Красивый костюм, я не знал, что ответить мужчите. Вдруг подумалось, а если это еще один проверяющий, из тех, что остались в родном городке, что сперва удостоверялись во мне который раз а потом готовили к предстоящей встрече. Вдруг это заключительная, решающая проверка? Я покрылся холодным потом. Не знал, что на юге так хорошо портняжат.
Дед говорит, ателье сшило, мужчина помолчал, потом снова переключился на меня. А вы с кем встречаетесь, если не секрет?
С мамой. Отец рассказывал, она в самом начале войны уехала к родным, думала там пересидеть мужчина кивнул. А так вышло, что вернуться уже не смогла.
Удерживали?
Да кто знает. Наверное. Иначе нашла бы способ за столько-то время. Теперь, благодаря председателю, вернуться всегда можно.
Южане они такие, подхватил охотно мужчина. Только и норовят подгадить. Мне дед рассказывал, как его семью приманили хорошей работой, а на деле получилось, чуть не в рабство попал. Да, этакому не удивляешься. Сейчас он правда, преуспел, свое дело завел, пенсию полу
Он резко замолчал, глаза расширившись, неотрывно смотрели сквозь меня. Я тут же догадался куда на сопровождавших нашу группу, они как раз меняли кассету в диктофоне.
Простите, мужчина едва заметно куснул губу, заговорился. Деда хоть отметили южане, а вот остальным досталось.
Хорошо, хоть с ним все в порядке.
Да-да, простите, что надоедаю.
Нисколько, напротив. Я от вас столько интересного узнал. Первый раз еду, сами понимаете, как волнительно.
А что же семья не поехала поддержать или собеседование не прошли?
Жена приболела, с видимым огорчением сказал я.
Не повезло.
Не то слово. Очень хотела свекровь увидеть.
А дети?
Я покачал головой. Мужчина кивнул понимающе если нет детей, тогда, понятно, почему еще меня так долго держали в запасных. У нас приняты полные семьи. А мы не смогли. Врачи грешили на генетику, несовместимость, смешно и горько, но она не поверила, ходила к какой-то ворожее, конечно, нарвалась на проходимицу, проку никакого, только распекли на партсобрании, когда узнали.
Автобус тряхнуло на камнях, дорога покатилась вниз. Скоро равнина. Часа полтора по ней и появится город, конечная цель нашего путешествия. А за ним демилитаризованная зона в двадцать километров глубиной. А еще дальше, республика южан и море. Море.
Отец рассказывал о нем, как о сокровище. Их полк вышел к морю на закате, и остановился, пораженный увиденным. Солнце окрашивало небо в розовое, белесые скалы вдалеке искрились, медленно чернея. Кто-то из солдат заплакал, не один, несколько. Суровые бойцы, закаленные в тяжелых боях, прорвавшиеся через сущий ад, они смотрели на уходящее солнце и улыбались и роняли слезу, будто впервые видели столь прекрасное зрелище.
Я вздохнул. Через полтора месяца усилиями капстран и их вассалов, нас удалось выбить. Отец тогда получил второе, самое серьезное ранение, от которого так и не оправился. Вскоре был комиссован, а затем Взять столицу проклятых южан, уничтожить царя и принести мир и процветание в те земли мы больше не смогли, как ни старались. Тот день у моря оказался самым близким к заветной мечте. Но мы не проиграли, нет. Рано или поздно, но мы еще вернемся туда, увидим море на закате и
Скоро будет граница, произнес мужчина после долгой паузы, отвлекая меня от печальных мыслей. Оттуда море видно.
Он будто прочел мои видения. Я повернулся к соседу.
Вы были на море?
Несколько раз: не у южан, понятно, хмыкнул он. У соседей, помогавших нам в битве с этими недостойными.
А я вот все не соберусь. Рано или поздно, но до моря мы дойдем, я произнес партийный лозунг, словно заклинание в каком-нибудь храме. Мужчина охотно кивнул. Вы где были?
На Золотых песках, слышали? Соседи туда даже буржуев пускают, спасибо, не южан, но все равно как-то неприятно, когда на тебя пялятся такие вот индивиды. Некоторые пытаются фотографировать, хорошо службисты им этого не дают. Неприятно оказаться в их истории.
Это верно. Очень надеюсь, что рано или поздно, но она закончится.
Хорошо б еще до этого дожить, согласился мой собеседник. И вернулся к морю. А вы похлопочите. Золотые пески место удивительное, отдыхать одно удовольствие. И номера достойные без подселений. У нас, сами знаете, как бывает.
На Золотых песках, слышали? Соседи туда даже буржуев пускают, спасибо, не южан, но все равно как-то неприятно, когда на тебя пялятся такие вот индивиды. Некоторые пытаются фотографировать, хорошо службисты им этого не дают. Неприятно оказаться в их истории.
