Но выяснилось, что отец его был торговцем, продавал ткани. Макартур утверждал, что его отец крупный торговец, его предприятие не какой-то там лоток, торгующий лентами. Он поставлял ткань для формы военнослужащих армии и военно-морского флота, так что не думайте, будто мистер Макартур-старший стоит за прилавком с портновской измерительной лентой на шее. И все же нельзя было отрицать, что офицерское звание мистера Макартура-младшего оплачено из прибылей от продажи сорочек и белья. Чувствовалось, что данное обстоятельство сильно угнетает сына торговца, все существо которого составляла гордыня.
Поэтому мы много слышали о том, что значит принадлежать к роду Макартуров. По словам мистера Макартура, его дед был лэрдом[5] Стратклайда в Аргайлшире, и прадед тоже, и так далее в туманную глубь веков, а первый Артур основатель рода был не кто иной, как сам король Артур.
Но дед и семеро его сыновей, один из которых был отцом мистера Макартура, в битвах той эпохи заняли не ту сторону, воевали за «короля из-за моря»[6]. Нет, он не был католиком, поспешил добавить мистер Макартур, такой выбор был сделан из политических соображений и ради славы Шотландии. После разгрома под Каллоденом они лишились всех имений и титулов, и отец мистера Макартура, после многочисленных злоключений, наконец обосновался в Плимуте. Там он женился на будущей матери мистера Макартура, обзавелся двумя сыновьями. Мистер Макартур был младшим в семье, и это постоянно его раздражало. Дело не в том, что он хотел стать торговцем тканями, но ему было обидно, что их семейное предприятие в Плимуте перешло к его брату только потому, что тот родился первым, а сам мистер Макартур прозябал в гарнизоне Холсуорси в ожидании возможных перспектив.
Дорогой друг, с искренним сочувствием произнес наконец мистер Кингдон. Какая ужасная история. Для вашего отца, должно быть, это глубокое потрясение.
Да, глубокое, подтвердил мистер Макартур. Незаживающая рана. Оскорбление, напоминающее о себе каждый божий день.
Он говорил с волнением в голосе. И о собственной ране тоже: ему, потомку лэрда Стратклайда и, возможно, самого короля Артура, приходится давать объяснения в скромном доме священника в Девоне. Разве это не оскорбительно? Гордость не позволяет ему доказывать свое дворянство, но реальность его нынешнего положения такова, что он вынужден это делать.
Капитан Мориарти был сама пристойность, неизменно любезен и учтив, а мистера Макартура словно что-то снедало изнутри, нечто темное и жгучее. В нем пылал заглушенный огонь, и было в том огне что-то интригующее для меня. Скажу прямо: меня к этому влекло.
Бывало, он сидел неподвижно и молчал, пока капитан Мориарти обхаживал Брайди. Но в саду, когда Брайди и ее капитан находились неподалеку, могли видеть нас, но не слышали, мистер Макартур порой позволял себе позабавить меня. Он умел точно и зло пародировать других, великолепно имитировал Мориарти, толкающего напыщенную речь. Худощавое лицо Макартура прекрасно передавало деланое изумление Мориарти, удивляющегося собственной образованности.
Это было отвратительно, но находило отклик в гадких уголках моего существа. Я обнаружила, что и во мне живет неплохой пародист: я отлично изображала строгого мистера Кингдона и его рокот, когда он изрекал благочестивые сентенции. Мне было стыдно, что я передразниваю своего благодетеля, ведь он был так добр ко мне, но я не могла устоять перед соблазном продемонстрировать искрящиеся игривые грани своей натуры и рассмешить надменного мистера Макартура.
И не только рассмешить. По его взглядам и легким намекам, которые могла заметить только жаждущая мужского внимания девушка, я начинала понимать, что мистер Макартур проявляет ко мне некоторый интерес, и старалась его оправдать. И это не был флирт. Если бы Брайди тогда сказала: «Лизбет, ты же с ним флиртуешь!», я с ходу опровергла бы ее слова, возможно, ответила бы в шутливом тоне, что мое поведение по отношению к мистеру Макартуру просто репетиция на будущее: глядишь, когда-нибудь в доме бриджрулского священника появится и более подходящий претендент. И это была бы правда, но не вся.
Тогда я этого не сознавала, но теперь понимаю, что я наблюдала не за ним, а за собой. Мне стали открываться некоторые стороны моего существа, которые никогда прежде не проявлялись, и это чертовски волновало.
И вот наступил решающий момент я ясно помню его, словно он был запечатлен на гравюре, которая всегда стоит перед глазами день перед ночью летнего солнцестояния. Накануне нам нанесли визит мистер Макартур и капитан Мориарти. Мы сидели в гостиной, договаривались о том, что завтра вечером встретимся и пройдемся до деревни, посмотрим, как местные жители танцуют вокруг костра. Мы-то сами леди и джентльмены танцевать не намерены, не станем предаваться беспутным забавам, в отличие от деревенских жителей, которые, с раскрасневшимися лицами, будут ликовать оттого, что настала ночь летнего солнцестояния, когда многое дозволено и все правила временно отменены. Мы просто полюбуемся на пылающий костер, на то, как будут взметаться ввысь искры, когда Экстенс, деревенский кузнец, подбросит в огонь новое полено; поудивляемся тому, как необычно выглядят в ночи знакомые предметы. Понаблюдаем, как парочки, которых почти не видно в тени костра, постепенно растворяются в темноте.
