Кто-то из русских пожилых пар вдруг понял, что полицейские не вызовут спасательный отряд, сюда не приплывет катер, не прилетит вертолет надеяться нужно только на самих себя, то есть на самых обычных людей.
А что же Милош? послышались взволнованные пересуды. Ведь правда же, только он спасет ее. Неужели это Юля? Как же так, ведь у нее дочь! Ее нужно спасти.
Милош обычно в это время на прогулке наверху, ходит вдоль ущелья, неожиданно вспомнил кто-то. Услышав эту реплику, все тут же поняли, что и сами это всегда знали, но от потрясения напрочь забыли.
Бегите скорее за ним! воскликнула одна из женщин своему супругу и его другу. А затем продолжила, когда они уже побежали: Лишь бы она не выдохлась, лишь бы дотерпела. Вся надежда только на Милоша!
Оставшиеся на берегу люди, к которым подходило все больше местных и туристов, нервно наблюдали за тонущей соотечественницей и за пустой дорогой, что убегала в верхнюю часть города. Вечернее солнце стояло еще высоко, оплавляя безукоризненно ровный асфальт мостовой своими горячими лучами. Женщины, знавшие Юлю, теряли самообладание и пытались что-то кричать полицейским, призывая их к действиям, но без толку. Другие же зеваки равнодушно смотрели на борьбу какой-то несчастной, словно это был фильм, триллер, будто они в уме делали ставки выплывет или не выплывет?
А она между тем все чаще уходила под воду и все реже появлялась на поверхности. Силы ее заканчивались, это понимали и канарцы и русские, и туристы и полицейские все они знали, что впереди. Милош не успеет, никак не успеет, законы физики не обмануть. Он не сможет прибежать сюда так быстро Постепенно гнетущая тишина разлилась в воздухе. Даже зеваки следили за Юлией, затаив дыхание. Они словно стали частью таинства, страшного и неумолимого, свидетелями того, чего в глубине души боится каждый, но чего в итоге не избежать никому.
Вдруг раздался отчаянный вопль:
Милош! Милош! Скорее!
Окружающие обернулись и увидели, как по резко скатывающейся вниз мостовой мчался Милош. Пожилые русские не успевали за ним, оставшись далеко позади. Смуглый до неотмывающейся черноты, этот серб был одет в самые дешевые шорты и выцветшую майку, на ногах его были резиновые шлепки. Он был жилистым и невысоким, неухоженным и немолодым, с неказистым лицом, на котором словно вдавлены были глаза с темными кругами под ними.
Тем не менее всё это не имело значения теперь, когда все завороженно следили за каждым его движением, за работой мускулов на сильном теле простого работяги. Следили за его напряженным лицом лицом человека, который не замечает ничего и никого, словно глядит сквозь предметы. Все существо Милоша, казалось, было захвачено моментом: его мысли, чувства, каждая клетка иссушенного на беспощадном экваториальном солнце тела. Он был быстрее времени, быстрее стрелок на часах, быстрее звуков на ветру, быстрее слов в умах.
Милош вмиг сбежал по старинной каменной лестнице вниз к океану, а затем прыжками по огромным камням добрался до воды тропой, которую знал только он, потому что здесь была спрятана от горожан, проживавших наверху, его пещера, его дом. Вдруг Милош зачем-то снял шлепки и надел их на кисти рук, а затем нырнул в воду с грацией человека, давно сжившегося с океаном и примирившегося с его бешеным нравом. Он уважал океан и жил по его правилам, потому теперь рассекал волны подобно дельфину, которого невозможно было напугать небольшим шаловливым штормом. Юля показывалась на поверхности все реже, но Милош видел ее. Только ее. И ничего больше.
Он мчался к ней так, будто долгая жизнь в пещере, на лоне суровой природы, пробудила в нем древние инстинкты, пробудила животное начало, и теперь он был сверхчеловек.
Когда он наконец вытащил Юлю на берег, к ним тут же подбежали люди, и один местный житель, врач, стал осматривать ее. Она безудержно кашляла, харкая водой и солью, он что-то говорил ей на ломаном английском. Она всё кашляла, сотрясаясь от судорог, но в душе ее поднималось только одно чувство: ей хотелось даже не плакать, а рыдать, так она была благодарна, так была потрясена добротой этого странного человека отшельника, судьбой которого никогда прежде не интересовалась, но который один отважился спасти ее. И сделал это не из любви к ней, не по долгу службы, не за награду, а всецело бескорыстно, лишь потому, что она была человек и он был человек, и для него это было простое уравнение, не допускающее никаких других решений, кроме одного.
Юля еще не могла говорить, когда ей так многое хотелось сказать, она лишь пыталась вложить силу своей благодарности во взгляд, но боялась, что выглядела глупо и Милош не понял ее порыва. Окружившие ее русские пенсионеры благодарили серба за нее.
