро, глядя на ее плавную струящуюся гладь, долго думал, как сплавиться ему вниз. Топора у него не было, а никакие силы не заставили бы его вернуться в логово колдуна. Вдруг сквозь шум струящейся воды он ясно услышал звук приближающейся моторки. Он закричал, забегал по берегу, размахивая руками. В маленькой лодке были двое рыбаков, возвращающихся домой. Заглушив мотор на середине реки, они долго разглядывали его, тихо переговариваясь между собой, и, судя по оживленной жестикуляции, отчаянно споря. Напрасно он звал их, чуть не плача. Мотор взревел, лодка скрылась за поворотом. Без сил геолог сел на поваленное, покрытое шапкой желтых опят дерево, устало глядя на темную струящуюся между кустов воду. Но рокот удаляющейся моторки вдруг стал громче, и она вновь показалась из-за поворота. Рыбаки подплыли к берегу. Высокий, плечистый немолодой рыбак, дергая подбородком, указал ему на пустое сиденье. В углу, опасливо поглядывая на него, съежился совсем еще зеленый парнишка.
Я уж думал, что вы бросите меня радовался геолог Ох, и места у вас тут, ужас, глушь!
Ты здесь видел кого? с трудом скрывая напряжение, спросил старший, угрюмо глядя в сторону убегающего берега. Сам не зная почему, геолог соврал:
Да нет, я сразу к реке вышел, а что, потерялся кто?
Нет, напряжение не проходило. Рыбаки упорно не хотели встречаться с ним глазами. Когда на повороте лодку занесло, и, покачнувшись, он схватился за руку сидящего парнишки, тот шарахнулся от него так, что чуть не перевернул утлую лодчонку. Ужас и отвращение в его глазах хлестнули словно бич.
Может мне кто объяснит, что происходит? нервно спросил он, пытаясь закурить. Дрожащие пальцы с трудом держали сигарету.
Места здесь, сам говоришь, нехорошие, глухие. Мы к берегу не подходим.
Очень хотелось спросить про старика, но какой-то внутренний голос говорил ему, что делать этого не следует. Отчуждение на лицах старого и молодого рыбаков граничило с враждебностью, а ему еще надо было, чтобы они довезли его до жилья и помогли добраться до экспедиции. Кроме того, он чувствовал, что они оба по непонятным причинам боятся его до смерти, но страх этот не помешал им вернуться и забрать его. Все это было таинственно, и порядком надоело. Наелся он этой таежной романтики досыта. Хотелось домой, в экспедицию, продымленные и прокопченные геологи казались родными и близкими. Они принадлежали к реальному, понятному и ясному, а потому такому удобному и уютному миру, который из этих мест казался добрым и спокойным. Добраться бы только к ним, и забыть, как дурной сон, все, что с ним произошло.
В деревне к нему отнеслись. словно к больному чумой или СПИДом. С ним не хотели разговаривать, смотрели с ужасом, шарахались. Все его жалкие попытки разбить стену страха и отчуждения, отгородившую его от людей, были напрасны. Но он все равно узнал, что из поселка часто пропали люди, что место, где его нашли, считалось проклятым, и туда никто не ходил. А кто по глупости или неведению все-таки решался наведаться в тот уголок тайги, больше не возвращался. Слушая все это, он вспоминал изувеченное тело под потолком вонючей пещеры и думал, что больше других знает, куда и почему пропадали люди. С радостью он покинул эти оставленные богом места с уверенностью, что кошмар из его жизни ушел навсегда вместе со смертью старого колдуна.
1.2. Ночь волка
На опушку леса, бесшумной тенью скользя между кустов и обходя редкие островки потемневшего, напоенного водой прошлогоднего снега, вышел одинокий волк.
Он был слаб и стар, зубы его истончились, живот подвело от голода, бурая тусклая шерсть висела клочьями. Вот уже много километров пробежал он по холодному лесу, а еды все не было. Он жадно обнюхал вкусно пахнущие следы лося, судорожно сглотнул тягучую голодную слюну и щелкнул клыками. Но этот могучий зверь давно был ему не по силам. Голод мучил все сильнее. Вдруг промозглый ветер донес до него будоражащий запах человека. От острого чувства опасности, близкой и реальной, шерсть на загривке встала дыбом, хриплое рычание вырвалось из облезлой пасти. Серый повел носом и встал на след. Рядом с человеком его чуткий нос не чуял опасного запаха пороха и металла, наоборот, к нему примешивался слабый, но ощутимый запах теплой крови. Волк был опытным зверем. Весь опыт его звериной жизни подсказывал ему, что человек был один, и при нем не было оружия. Значит, это была легкая добыча для старого, больного и больше не нужного стае волка, который хотел только одного: есть. Но чем ближе он подходил к добыче, тем медленнее становился его бег, тем неувереннее движения. Через запах живой человеческой плоти, беззащитной, теплой и мягкой, пробивался запах, от которого у него на загривке шерсть встала дыбом. Вся его звериная натура восставала против этого запаха, в нем была смерть и еще что-то, несущее боль, страдание, хуже голода и смерти. Сквозь редкие кусты волк увидел темную фигуру затаившегося возле кучи валежника человека. Осторожно и напряженно хищник двинулся вперед, но тот же острый и страшный запах его остановил. Человек неторопливо повернул голову и посмотрел ему прямо в мерцающие зеленым светом глаза. Волку было невдомек, что ничего человеческого давно не было в этом двуногом существе, но и звериного в нем не было тоже, ибо то, что было его сутью, составляло смысл и цель его жизни, было противно всему живому. Он был сама смерть. И пахло от него смертью. Волк попятился, глухое рычание вырвалось из его оскаленной пасти. Он бесшумно повернулся и скрылся за темными силуэтами деревьев.