И вот наступил решающий момент я ясно помню его, словно он был запечатлен на гравюре, которая всегда стоит перед глазами день перед ночью летнего солнцестояния. Накануне нам нанесли визит мистер Макартур и капитан Мориарти. Мы сидели в гостиной, договаривались о том, что завтра вечером встретимся и пройдемся до деревни, посмотрим, как местные жители танцуют вокруг костра. Мы-то сами леди и джентльмены танцевать не намерены, не станем предаваться беспутным забавам, в отличие от деревенских жителей, которые, с раскрасневшимися лицами, будут ликовать оттого, что настала ночь летнего солнцестояния, когда многое дозволено и все правила временно отменены. Мы просто полюбуемся на пылающий костер, на то, как будут взметаться ввысь искры, когда Экстенс, деревенский кузнец, подбросит в огонь новое полено; поудивляемся тому, как необычно выглядят в ночи знакомые предметы. Понаблюдаем, как парочки, которых почти не видно в тени костра, постепенно растворяются в темноте.
Наши гости собрались уходить, начался ритуал проводов: мистер Мориарти и Брайди прощались на гравийной тропинке; миссис Кингдон спускалась к ним с крыльца; мистер Кингдон пошел наверх за книгой, которую он обещал мистеру Макартуру; я стояла на улице у самого входа в дом. Мистер Макартур задержался в гостиной. Я оглянулась и вижу: вот он, стоит в обрамлении двух дверных проемов, и коридор словно воздушный канал, вдоль которого мы смотрим друг на друга. Поток воздуха между нами, узкая линия видимости словно соединили нас некой интимной нитью. На одном конце канала молодая женщина, которой любопытно, как это почувствовать в себе мужскую плоть, на другом конце молодой человек, взглядом настоятельно требовавший к себе внимания.
У нас было всего несколько секунд, но он успел ими воспользоваться. Приложил руку к груди, словно погладил себя, растопырив пальцы на кителе, и вопрошающе склонил набок голову, всем своим видом изображая покорность и страстное томление. Как много можно выразить одним лишь наклоном головы!
Это мгновение длившееся секунду, не больше полностью обезоружило осторожную Элизабет Вил. Словам я бы ни за что не поверила, а этому жесту руке, прижатой к груди, и этому причудливому призыву, выраженному наклоном головы, поверила.
Затем мистер Кингдон спустился со второго этажа, миссис Кингдон оглянулась на меня, мистер Макартур надел шляпу, и мисс Вил выплыла из дома впереди него, и день вдруг показался таким прекрасным, что у меня от радости бешено забилось сердце.
Трепетное незнакомое существоЛетняя ночь, я и мистер Макартур. Мы брели к полю, где пылал костер, неким странным образом озарявший деревья, будто сверху вниз. Обувь на ногах отяжелела от налипшей грязи. Брайди и капитан Мориарти шли впереди, не оборачиваясь. Мистер и миссис Кингдон избрали более длинный путь по дороге. Мистер Макартур сильной рукой крепко обхватил меня за талию, помогая мне перебраться через перелаз, при этом его щека оказалось совсем близко к моей.
Знаете, это коварный перелаз, мисс Вил, заметил он. Некоторые, я слышал, не принимали в расчет его коварность, а потом жалели об этом. Вот, возьмите меня за руку, прошу вас!
Обычный перелаз, не лучше и не хуже любого другого. Мы с Брайди раз сто перебирались через него без малейших затруднений. Но я вложила руку в ладонь мистера Макартура, и надо же то ли из-за того, что темно было, то ли от этой непривычной и ненужной помощи оступилась, покачнулась и на мгновение навалилась на него. Не выпуская моей руки, он повел меня вдоль живой изгороди не самым коротким путем к костру, даже вовсе и не к костру, но я пошла за ним.
Вечерняя тьма благоухала сочными сложными запахами смоченной росой растительности, которые разносили порывы свежего ветра, дувшего по низу, близко к земле, не так, как днем. Ночь походила на живое существо, до поры невидимое, но когда люди ложились спать, она жила своей жизнью, шевелилась и дышала тонкими струйками прохладного воздуха, то с одной стороны, то с другой, шептала листвой, вовлекая меня в свои тайны.
КолоссИменно любопытство в числе прочего стало причиной того, что я позволила событиям развиваться в таком направлении. Любопытство и еще, конечно, его обольстительные речи. Ох уж эта его лесть! И мое тщеславие, готовность верить ему.
Сладкие губки, бормотал он. Такие сладкие!
Голос у него срывался. Дрожащими пальцами он поглаживал мою щеку, обводил контур моих губ.