Многое зависит также от интерпретации имеющихся свидетельств. К примеру, в 1834 году знаменитый художник и исследователь Запада Джордж Кэтлин описал использование собак травуа у команчей, владевших самыми огромными табунами и считавшимися лучшими наездниками на территории Равнин на протяжении уже двух веков! Если этого не знать, то можно было бы сделать вывод, что команчи ещё не пользовались лошадьми, а перевозили вещи на собаках. В отличие от команчей, пауни около ста лет не вводили лошадь в повседневную жизнь, используя её только для военных целей.
Что же касается свидетельств самих индейцев, то именно здесь имеет место получение информации через третьи руки. Зачастую мы не можем полагаться на индейских информаторов, поскольку данные часто меняются не только с течением времени, но и от человека к человеку. Например, многочисленные свидетели 18091870 годов описывали гон бизонов как бег «по ходу солнца» в специально построенном бизоньем коррале. Однако один из информаторов племени черноногих, родившийся около 1900 года, считал вращение солнца абсурдом. Он же упорно отрицал, что его племя когда либо ело собак, но у этнографа Кеннета Е. Кидда имелись данные о заимствовании этого обычая от сиу. В абсолютном большинстве случаев индейцы очень плохо помнили события, отстоящие от них по времени более чем на пятьдесят лет. Чем глубже в историю, тем фантастичнее и невероятнее становились в их умах «дела давно минувших дней», часто сливаясь с мифами или обретая мифологическую форму. Увы, но зачастую это так!
Второй источник информации, как правило, относится к археологии.
Например, по количеству костей при раскопках в древних деревнях пауни можно сделать вывод, что это племя не сильно зависело от охоты на бизонов, но это будет не совсем точно. Дело в том, что сезонная охота на бизонов производилась загонным способом (испуганное стадо просто направляли в сторону какого-нибудь утёса, где животные падали вниз, ломая себе шеи и спины) вдали от деревень, и доставка мяса домой была трудоёмкой.
Индейцы прекрасно знали анатомию животного, поэтому в деревню транспортировали не туши, а тщательно срезанные с костей куски, а то уже и провяленное мясо. Поэтому количество костей в деревне оказалось гораздо меньшим, чем можно было бы предположить. Кроме того, пауни жили в стационарных поселениях и следили за санитарным состоянием своей территории, прекрасно зная, что гниющая плоть способна вызывать болезни.
Кости, которые не использовались в качестве инструментов или оружия, как правило, сгрызали собаки или степные волки. С другой стороны, пауни, в ранний период действительно мало зависели от бизонов просто потому, что удаление от родной деревни на большое расстояние было не только утомительным, но и опасным делом люди были почти беззащитны перед военными отрядами враждебных племён. Из этого можно сделать вывод, что археологические находки крайне редки, зачастую не обладают достаточной точностью для серьёзных утверждений и временами могут служить лишь косвенным подтверждением какого-либо свидетельства.
Другими словами, фактически невозможно точно сказать, что именно в таком-то году, в таком-то месте данное племя получило своих первых лошадей. Мы располагаем только некоторыми отрывочными данными, относиться к которым следует критически, по возможности проверять и сравнивать с другими источниками, и всегда держать в голове предполагаемую поправку на пятьдесят лет.
Теперь по поводу археологических раскопок, музейных коллекций и исторических фотографий.
Представления, составленные о различных культурах по результатам раскопок, то есть памятников, оставленных этими культурами, временами очень далеки от реальности. Фрески и каменные сооружения могут хотя бы частично уцелеть, летописи и иконы, даже если сгнивают или сгорают, могут быть переписаны, и дойти до потомков. Но как быть с тем, что не хранится в храмах, а создаётся в степных или лесных урочищах, гниёт в земле? Часто пропавшее считается несуществующим. А если у народа нет письменности, нет каменных сооружений и хранилищ? Если все его произведения это творения души, обретающие лишь условно материальную форму (например, танец или стих, история, не записанная на носитель), выражающиеся только в поведении и отношении? Доказать их существование невероятно сложно.