Какой ты бесстрашный, какой молодец! Словно дельфин, за мгновение домчался до Юлечки. Невероятно! И ведь скольких людей уже так спас!
Когда Юля смогла наконец говорить, толпа разошлась, полиция уехала, скрылся и Милош. Ее привели домой растрепанную, в одном купальнике, без обуви. А Катя, узнав о случившемся, онемела, будто опасность не миновала, а еще была вся впереди. Юля, рассудок которой перевернулся после произошедшего, в каком-то забытьи обнимала дочь и гладила ее по спине. Сама же говорила про себя: «Все это ошибка. Одна большая ошибка. Я чуть не погубила себя, чуть не оставила дочь одну больную, несчастную дочь. И кто бы ее воспитывал, если бы меня не стало? Муж или Антон? И что мы здесь забыли? Вдали от дома, вдали от Йохана».
Да. Это знак, пробормотала она. Путешествие на Тенерифе одна огромная ошибка.
С самого начала поездки все действительно пошло совсем не так непредсказуемо, неправильно, они завертелись, будто в бреду. Ах, зачем они только приехали сюда, ведь никакого чудотворного эффекта Тенерифе так и не дал Кате!
Но чтобы рассказать об этом, нужно вернуться на несколько месяцев назад к самому началу, когда все были бесконечно наивны и еще не знали, что ждет впереди.
2020 год, февраль
Что может быть более коварным, чем вмешательство близких в жизнь человека? Прикрываясь заботой о тебе, они подменяют твои мысли своими, нарушая логику твоей жизни и твоего глобального плана, давно выверенного и выстроенного в уме. Между тем, не зная и малой толики этого плана, они вызывают разрушения, подобные разрушениям папуасов, вмешивающихся в работу инженеров, конструирующих небоскреб. И вот ты уже не помнишь, почему шел этой дорогой с таким упорством. Ты колеблешься. Ты сдаешься. А потом все идет не так, но уже поздно: в этом хаосе ничего не распутать и не найти истоки ошибки.
Такие мысли занимали Юлю, когда к ним приехали родители Йохана. Оставалось несколько дней до вылета на Тенерифе. Матери Йохана было 73 года, а отцу 75. Они были подвижными, энергичными и спортивными седовласыми людьми. По утрам занимались спортивной ходьбой. Совсем недавно вышли на пенсию, оттого мыслили здраво, были полны сил и не понимали своего нового состояния свободы то и дело придумывали себе занятия: поездки в лес, в соседние города, походы в кино, театры, музеи, парки, рестораны. Но в этом месяце все изменилось: больше не будет таких безрассудных активностей.
Мать Йохана, красивая сухощавая невысокая женщина, смотрела на них своими выразительными, немного выпученными глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Она говорила по-немецки, но Юля почти все понимала: за два года она неплохо выучила язык. Все они сидели за столом в просторной светлой гостиной и пили чай. Катя уже вышла из-за стола и занималась в своей комнате, а потому не слышала их разговор и не подозревала, что бабушка с дедушкой приехали по ее душу.
Я сама люблю Канарские острова, вообще Испанию, говорила Грета. Мы с твоим отцом объездили весь полуостров за нашу-то долгую жизнь! И нам должны были дать путевки, между прочим, в этом году. Но у нас и в мыслях нет сейчас планировать какие-то поездки, потому что это опасно. Вы же понимаете: пятьсот человек заболели в Германии! Пятьсот! А по слухам еще больше.
Наверняка больше, вторил ей Кристиан.
Это был высокий стройный старик с величественной осанкой, которая всегда и везде выделяла его среди других. Юля часто смотрела в его серые глаза, словно затянутые пленкой, и пыталась понять, был ли он способен на сильные чувства. Глядя на Кристиана, она особенно ощущала разницу менталитетов: в его взгляде Юля ничего не считывала, ничего. Но он любил Йохана, а Йохан любил его это она по рассказам мужа знала точно. Выходило, что она что-то не разгадала в культуре этой чужой страны. Здесь можно было выглядеть хладнокровным, а на деле таить в себе бездну чувств.
Эта статистика устарела, пояснил Кристиан.
Не суть, продолжала Грета. Я же беспокоюсь
Мама, перебил ее Йохан, в Китае статистика смертности от коронавируса ниже, чем от обычного гриппа. Но мы ведь не боимся гриппа, не сидим дома! Если бы тебе каждый день писали в новостях, сколько людей со сниженным иммунитетом умирает от гриппа, ты бы сейчас боялась гриппа, а не коронавируса. Я тебе говорю как врач. Кому ты поверишь: властям или мне?