Что-то смутное начало припоминаться и тут же забылось.
Ведь, правда, удивительно, что встретились? Миллионный город, я в чужом районе и вдруг Среди приходивших на программу зрителей были люди неадекватные в принципе и те, кто мог притвориться вменяемым; этот не притворялся. Миром управляет неслучайность. Ну, как могут в броуновском движении два атома найти друг друга, а ведь находят, потому что во всяком хаосе есть порядок и предначертание. Это я сейчас от Антонина иду, тоже интересный человек, так вот он сказал: «Если родился Александр Македонский, то непременно родится и тот малярийный комар, который его укусит и всю историю человечества напрочь изменит». Тоже интересная история, вы знаете, что когда ещё только закладывалась Александрия
А кто это такой ваш Антонин? спросил Серёга просто для того, чтоб броуновское движение мысли у собеседника как-то успокоить.
Слепой экстрасенс. Так вот, когда ещё только закладывалась Александрия
Стоп, машина, теперь уже Серёга взял собеседника за плечо и повернул его к себе лицом. Подробнее о слепом экстрасенсе. Кто такой, где живёт?
Нужно-то было всего лишь адрес слепого Антонина, а пришлось узнать и о космической мифологии племени догонов, и о поисках Шамбалы офицерами третьего Рейха, и о магических практиках последователей БабаДжа. Хорошо, что о случае с закладкой Александрии дорассказать не успел. Впрочем, эти полчаса не прошли даром. Главное было на руках бумажка с адресом Антонина Протовласьева. Тоже имечко у провидца как будто для программы придумано, сложновывернутое. Завтра же надо будет навестить, с утра, не мешкая.
Блочная окраина. Подмышки родины. Типовые монстры о девяти этажах и раздолбанная песочница как украшение двора. Собаки чураются людей. Ничего мистического. Нужный подъезд зассано всё, прокурено. Квартира на втором этаже. Допотопный звонок не работает. Серёга стучится в дверь. Открывают. Пожилая женщина в синем фартучке, руки в муке.
Вы, наверное, к сыну? А у него пока приём. Мать с дочкой. Да вы проходите, чего стоять. Давайте на кухню. Я, правда, пока там стряпаюсь. Ну, ничего, приткнётесь в уголке, чаю себе нальёте.
Кухня тесная, на самом деле пришлось приткнуться, а не разместиться. Наливая себе чай, Серёга поочерёдно боялся задеть то хлебницу, то салфетницу.
А давно к сыну люди-то ходят? спросил.
Да как несчастье случилось, между делом, смазывая противень, ответила.
А что такое?
Машиной сшибло. В институте ещё учился. Толковый у меня парень-то. Юристом хотел стать. А как ослеп какая ему учёба, какие институты?! еле отходили. Ну, тогда он и мыслить себе стал, с чего это всё случилось, почему именно с ним. Время-то было мыслями помучиться. Ночью ему тоже не спалось А потом: раз прихожу к нему, он и говорит: «Мама, а я ведь вижу». Я так и села. Глаза у самого, считай, вытекли, смотреть страшно, а говорит: вижу. Пояснил после: я мама, говорит, через зеркальце вижу, и не человека будто, а изнанку его. Тела чёрные во тьме ходят, а в телах грехи ещё чернее. Тут мне совсем страшно стало. Думаю, мало ослеп, так ещё и рехнулся Пирожки поспели, с капустой и яйцом. Будете?
Нет, спасибо, Серёга даже чай отставил, весь в слух превратился, какие тут пироги. Я насчёт зеркальца, извините, не понял. Откуда оно взялось у Антонина?
У Антохи-то? После аварии у него в руках осколок оказался. Это из смотрового стекла, ну у машины-то сбоку. Врачи потом говорили, рука вся в крови, а пальцев разжать не может. Не отдаёт, значит, осколочек. Это когда уж мне на работу позвонили, в палату к нему ворвалась, он пальцы разжал. Говорит: возьми стёклышко, там взгляд мой запечатался, глаза мои остались. Блажь, думали
На самом интересном месте шум в прихожей: стуки, ворчание, прочие звуковые излишества. Голос невнятный, как будто кто-то дерьма наелся и говорит, отплёвываясь:
Всё готовишь, мать; пару пирогов мне оставь.
Хоть бы гостей постеснялся. Тут к сыну пришли, там у него в комнате сидят тоже, а ты опять
Мой дом, мной нажит, глава семейства ввалился в кухню, куртка нараспашку. Сразу же осёк готовящееся возмущение хозяйки: Не бухти, мать, я на секунду.
И в сторону Серёги:
Ты что ль по Антохины-то глазоньки явился? С девкой нелады или так лясы поточить?
Уймись, ты! Сорок лет вот так с ним мучаюсь, виновато пояснила мать.
Уймись, ты! Сорок лет вот так с ним мучаюсь, виновато пояснила мать.
