Кстати, не могу не сказать несколько слов о первом в России призыве «Вперед!!!». Перечитывая «Мертвые души», я совершенно изумился: это был призыв, явно впервые в Истории обращенный ко всей мыслящей России, еще не скученной в городах, бездорожной, далекой от какофонического скрежета «Музыки Революции», стране, привыкшей к труду крестьянскому и к старинному житейскому быту.
Никак не пойму, почему о паре страниц из бессмертного романа Гоголя никогда и нигде буквально ни словечка. Видные гоголеведы как кочумали, так и кочумают, а паразиты пропагандизма весьма странно не вопили и не вопят о политико-героическом авангардизме великого писателя почему, дамы и господа, почему? Надеюсь, загадку эту разгадает со временем какой-нибудь въедливый профи. Разгадает, несмотря на поразительно феноменальное ВЫТЕСНЕНИЕ сей загадки так называемым коллективным бессознательным.
Специально нашел эти пылкие, взывающие к национальному чувству слова в черновике второго тома. «Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слововперед?кто, зная все силы, и свойства, и всю глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить нас на высокую жизнь? Какими слезами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек».
Да эти слова, но загадка-то в том, что они замалчивались и замалчиваются.
Хочется поспрашивать о вашей судьбе. После лагеря вы работали грузчиком, землекопом, шофером на целине и на «аварийке». Я слышал, что шоферили целых одиннадцать лет. Чувствовали в себе литературные желания?
Дела давно минувших дней. Пару дней ишачил грузчиком матрасов, на них нас с напарником вез старинный газик на разгрузку. Отвратная работенка уволился. А землекопствовал, что странно, не без удовольствия, не отставал от здоровяков, так сказать, играл лопатой, полной мягкого песочка, заделывал опалубку, загорел, как потом в Крыму. Охотно вспоминаю сей простейший опыт.
С детства чумея от любви к легковушкам, автобусам, грузовым ЗИСам, за три месяца кончил школу шоферов и долго работал, как говорили дружки, на испано-сюизе Юза с Мосгаза. На самом деле Мосводопровода. Потом прорабство-вал на стройке нового дома для работяг гаража этого треста. До этого водил фургон Мосхлеба, набитый ситным, украинским, батонами и прочими булками, пока не врезался в ворота гаража, случайно нажав на педаль тормоза, то есть газанул, козел, на всю железку. Выгнали с работы.
Затем отправился на казенном грузовике собирать первый урожай на алтайской целине. Думал, все это и геройство, и долг, и подхалтурить можно, перевозя колхозникам дровишки из леса, мешки картошки с ихних огородов и т. д. Но вокруг процветал совковый брак мадам бесхозяйственности с вечно бухим многоликим безобразием.
В сердцах залихватски обматюгал секретаря райкома партии за нехватку бензина, деревянных лопат, укрытий зерна от дождя и много чего еще необходимого для спасения первого урожая.
Приперся следак, завели дело о хулиганском отношении к руководителю коммунистов района, велели ждать повестку в суд.
К арестантскому сюжету вам было не привыкать.
Я же, боданув за гроши свою тачку парню, угробившему свою «Коломбину», свалил в Барнаул, иначе загремел бы по новой в лагерь. Там, в гастрономе, познакомился с симпатичной дамой средних лет. Пару месяцев я с ней, с одинокой, по-гегелевски кантовался, простите уж за каламбур. Потом наша шоферня притырила меня под пароходной лавкой так я, подлец, предатель, свалил и от приютившей меня дамы, и от боровка, мечтал полакомиться которым, и от горячей лежанки на печке.
Вы начинали с детской прозы. Это был заработок или вам нравилось?
Первые рассказики для детей не были для меня просто заработками. Друг Плисецкий, отличный поэт Плиса, почитав «взрослый» мой рассказ «Лежать на сырой земле» (он пропал, хотя его напечатали в мытищинской газетенке), Плиса смешно сказал, что какого я хрена не напишу для «Семьи и школы» что-нибудь такое, чтоб читатель позабыл отравленные дни, не знавшие ни ласки, ни запоя.
Кстати, работал я сутки, трое был свободен. Так что, днями-ночами ожидая вызова на аварию в сети или на проверку состояния труб под землей, я много читал, что-то сам почирикивал, частенько забивал «козла» с работягами. В общем, именно такое времяпрепровождение стало началом моего знакомства с любимейшей из Муз с Музой Прозы.
