Ребята шли привычно быстро легким пружинистым шагом, по-хозяйски раздвигая густую траву, насторожено вслушиваясь в безмятежную таежную тишину. Впереди вышагивал дед Цвигун, лицо его было невеселым. Он начинал подозревать, что со спиртом его крупно надули и что попал он как кур во щи в какую-то непонятную и чреватую неприятными последствиями историю. Слава богу, что лес вокруг знал как свой огород. Стоял июнь. Снег в мае сошел стремительно, и почти сразу на смену весеннему ласковому теплу пришла страшная, невиданная в этих краях жара. Дорога узкой твердой лентой извивалась между поросшими лесом горами, затянутыми мягкой голубой дымкой. Она была укатана жарой, широкими колесами машин, искорежена тяжелыми гусеницами тракторов. Солнце, только поднявшееся над тайгой, светило ласково. Яркой зеленью сверкал лес, весело гудели провода высоковолки, вдоль которой шла лесная дорога. Влажный теплый ветерок ласкал кожу, пьянил и кружил голову сладкий густой воздух. Веселый гул полного жизни леса окружил идущих людей. Звонко заливались иволги, задорно трещали сойки, зазывно куковала неизвестно откуда взявшаяся в это время кукушка, озабоченно жужжали шмели, перелетали бабочки.
Куда идем мы с Пятачком? радостно заорал маленький, юркий с задорно блестящими глазами паренек, бодро шагающий за проводником. Его покрытое бесчисленными веснушками некрасивое рыжее лицо удивительно украшала открытая добродушная улыбка. Ну и воздух у вас тут, дед, я прям пьяный стал. Счас спою!
Пой, если душа просит, скупо и неохотно улыбнулся в ответ проводник, Что ж тебе не петь: молодой, здоровый и живой! Пой, пока поется.
Мрачный ты, какой то. Слушай, дед, я тут у вас липовую рощу видел. Откуда в этих краях липа? Она ведь тепло любит.
Да бог ее знает. Растет и растет. Бабы цветы сушат на чай, опять же для пчел хорошо. Липа, она королева медосбора. Мед липовый вкусный, хоть с таежным и не равнять.
Мед я люблю, радостно поддержал разговор паренек. Меня Олегом зовут. А много у вас пчел?
Раньше много было, считай в каждом дворе пасека, и не маленькая. Леспромхоз много леса валил, на вырубках медосбор хороший был. Сейчас не то. Зарастают вырубки. Опять же клещ.
Клещ? У меня дед пасеку держал, я мед в сотах люблю, так он тоже про клеща базарил, подал голос идущий за Олегом тонкий, гибкий и подвижный, как змея, с такими же холодными неподвижными змеиными глазами, чем-то смахивающий на еврея, сержант, которого все называли Греком. Клички здесь были почти у каждого, и отзывались на них охотно, без обиды. По имени, как понял Цвигун, звали только Олега. Парень был только что из института, где изучал филологию, от армии удалось на время открутиться в семье он у матери был один, в милицию попал по блату. Хорош блат. Над Олегом посмеивались, но не зло.
Клещ, он для пчелы первый враг, из пчелы гемолимфу высасывает. Вроде вампира. Вцепится в нее и живет на ней, пояснил польщенный вниманием Цвигун.
Эй, академики! Что за гемолимфу? отозвался на разговор худощавый и быстрый как кошка, с отливающей вороненой синевой кудрявой гривой волос милиционер, которого, видимо, за волосы и прозвали Вороной. Слушали его в небольшой группе не меньше командира. Ничего хорошего, когда в стае два вожака, подумал, заметив невольное соперничество, Цвигун, но ответил охотно: У пчелы это вроде крови».
Паразит, словом, констатировал Ворона, бодро вышагивая по хорошо утоптанной дороге, и задумчиво добавил: Как у людей получается: Кто-то пашет, а кто-то сидит на нем, соки тянет и жирует. А революцию маленькую или переворотик слабо пчелкам сотворить?
Ишь большевик, какой выискался. У нас поначалу, как гадость эта появилась, целые пасеки жгли. Сейчас таблетки всякие, лекарства есть. Лечат пчелу. Сама то она, матушка, себе помочь никак не может, важно пояснил Цвигун.
Да, дед, вы тут как в раю живете: Тишина, покой, свежий воздух, медок. Сами себе власть. неожиданно зло сказал Ворона.
А я бы спятил здесь, примирительно засмеялся Олег, скукота!
Каждому свое, нехотя ответил дед, искоса поглядев на потемневшего от непонятной злости Ворону, Городскому человеку дико здесь. Цвигун поправил на плече ружье и потрогал рукой патронташ на поясе.
Нет, а интересно, документы у тебя, божий человек, на карабинчик имеются? И где же ты, болезный, деньги на такое ружьишко взял? От пенсии по рублику в банку стеклянную откладывал? не успокаивался Ворона, Я ведь примерно знаю, что за ружьишко то у тебя. Документики покажи!