Это верно. Очень надеюсь, что рано или поздно, но она закончится.
Хорошо б еще до этого дожить, согласился мой собеседник. И вернулся к морю. А вы похлопочите. Золотые пески место удивительное, отдыхать одно удовольствие. И номера достойные без подселений. У нас, сами знаете, как бывает.
Знаю, конечно, ездил от профсоюза в Черную грязь, лечиться, слова соседа как-то неприятно задели. Расхотелось вспоминать удовольствие от посещения того санатория-профилактория, где, да, удобства на этаже, на двадцать номеров, а столовая ниже по улице. Вот странно, но тогда я этого не замечал отдыхал, читал газеты, играл в домино и шахматы, общался с соседями. Несколько раз звонил жене.
Ехать со мной на встречу с мамой она напрочь отказалась. Без объяснений, пробормотала только, что это моя родня с юга, а не ее. И что мне, парторгу, виднее. Не могла забыть собрания, где ее отчитывали и корили за посещение знахарки. Понимала, это я скрывать не стал, когда, не достучавшись до супруги, прибег к силе коллектива. Больше того, обязан был. Она долго дулась, но больше попыток не делала. Простить только не смогла. Последние несколько лет мы так и жили, вроде вместе, вроде порознь. Но о разводе не думали, к чему это в нашем возрасте?
Автобус выбрался на равнину, покатил среди однообразных пейзажей возделанных полей, уходящих к горизонту. Сосед, почувствовав, что ляпнул лишнее, замолчал, оставшееся до городка время мы смотрели в окна. Я не оглядывался больше, задаваясь вопросами: кого увижу, как встречу. Да просто, с чего начать разговор?
В пути случилась оказия: почти на подъезде к самому городку, у автобуса кончился бензин. Нет, водитель все рассчитал, и даже взял запасные канистры, сколько выделили, но старый драндулет жрал слишком много топлива, пришлось останавливаться на колхозной заправке. Девушка в окошке лишь руками развела:
Да откуда ж мне взять, две недели даже по талонам нет. А ведь скоро страда.
Службисты тотчас позвонили председателю, выясняли, требовали. Тот примчался сам, взмыленный, с канистрой драгоценного топлива. Извиняясь, заливал дрожащими руками в раздрызганный бак. Наконец, поехали.
Странно, я не заметил времени, проведенного за этой остановкой. И в отличие от других, даже не вышел размять ноги. Сидел и ждал, когда перерыв в поездке закончится, и мы сможем добраться до городка, до места, до той, которая, наверное, меня ждет. И тут же останавливал себя все это случится завтра, а сегодня. Наверное, она еще не добралась, может даже не отправилась в путь. Ведь ее транспорт не автобус самолет. Мне говорили, их встречают, как нас, в условленном месте недалеко от границы, собирают и везут в аэропорт, а уже оттуда, прямым рейсом до военного аэродрома вот этого городка.
Главное, чтоб все прошло гладко. Чтоб пустили.
Мысли скользили и, наталкиваясь друг на друга, отскакивали, как мячи. Я ничего не знал о ней, моей маме, у нас не сохранилось ни одной фотографии, кроме того самого снимка, что я взял с собой, с какого-то документа. Отец отдал, вынув из бумажника, в нашу последнюю встречу в больнице. Маленькая карточка пять на семь, изображавшая молодую девушку двадцати одного года, еще до замужества, за два года до моего появления на свет. Стершаяся, выцветшая, плохо различимая. Я спрашивал отца о ней, о том, почему в доме нет других фото, совместных, или со мной, спрашивал, ибо мне нравилась женщина, изображенная там. Я не понимал тогда, кто она мне, пусть объясняли, но не верил, почему-то всегда казалась чужой, далекой. Вот если бы появились другие снимки, может, поверил бы, а так. Для меня мамой была, пусть и отчасти, младшая сестра отца, взявшая меня на воспитание и в четырнадцать устроившая на работу тогда в стране был сложный период, приходилось совмещать учебу и сборку простейших электроприборов, столь нужных государству. Кажется, первое время мне вообще не платили, да и не положено. Я не просил, хотя мог, ведь мы бедствовали тогда. Впрочем, в те времена все бедствовали, не то, как теперь.
Зачем-то таскал с собой фото мамы, оно почти всегда в ту пору было со мной, я смотрел в немного задумчивое, чуть грустно улыбающееся мне лицо и на душе становилось приятно. Потом, став инженером, я опустил его в верхний ящик стола и на долгие годы забыл. Мы с женой тогда получили аж две комнаты в коммуналке, только поженились, государство на нас рассчитывало. Тем более, оба передовики, основа строя. Мы обязаны были странно, что вышло все именно так.