«За "Сверх-Я" человека стоит не "Я" сверхчеловека, говорит Франкл. Скорее, за совестью стоит "Ты" Бога» (глава 5). При этом у Франкла, с одной стороны, отчетлива глубинная индивидуальная религиозность, то есть он не вписывается ни в какую конфессию, у него свои личные отношения с Богом, с другой абсолютная толерантность по отношению к другим точкам зрения. Во время московских лекций в 1992 году ему был задан прямой вопрос из зала о его позиции по отношению к вере и религии. Франкл ответил: «Если Бог действительно существует, то он наверняка считает, что важно не то, является ли человек религиозным или нет, а то, является ли он порядочным и достойным или нет»[3]. Если вы достаточно хороший человек, Бог простит вам, что вы в него не верите.
Франкл во многом опирается на Юнга в своем анализе бессознательной религиозности, хотя трактует ее иначе. Пожалуй, главная идея книги Франкла в том, что у людей, которые считают себя нерелигиозными, на самом деле подсознательно проявляется стремление к религиозности и мы можем его найти в ходе работы с ним. Важно, что человек только сам может прийти к этому, врач не должен его к этому понуждать или подталкивать. И очень важно, чтобы эти две сферы, сфера религии и сфера психотерапии, не смешивались между собой. «Религия дает человеку больше, чем психотерапия, но и требует от него больше. Следует решительно отвергнуть любое слияние этих двух сфер, порой перекрывающихся по своим результатам, но несовместимых между собой по своим устремлениям» (глава 7). «Чем меньше психотерапия будет стремиться услужить теологии, тем большими будут ее действительные заслуги перед ней» (глава 7).
Франкл выходит на вопрос о конечном, высшем, предельном смысле сверхсмысле и приводит еще одну получившую известность метафору, которая вытекает из его многомерной философии человека. Издавна стоит вопрос о смысле человеческих страданий. Но в какой степени человек может понять что-то, что выходит за рамки его понимания? Возьмем обезьяну, говорит Франкл, которой делают болезненную инъекцию, чтобы изготовить сыворотку против полиомиелита из каких-то веществ ее спинного мозга. Это очень болезненная операция. Может ли обезьяна когда-нибудь понять, почему она должна страдать? «Находясь в своей среде, она не в состоянии воспринять соображения, которым следует человек в этом эксперименте, так как человеческий мир, мир смысла, ей недоступен, она никогда не дотянется до него. Но не следует ли нам признать, что над самим человеческим миром, со своей стороны, находится недосягаемый для нас мир, сверхсмысл которого только и может придать смысл страданию?» (глава 8). Психотерапия должна продвигаться именно в этом направлении, говорит Франкл. Если придут такие откровения, тогда придет и вера. Это открытие не экзистенциального, а трансцендентного опыта, с чем Франкл в какой-то степени пытался работать.
В конце книги он формулирует тезисы, что смысл мы должны искать и находить, смысл не может быть дан в готовом виде, он не может быть создан. В этом поиске человека направляет совесть универсальный механизм, «орган смысла». «Ее можно определить как способность обнаружить тот единственный и уникальный смысл, который кроется в каждой конкретной ситуации» (глава 10). Совесть, впрочем, тоже может вводить человека в заблуждение. Более того, мы до последнего дня не можем знать, воплотили ли мы действительно смысл своей жизни или только заблуждались, и этого мы не узнаем никогда; мы всегда живем в неведении и умираем в неопределенности.
В последнее издание книги включен текст выступления Франкла 1985 года, которое посвящено поиску высшего, предельного смысла, где получают обобщение и развитие идеи основной части книги. Франкл обращает внимание на ту общую закономерность, что чем шире смысл, тем он менее понятен, следовательно, этот высший, предельный «сверхсмысл» не поддается простому интеллектуальному пониманию. Однако, говорит Франкл, «в то, что нельзя познать, необязательно нельзя поверить. Даже если на этот вопрос не существует интеллектуального ответа, возможно экзистенциальное решение» (глава 12). И он дает определение Бога: Бог это партнер, собеседник в наших самых интимных внутренних диалогах с собой. Когда мы в одиночестве откровенно ведем разговор с самим собой, собеседника в таких диалогах можно назвать Богом независимо от того, являемся ли мы атеистами или верующими. Одни имеют в виду только диалог с самим собой и не воображают какого-то собеседника, другие верят, что человек общается при этом с кем-то другим. «Однако так ли важно, говорит Франкл в завершение, является ли наше "абсолютное одиночество" кажущимся или нет? Разве не важнее всего то, что оно порождает "абсолютную честность"? И если Бог есть, то я убежден, что он не обидится, если кто-то перепутает его со своим "Я" и назовет этим именем» (глава 12).