В башке мелькнули очертания сюжета, я вдруг почуял, что не просто чирикаю, а радуюсь возвращению в детство, почти что позабытое, мало когда вспоминаемое. Рассказ я назвал «Папа бреется», он был принят на ура, гонорар пропит с Плисой и с одним из редакторов.
Журналы «Пионер», «Костер», первая книжка, она же «Кыш, Два портфеля и целая неделя», «Мосфильм», вторая, еще одна «Черно-бурая лиса», потом «Кыш и я в Крыму», сериал на ТВ, радио, членство в ССП словом, я сказал «прощай» баранке, часто пропадал в ЦДЛ, бедная мамаша радовалась, что не такой уж я идьет-тупица, как дворовой мой друг Мирза, случайно попавший под электричку, сын крутого ассирийца, короля чистки обуви, шнурков и качественного гуталина.
А правда, что, написав своего «Николая Николаевича», монолог от лица щипача, то есть карманника, текст, которому сейчас бы дали маркировку 18 с жирным плюсом, вы поняли, что уже не бывать вам детским писателем?
Да, да, да! Обдумывать подобные проблемы я не любил просто почувствовал, что вырос из коротких штанишек. Сорвал с себя ненавистные штрипки, точней, запело-заиграло во мне дружное трио «Мандолина, гитара и бас», потому что именно с этой концертной песенки оркестра Эдди Рознера я еще отроком втрескался до гроба в музыку джаза.
В общем, возвратиться в детство, к тому же третий раз, увыканьки, после «НН», было невозможно, пардон, не проханже.
С кем в Союзе вы общались, дружили из литераторов?
С Андрюшей Битовым и его второй женой Олей Шамборант были мы многолетними корешами. Еще до знакомства с ним дружил с великолепным поэтом Володей Соколовым. Ему родной его дядя, тоже поэт, много чего рассказывал о терроре в 20-х. Дядя тогда просто помирал от ужаса перед неминуемой посадкой, стал неизлечимым неврастеником. Он, видимо, под балдой, сочинил злосчастную частушку, потом неосторожно прочитал ее даме, крутил роман с которой, и пошли-поехали, полетели по всему припугнутому Союзу его подрасстрельные, бессмертные строки:
Вышла новая программа
срать не меньше килограмма.
Кто насерит целый пуд,
тому премию дадут.
Дяде редкостно повезло не посадили, к стенке не поставили, как Гумилева. Разве не чудо?
Вы уехали в пятьдесят лет в 1979-м. Правду ли говорят, что отъезд случился из-за «Метрополя»?
На посиделках метропольцев ни разу не был. Только из-за этих дел, да еще один, быть может, никогда бы не свалил, а с женой, Ира и я всегда мечтали пожить на свободе и бесстрашно думали лишь о ней хоть на край света! Тем более после «НН» я необратимо повзрослел на различных почвах опыта житухи да по уши втрескался в «истнеобходимку» сделаться поданным лишь моих владык: безоглядно свободного воображения и русской словесности, уже достаточно изуродованной никемами, ставшими всемами, ихней зверской цензурой и алчными халтурщиками всех мастей. О, да, я просто не мог не сделаться верноподданным обоих замечательных владык, тем более хватало опыта восприятия абсурдов жизни в сюрреальной, как говорили лагерные социологи, совковой Мурлындии.
Каюсь, однажды близкий дружок, поднявшийся в агитплакате на разных предупреждалках, вроде «Остерегайтесь юза!», уговорил меня предложить редакторам для начала тематический проект в двух строках, он, мол, стоит дороже твоей вшивой получки. Я пришел на заседание. Был представлен как автор, способный безжалостно воевать с любыми нарушениями техбезопасности. С выражением, похожим на апломб с амбицией, я прочитал принесенные строки, казавшиеся мне совершенно убойными.
Держась за конец оголенный, мудила,
смотри, чтобы током тебя не убило!!!
Редактора сказали: «Гениально!» Я был добродушно изгнан с похохотавшего заседания и больше никогда не пытался халтурить.
Да вы, говоря нынешним языком, мастер троллинга. А правда, что Василий Аксенов не стал печатать в «Метрополе» вашу песню о Сталине?
Да он весьма меня этим удивил. Видимо, счел текст ультраантисоветским.
В одном из интервью вы говорите, что в этой песне не было ничего антисоветского
А переспросить: «Чего это, Васек, ты так неартистично перетрухнул?..» сие было ниже моего достоинства.
И говорят, с Высоцким вы познакомились впервые, когда он пел на пляже эту вашу песню?