А что, уймись? Я у себя дома. Уймись?! И опять к Серёге: Я, может, с гостем дорогим выпить хочу. Ты к Антохе с подарком или как все, полтинником отделаешься?
Сейчас нет, а, если надо, то потом, промямлил Серёга.
Вы не волнуйтесь, я сейчас его выпровожу, хозяйка суетливо начала сбавлять газ в конфорке. Тройку пирогов в целлофан завернула и к мужу, направлять его к выходу. Именно что не толкать, а направлять, чтоб не оскорбительно было. Сцена, по-видимому, разыгрывалась не впервой, всё выходило споро и без особых криков. Только перед тем, как хлопнула дверь, из прихожей раздался крик напоминания:
Ты, молодой, там подумай. Если захочешь Антоху по нормальному отблагодарить, то я всегда поллитре рад буду. Здесь во дворе сижу, у гаражей, и с вызовом: Приёму не мешаю!
Меж тем в комнатах зашумели, тоже дверью стукнули, от Антонина выходили. Мать в суете пироги, муж, гости, махнула рукой Серёге, чтоб шёл из кухни в большую комнату. Серёга пошёл. Пересёкся в проёме двери с женщиной, дочь у ней на руках: немаленькая, лет пять, больная, видимо. Глаза у женщины слезой застятся. Больше понять времени нет, мать Антонина берёт за плечо Серёгу и бережно направляет:
В большую комнату, говорит вкрадчиво. Антон сам выйти не может: слепой, да и с ногами, тоже после аварии Вы проходите, проходите
Как-то всё по-бытовому, нелепо, впопыхах. Все мистические предощущения куда-то канули. Первое, что заметил в комнате: носки на батарее сушатся. Потом хозяин: толстый, в дурацкой турецкой тюбетейке, цветастой хламиде, очки маленькие, как у кота Базилио. Обывательское представление: именно так и должна выглядеть загадочная личность. Дежавю. И уже готовность к потоку мистической ереси вызрела. Но вдруг слепой направил на него небольшое зеркальце. Секундная пауза:
Журналист, голос ровный, тяжкий, безликий.
Да, от растерянности выдохнул Серёга.
На работу к десяти, с работы в десять. С кем общаешься, тех ненавидишь. И вокруг все творят, и никто в творимое не верит, голос, каким пустота должна оглашать свои приговоры смертным.
Серёга уже привык к уловкам разномастных провидцев, привык к полувопросительным интонациям в их речи: «Позвоночник не беспокоит?». Того и ждут, чтоб кивнул. Здесь ни намёка на вопрос безучастная констатация истин. И никакой заинтересованности или заискивания. Какая заинтересованность может быть у пустоты? Слепой дохнул на зеркальце, протёр его и продолжил:
Есть у вас там баба одна, молчит всё время. Она правильно чувствует.
Тут же Инна Леонидовна представилась, как рот у неё приоткрыт в недосказанной фразе. Наваждение какое-то. Смахнуть надо. Серёга на опережение решил сработать, сразу открыть все карты.
Теперь я уверен, что вы прямо для нашей программы созданы. Вы должны в ней участвовать. Вы должны помочь людям. Вы, знаете, какой отклик
Не мельтеши. Стой. Не мешай видеть.
Пауза, ничем, кроме пустоты, не наполненная.
Антонин откладывает зеркальце. Отирает пот со лба. Только сейчас Серёга заметил, насколько слепой пропотел. Слипшиеся волосы из-под тюбетейки выбились. Провидец запрокинул голову. Руки на коленях. И голосом, уже не загробным, обычным, тем, что, видимо, до аварии у него был:
Не могу на программу. Плохо кончится.
В Серёге профессиональный азарт взыграл: переломлю, не переломлю. Затарахтел словесной картечью:
Поймите, во-первых, вас больше будут знать, значит, вы большему количеству людей помочь сможете. Во-вторых, если вы своим даром можете предотвратить
Пред-от-врат-ить, слепой катал слоги на языке, как будто ощущая их смысл наново. Есть Промысел Божий, есть воля людская. И золотое сечение, что делит Промысел и волю. Пред-от-врат-ить. Я многое пытался предотвратить, и было хуже. Потому что воля слепа. Вы телом жизнь чувствуете: вам прикоснуться надо, чтоб понять. Наощупь идут люди, и вместо трости своими желаниями путь впереди простукивают, а когда спотыкаются, на судьбу жалуются.
Но вы ведь можете быть этой тростью, Серёге непредвиденно захотелось быть искренним и переспорить слепого не для себя, не для выгод телеканала, а для чего-то большего, непонятно большего.
Будет из сотни путей один гибельный, его-то человек и выберет. Туда чувства ведут, а мы привыкли своим чувствам верить. Да и кому интересна грядущая бездна, это не цена на нефть, не болезнь предстательной, не то, что беспокоит нынче. Людей интересует завтра, а не вечность.