В воздухе повисло недоброе напряжение. Проводник не казался напуганным, но на его лице мелькнула и пропала холодная усмешка.
Есть, все у нас есть. Дальше то, как сами пойдете?
Храбрый дедушка? Так и мы не лыком шиты, отодвигая Грека, двинулся к старику омоновец.
Движения старика стали расслабленными и мягкими, казалось, что его кости превратились в желе. Он не замедлил шаги, даже не дрогнула худая, немного сгорбленная спина.
Не шутил бы ты так, парень, страшно же.
Отставить! коротко скомандовал командир Вороне и с плохо скрытой неприязнью обрубил, Успеешь, права покачать нашел время и место! И ты, дед, не зарывайся. Больно много вы здесь воли поимели. В город бы вас!
Что город, что деревня-жизнь она везде по одним законам сложена. Только в городе вы друг перед дружкой выбражаете, крутых и продвинутых из себя корчите, а здесь ты чистенький, как голый, не прикинешься. Шелуха городская быстро слетает. Тайга брехни не любит, спокойно, как ни в чем не бывало, ответил Цвигун, глядя на спутников безмятежными добрыми глазами.
Ворона обозлено молчал. Не нравился, ох, как не нравился ему этот непохожий на старика дедок. От одного взгляда на него мурашки по коже. В оба надо смотреть за ним, это ясно. Он отодвинул удивленного Олега и пристроился сразу за проводником. Цвигун сделал вид, что ничего не заметил, и на подозрительные колющие взгляды не реагировал. Он вдруг свернул в сторону от наезженной дороги: еле заметная в густой траве уходила в лес тропинка.
Курорт кончился, ребятки. Теперь нам сюда.
Дальше шли молча. Идти стало тяжело, солнце нещадно грело, откуда-то появились тучи паутов, которые с противным надоедливым гудением яростно накинулись на людей. По примеру деда они сорвали пучки травы и начали яростно стегать вокруг себя, пытаясь отогнать лезущих в глаза и горло насекомых. Над глазом у Олега наплывал лиловый синяк, у Грека медленно надувалась губа. Плотной стеной поднималась трава выше человеческого роста, густо переплетенная с кустами малины, кислицы, толстой сочной пучкой. Тропинки было почти не видно. Было душно, жарко, влажно.
Ты, дед, дорогу точно знаешь? яростно отмахиваясь от паутов, спросил Олег, а то заведешь нас куда Макар телят не гонял.
Видишь на деревьях затесы? Любая лесная дорога с затесов начинается, откликнулся Цвигун.
На толстом стволе пихты, на которую указал он, и, правда, виднелся след от топора, которым небрежно тюкнули по стволу. На ней застыла золотистая капелька смолы.
Лесная дорога тоненькая и узенькая, ненадежная она и недолговечная, если по ней люди ходить не будут враз зарастет, дед говорил легко и быстро, дыхание было ровным и спокойным, точно он не километры по тайне наматывал, а по своей ограде ходил.
А люди траву притопчут, примнут, ягоду придавят, кусты вырубят вот и тянется тропа. А ты, парень зря не болтай, силы береги, оборвал попытку Олега завести разговор Цвигун.
Мягко пружинил под ногами мох, на котором валялись сухие растрепанные еловые шишки, нападавшие с взлохмаченных нерадостных елей. Изредка попадались кедры, но редко. Настоящий кедровник был впереди. Кедр был здесь хозяин тайги. В густой темно-зеленой сочной хвое созревали смолистые шишки, кормившие половину тайги.
Через месяц, не раньше, шишковать будем, подумал дед Цвигун.
Олег стукнул ногой по толстому шершавому стволу. Даже не дрогнули его разлапистые пушистые ветки.
Ноги зря не бей, буркнул, вытирая пот с лица, Грек, каратист!
Впереди что-то гулко хлопнуло, тяжело зашумело в ивняке. Огромная темная птица перелетела через тропу, села на сухой пень и внимательно посмотрела на людей. Глухарь.
Кто-то бросил в птицу шишкой она, хлопая крыльями, тяжело полетела вглубь леса небольшими перелетами, мелькая среди яркой зелени черным с синими переливами опереньем. Лес стоял гулкий, звонкий, напоенный жаркими сладкими запахами разогретой хвои, цветов.
Тропинка вильнула в густой бурелом, пришлось продираться с треском через тонкие, сухие, колющие ветки поваленных деревьев. Цепкие сучья цеплялись за одежду, норовили попасть в глаза.
Милиционеры глухо поругивали дорогу. Они все шли, шли, шли. Ветер шумел в вершинах деревьев, далеко разнося стук дятла, где-то протрубил изюбр, призывно куковала кукушка. С дерева на дерево перелетали маленькие, похожие на белок, полосатые зверьки. Они садились на сучки и с интересом наблюдали за путниками.