О! Четвёртой власти великое здрасьте! Не боись, пресса, всё пучком будет. Уломал я Антоху, всё как есть вам расскажет, только записывай.
Отец провидца в подпитом радушии уже и руки распахнул для объятий, Серёга увернулся. В обиде пьянчужка развёл руки ещё шире:
Что ты как не спонсор-то? Говорили мне, что телевидению верить нельзя. Балаболы одни.
После, после, после, на ходу отмахивался Серёга, с Антонином переговорю, тогда
Ну, как знаешь, я его, как уговорил, так и отговорить могу, бурчание вослед.
Бег с препятствиями, продолжение: в дверях встретила мать слепого, сухонькая, строгая, наступательная. С порога:
Кто тебе велел этому алкашу коньяка покупать? Хочешь расплатиться с Антоном, мне денег дай. Взяли повадку бухлом откупаться. Я пущать к сыну не буду, если так.
У Антонина приёма нет?
Вместо ответа мать ворчливо:
Ты слово дай, что муженька моего ненаглядного спаивать не будешь?
Не буду, не буду, не буду, слова как отмашка, быстрей бы к слепому проникнуть.
Нет у него никого, проходи. Только потом уж уговор соблюди. А то мне нынче муж и трезвый не особо нужен, а пьяный и подавно. Не подведи, говорю.
Кивки вместо ответа, и рысью в комнату провидца. Не вошёл ворвался. Слепой аж в креслах дёрнулся.
Что вы там говорили, почему вам на эфир не хочется? Серёга выпалил заготовленную фразу, но не так, как хотел, чересчур заполошно, срывающимся голосом.
Антонин, не спеша, взял газету со стоящего рядом столика и перекрестился с газетой в руках:
Свят, свят, свят Напугал, оглашенный.
Не юродствуйте, вы всё знали: и про упавшую вывеску, и про погибшего Сергея. И про будущий эфир что-то знаете. Вы можете не ходить, если не хотите, поверьте, я что-нибудь скажу, как-нибудь выкручусь.
Вечно у вас что-нибудь, как-нибудь да кое-где, счастливые люди, Антонин положил газету обратно на стол и говорить начал с серьёзной усталостью в голосе. На эфир я пойду. Теперь уж не миновать. Как ты там говорил: «докажите свою правду хотя бы мне, и это уже будет много». Красиво глаголешь. Убедительно. Трудно не согласиться. Надо идти.
Да бросьте вы! Всё же знаете, всё вам понятно и никто вас принудить не может. Давайте лучше сообразим отмаз вместе, почему вы в этот раз прийти не сможете, тут Серёгу спасительным компромиссом в голову шибануло, или так, почему перенести запись надо. Может в следующий раз, через какое-то время и ничего страшного, если вы в программе сняться согласитесь?
Всё бы вам перед вечностью отмазки придумывать, «следующими разами» душу тешить. Сказано, пойду. И придумывать тут нечего, всё уже за нас придумано. Номер телефона спасибо, что оставил. Надо будет с администратором насчёт машины договориться. Я, видишь, на всякой-то не уеду инвалид.
Давайте, тогда так. А что будет-то? Из-за чего идти не хотели? Что там плохого увиделось? Серёга разговор припоминал смутно, во время прошлого визита он больше старался переубеждать, а не запоминать.
Да, мелочи все наши сегодняшние «плохо»; блохи настоящего. Блошкой больше, блошкой меньше суета У вас на работе, наверное, это бы назвали ненужным информационным поводом. К чему, чтоб коллеги вам косточки перемывали, да прокуратура на канал ходила?
Так что всё-таки будет?
А что будет? Неминуемое будет, неизбежное пройдёт
Да, какое неизбежное, если вы можете и не прийти? Серёга вновь начинал кипятиться. Всё в вашей воле. Просто, взять и не прийти, а я объясню, что-нибудь.
Вся воля израсходована, Промысел остался. Слепой опять начал говорить голосом из космической могилы. Всякий шаг необратим, и малый тоже. Ты свой шаг сделал, коньяк купил. Пустяк, казалось бы. А вся жизнь из необратимых пустяков слеплена. Вот тогда отпущенную свыше волю ты и израсходовал, золотое сечение перешёл. Было место для твоего решения, и нет места для твоего решения. Теперь только Промысел ведёт.
Да что за золотое сечение? Вы проще сказать не можете?
Да, и в институте невесть чему учился. Золотое сечение один плюс корень из пяти делённое на два. Будет время, посчитаешь, будет время, и поймёшь. Бездомный ты, Ваня, Бездомный.
Да что вы то Семёном, то Ваней меня пугаете. Напрямую сказать трудно, что ли?
Балуюсь так. Знанием кидаюсь да от знаний тебя уберегаю. Сам с этим «многая печали» надорвался, зачем других напрягать. К чему это? Пустое.