Главное, что диалог не кончается.
Дмитрий Леонтьев,доктор психологических наукПредисловие автора к третьему изданию
В основе этой книги лежат доклады, прочитанные мною перед небольшой аудиторией вскоpе после окончания Втоpой мировой войны в Вене по приглашению собиравшейся вместе группы венских интеллектуалов. В виде книги они впервые были изданы в 1948 году.
Я с волнением принял предложение издательства Kösel о новом издании книги, так как сейчас уже не во всех деталях придерживаюсь взглядов, изложенных в первом варианте книги. «Разве я должен стыдиться, что мои мысли за это время ушли далеко вперед?» спрашивал я в предисловии к изданию на английском языке.
Хотя я внес в книгу некоторые изменения, но по сравнению с другими моими книгами «Подсознательный бог», на мой взгляд, составлена особенно тщательно. Жаль было бы вносить дополнения в текст (главы 17), нарушая строго систематичный ход мыслей. Однако я принял предложенное издательством альтернативное решение и, отобрав материал более поздних публикаций на эту тему, составил из них своего рода дополнение (главы 811).
О логотерапии, однако, нельзя судить лишь по этой книге. Это относится как к ее успехам и сегодняшнему состоянию, так и к размаху затрагиваемых в ней проблем. Поэтому читателю будет полезна относительно подробная библиография работ по логотерапии, не только относящихся к пограничной области между теологией и психотерапией, но и охватывающих вопросы клинической практики и терапевтической техники, а также вкратце эмпирически обоснованную логотерапевтическую теорию мотивации, учение о «стремлении к смыслу» и о чувстве смыслоутраты, которое становится сегодня все более актуальным. С учетом этого распространяющегося все шире массового невроза никто как двадцать пять лет назад, так и сейчас, если он честен и относится к психотерапии серьезно, не может уклониться от вопросов, возникающих из ее столкновения с теологией.
Виктоp ФpанклВена Сан-Диего, янваpь 1974Предисловие автора к седьмому изданию
Седьмое издание, помимо обновления библиогpафии, дополнено еще одной главой (12-й), в котоpой впеpвые публикуется на немецком языке текст доклада, пpочитанного на английском языке в 1985 году в Далласе (штат Техас, США) на юбилейном заседании Амеpиканского психиатpического общества по случаю пpисуждения пpемии Оскаpа Пфистеpа. Это был пеpвый случай пpисуждения такой пpемии неамеpиканцу. Названа она в честь швейцаpского теолога Оскаpа Пфистеpа, дpуга и выдающегося ученика Зигмунда Фpейда. Они многие годы пеpеписывались, их пеpеписка недавно была опубликована (Freud S., Pfister O. Briefe 19091939. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag, 1981).
Виктоp ФpанклВена, май 1988Предисловие автора к изданию на русском языке[4]
Меня наполняет радостью мысль о том, что моя книга, после того как она была переведена на двадцать один язык[5], теперь доступна и на русском языке. Когда я приезжал в Москву по приглашению Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова и выступал с лекциями на факультете психологии, мне поведали о плане перевода моих работ теперь и на русский, но тогда я не думал, что это может случиться так скоро. Как это объяснить?
Может быть, дело действительно в том, как мне говорили некоторые коллеги в Москве, что разработанная мною логотерапия каким-то образом «находит отклик в русской душе», соответствует ей, может ей что-то сказать. Я вполне могу себе это представить, вспоминая, какое глубокое впечатление произвели, в свою очередь, на меня, книги таких русских писателей, как Достоевский и Толстой (читатели моих книг постоянно встречают у меня цитаты из произведений этих великих писателей). Неудивительно: я тоже убежден в том, что страдание, вина и смерть то, что я называю «трагической триадой человеческого существования», не лишают нашу жизнь смысла, наоборот, от человека зависит, может ли он трансформировать их во что-то позитивное.
Безусловно, это послание проще всего донести до обычного человека, «человека с улицы», на языке искусства, ведь науке не всегда удается достучаться до людей. Оно адресовано скорее сердцу, чем разуму, оно передает мудрость сердца, в том числе сердечную мудрость русского народа.