Мундштуки, шпоры, арапники находят при раскопках или продают белым исследователям нуждающиеся в деньгах потомки древних кочевников, сами почти забывшие о деяниях своих предков. Эти вещи попадают в музеи. Но туда не может попасть доброта, доверие или свобода. Если индеец ездил на своём коне без уздечки, доверяя лишь нерушимой дружбе с конём и тому, что лошадь понимает его, как человек, он не может ничего оставить потомкам, кроме легенд, да и то, если они их не забудут.
На протяжении исторического периода с XVII по XX век менялись не только методы работы с лошадьми, их роль в культуре и жизни индейцев, но и используемое снаряжение. Говоря о конной культуре, мы, главным образом, имеем в виду период её расцвета, то есть временной промежуток с начала XVIII века до середины XIX столетия около ста лет, хотя некоторые племена были знакомы с лошадью приблизительно 300 лет. Почему именно это время? Потому что индейцы уже полностью адаптировались к новому для них животному и начали самостоятельный путь развития, с одной стороны, и не были подвержены такому сильному влиянию белой цивилизации, как во второй половине XIX века, с другой. Особенно это касается племён Северных Равнин, влияние на которые со стороны белого человека, во всяком случае, что касается лошадей, было минимальным.
Что же имеется в распоряжении исследователей для установки исторической достоверности? В исследованиях мы нередко опираемся на музейные коллекции, но всегда надо помнить следующее: большая часть образцов, представленных в музеях и каталогах, принадлежат к позднему периоду и довольно грубы по исполнению. Дело в том, что если уровень мастерства индейских всадников и их способность эффективно общаться с лошадьми были существенно выше, чем у белых поселенцев, то уровень производства снаряжения был заметно ниже, главным образом из-за отсутствия необходимых станков, инструментов и некоторых технических знаний. А в музеи чаще всего попадали вещи, с которыми легче расстаться.
Кроме того, у индейцев был обычай: после смерти владельца уничтожать всё его имущество. В старые времена этот обычай соблюдался особенно строго, поэтому огромная часть ценных вещей до нас не дошла, а те, что найдены при раскопках, находятся обычно в очень плохом состоянии: кожа и дерево недолговечны.
И, наконец, даже в одном племени уровень его членов сильно разнился. Хотя большая часть людей хорошо ездили верхом, потому что это было необходимо, но количество специалистов высокого уровня, как по уровню общения с лошадью, так и по уровню лечения лошадей или производства амуниции, было невелико. А также известно, что далеко не все племена были одинаковы по уровню общения с лошадью и производству амуниции. Например, самыми искусными наездниками считались команчи, а самыми плохими ассинибойны и кри. Самыми известными мастерами в изготовлении сёдел были восточные апачи и навахо, а на Северных Равнинах большинство сёдел были грубыми, хотя временами встречались и очень красиво отделанные. В то же время индейцы Южных Равнин и Юго-Запада часто использовали «железо», а индейцы Северных Равнин почти до середины XIX века не пользовались металлической упряжью.
Теперь об исторических фотографиях. Фотография появилась во второй половине XIX века, то есть ко времени упадка индейской культуры. Для нас, жителей индустриального века, считается само собой разумеющимся доверять запечатленным на пленку кадрам. Мы полагаем, что реальность была именно такой, в том числе и до появления фотографии. Но это не так. Во-первых, фотографы зачастую старались запечатлеть на пленку лишь то, что привлекало их внимание, то есть было не совсем обычным (хотя, конечно, имеются кадры вполне реальной жизни того времени). Во-вторых, распространение фотографии совпало с активной экспансией американских поселенцев на территории к западу от Миссисипи. Но то, что предстало их глазам, а так же объективам фотоаппаратов, уже не было похоже на то, чем была эта территория даже 50 лет назад. Горы, леса и прерии остались те же, индейцы все так же носили орлиные перья и одежды из шкур, внешне мало что изменилось, и это ввело в заблуждение. На самом деле, на фото мы видим не реальных индейцев времён расцвета конной культуры, а их деморализованных потомков из резерваций периода упадка индейской культуры в целом, хотя они и носят боевое оперение и шикарные одежды. Фотографы, работавшие на Диком Западе, запечатлели лишь увядание индейской культуры: конец индейских войн и начало резервационного периода. Материальные предметы в данном случае сохранились намного дольше, чем дух и идеология «диких» предков загнанных в резервации индейцев.