Да, и в институте невесть чему учился. Золотое сечение один плюс корень из пяти делённое на два. Будет время, посчитаешь, будет время, и поймёшь. Бездомный ты, Ваня, Бездомный.
Да что вы то Семёном, то Ваней меня пугаете. Напрямую сказать трудно, что ли?
Балуюсь так. Знанием кидаюсь да от знаний тебя уберегаю. Сам с этим «многая печали» надорвался, зачем других напрягать. К чему это? Пустое.
Серёгу разговор выматывал. Всё загадки, ссылки, подтексты будто шорохи в тумане. И непонятно, чего боишься, какой шорох, чем грозит. Он уже жалостливо просить начал:
Но ведь если согласились на эфир, то ничего сверхстрашного не случится? Ведь не «ужас, ужас, ужас»?
Слепой улыбнулся:
А хочешь, и я анекдот припомню? Он несложный. Встречаются две планеты. Одна другой говорит: «знаешь, на мне завелись люди». Та ей отвечает: «Не бойся, это временно, у меня такое тоже было». Правда, не смешно?
Блин, у вас ни слова в простоте! Голову морочите. Я устал с вами. Что, блин, после программы, апокалипсис наступит, что ли?
Слепой рассмеялся в полный голос. Голову запрокинул, тюбетейка слетела и стало видно меж слипшихся волос начинающуюся лысину. Никакого космоса, мистики и наворотов, раскатистый, довольный смех толстого человека с хорошими лёгкими. Даже заразительно. Серёга почему-то припомнил слова ведущего про «Агнию Барто против апокалипсиса» и тоже вслух усмехнулся.
Смешной ты, жалко тебя, сквозь одышку сказал Антонин. Иди программу готовь, вопросы набрасывай.
От того, как просто без всяких мудрёностей и тёмной тягучести в голосе стал говорить слепой, на сердце полегчало. Громогласный смех слепого подразбавил ужас до состояния приятной тревоги. Остренько на душе, забористо, как перед прыжком с тарзанки.
То есть вы меня успокоили? уточнил Серёга.
Ты сам себя успокоил, а я мешать не стал, с улыбкой сказал Антонин. Если коньяк покупать сегодня будешь, отцу моему не давай, сам вечерком выпей. От тягостных предощущений первое средство.
Вы, по-моему, в первый раз при мне сказали «если».
Окарался. Такого провидца из себя корчил и на тебе! На «если» подскользнулся, продолжал хохмить Антонин. Ну, давай, как там у вас говорят, до следующих встреч в эфире.
Серёга засобирался. Мать слепого подошла к нему в прихожей и сунула в руки пакет.
Тут пирожки. Только это тебе, моего пропойцу обходи. Будет у тебя коньяк клянчить, не слушай, мимо иди. Чем ты сына-то насмешил? Я уж и не помню, когда он после аварии так смеялся.
А я и сам не пойму, честно признался Серёга.
Ну, давай с Богом.
Уходил в растрёпанных чувствах. Противоречия ломили голову. Пирожки, планеты с блохами, слетевшая тюбетейка, Промысел Божий и из мыслей сплошная окрошка с горьким квасом получилась. Густо заправлено недоумением. Видать, и вправду прав слепой, надо вечером напиться.
Напился, похмелился, жить начал. Смутное беспокойство не исчезло, просто передислоцировалось куда-то на подкорку мозга. Время от времени всплывали тёмные намёки слепого про прокуратуру, про ненужный информационный повод, но тут либо ведущий заставлял побольше нарыть сведений о бабке Ванге для пущих сравнений, либо шеф требовал связаться с Мчечиславом и проговорить с ним ход беседы в студии дурное забывалось. Вечерами, правда, прихватывало: про необратимые пустяки начинал думать, и чащоба мыслей становилась всё темней и сумрачней. Пару раз даже звонил Антонину, но тот в своём репертуаре: нагонял туману, путал велеречивыми фразами, а потом советовал коньяку выпить. Серёга совету чаще всего следовал. А дальше по накатанной: напился, похмелился, жить начал.
Суббота. Предэфирная суета. Накладки и запарки. С утра выяснилось, что бригадир осветителей напился, пришлось срочно подменять человеком из другой смены. Потом ведущий расшвыривался текстом: «что вы мне за чушь написали». Шеф ходил и рявкал не по делу. В последний момент выяснилось, что Мчечиславу из «Хаты с краю» в гримёрку нужна особая вода, которую нигде не достать. Девушка-администратор по этому поводу наорала на гримёра. Та в свою очередь сказала, что уйдёт с программы. Всё как всегда. Первый гость пришёл в студию со своим скипидаром (на каких-то там целебных корешках настоянном). Долго сидел в уголку, молча и неприкаянно, пока шеф не удостоил его своим вниманием:
У нас что за проходной двор? Кто впустил этого манкурта?